Прослеживаются также общие мотивы между упомянутыми произведениями и «Гербарием»: «И — нож в него, но счастлив он висеть на острие…» /4; 41/ = «Если нужно висеть на ноже / Или вверх животом…» (АР-13-65) = «Корячусь я на гвоздике <…> На стеночке вишу» /5; 69 — 70/. В последнем случае герой висит «вниз пузом, вверх спиною», а в предпоследнем — «вверх животом», но очевидно, что это различие не играет роли. Сравним еще с одним наброском 1969 года: «Говорят, лезу прямо под нож. / Подопрет — и пойдешь!» /2; 588/. То есть поэт сознательно «нарывается», идя в лобовую атаку против власти («Задаю вопрос с намеком, то есть лезу на скандал» /5; 82/) и поэтому «счастлив… висеть на острие, / Зарезанный за то, что был опасен».
***
Если в стихотворении «Он вышел — зал взбесился…» пианист мучает рояль, то в «Затяжном прыжке» (конец 1972 года) воздушные потоки издеваются над прыгуном с парашютом: «Склонясь над пультом вечным Боунапартом, / Злой дирижер страной повелевал» (АР-12-56) = «Бездушные и вечные / Воздушные потоки»; «Рояль смотрел, как он его терзал» = «Мнут, швыряют меня — / Что хотят, то творят»; «Клавиатура пальцам уступила / И поддалась настойчивости их» (АР-12-62), «Злой композитор не спал» (АР-12-58) = «Я попал к ним в умелые, цепкие руки <…> И кровь вгоняли в печень мне, / Упрямы и жестоки…» («пальцам» = «руки»; «настойчивости» = «упрямы»; «злой» = «жестоки»); «Сейчас рояль разверзнется под вальсом. <…> Вверх взмыла крышка — пасть раскрыл рояль» (АР-12-60) = «Выстрел купола — стоп! <…> Есть свобода раскрыть парашют». И если у воздушных потоков — «умелые, цепкие руки», то о злом дирижере сказано: «Виновников маэстро наказал».
Образу рояля сродни образ порвавшейся гитарной струны (а у рояля, напомним, «вены струн набухли») в стихотворении «Седьмая струна» («Ах, порвалась на гитаре струна…»), написанном в 1975 году: «И черный лак потрескался от боли <…> Рояль терпел побои, лез из кожи» = «Я исчезну — и звукам не быть. / Больно, коль станут аккордами бить / Руки, пальцы чужие по мне — / По седьмой, самой хрупкой струне» /5; 33/. Как видим, здесь появляются те же «чужие пальцы», которые упоминались выше: «Клавиатура пальцам уступила / И поддалась настойчивости их», «Вот в пальцах цепких и худых / Смешно задергался кадык».
Кроме того, предсказание, данное в «Седьмой струне», будет реализовано в 1977 году: «Я исчезну — и звукам не быть» = «Мне судьба — до последней черты., до креста / Спорить до хрипоты, а за ней — немота». А первая часть предсказания — «Я исчезну» — напоминает две более ранние песни: «Я из дела исчез, не оставил ни крови, ни пота» (АР-3-154), «Сгину у-меня пушинкой ураган сметет с ладони» /3; 167/[2022].
Теперь остановимся на сходствах между стихотворением «Он вышел — зал взбесился…» и «Бегом иноходца» (1970), включая вышеупомянутый мотив профессионализма персонифицированной власти: «Мой наездник у трибун в цене — / Крупный мастер верховой езды» = «Виновников маэстро наказал».
Лирический герой (иноходец и рояль) знает, что всё внимание будет приковано к нему: «Скачки! Я сегодня — фаворит. / Знаю, ставят все на иноходца» = «Он знал, что будет главным на концерте, / Он взгляды всех приковывал к себе» («фаворит» = «будет главным»; «знаю» = «он знал»; «все» = «всех»); а наездник и пианист-компо-зитор-дирижер будут издеваться над ним (и над другими людьми): «Но наездник мой всегда на мне» = «Склонясь на пультом вечным Боунапартом, / Злой дирижер страной повелевал» (АР-12-56); «Он вонзает шпоры в ребра мне» = «Рояль смотрел, как он его терзал»; «Мне набили раны на спине, / Я дрожу боками у воды» = «И вены струн внутри дрожали смутно» (АР-12-64), «Рояль терпел побои, лез из кожи, / Едва дрожала верхняя губа» (АР-12-78).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Поэтому враги лирического героя наделяются соответствующими эпитетами: «И на мне — безжалостный жокей. <…> Он сидит, безжалостный, на мне» (АР-1052) = «Злой дирижер воевал» (АР-12-56). Вспомним еще раз характеристику воздушных потоков в «Затяжном прыжке»: «Упруги и жестоки». В этой песне герой говорил: «И кровь вгоняли в печень мне…». А вот какая картина была в «Беге иноходца»: «Он вонзает шпоры в ребра мне, / Стременами лупит мне под дых». Да и позднее власть будет избивать лирического героя «под дых», наделяясь при этом тем же эпитетом «злой» или другими похожими характеристиками: «Как злобный клоун, он менял личины / И бил под дых внезапно, без причины» («Мой черный человек в костюме сером!..»), «И будут в роли злых шутов и добрых судей <…> Но мы откажемся, — и бьют они жестоко...» («Песня Бродского»), «А он зверел, входил в экстаз» («Ошибка вышла» /5; 397/), «Когда ударили под дых. / Я — глотку на замок» (там же /5; 387/).
В «Беге иноходца» герой говорит, что «зубоскалят первые ряды», а в первых рядах сидели как раз представители власти: «Два первых ряда отделяли кресла / Для свиты, для вельмож и короля» («Он вышел — зал взбесился…»). И здесь нельзя не отметить сходство ситуации с концовкой «Сказки о том, как лесная нечисть приехала в город» (1967): «Забывши про ведьм, / Мы по лесу едем, — / И лес перед нами в какой-то красе. / Поставив на нас, / Улюлюкают ведьмы, / Сокрывшись в кустах у шоссе» = «Я скачу, но я скачу иначе <.. > Знаю, ставят все на иноходца <.. > Зубоскалят первые ряды»[2023] («мы… едем» = «я скачу»; «поставив на нас» = «ставят все на иноходца»; «улюлюкают ведьмы» = «зубоскалят первые ряды»).
Имеет смысл также предположить единство темы в стихотворении «Он вышел
— зал взбесился…» и в «Райских яблоках»: «И вдруг колонны сдвинулись, шатаясь, — / Лишь на упругом звуке свод парит» (АР-12-7 8) = «И среди ничего, где парили литые ворота. / Бестелесный народ у ворот на ворота глядел» (АР-17-202). С образом бестелесного народа перекликается сравнительный оборот в «Он вышел…»: «Как будто бились грешники в гробах» (АР-12-62). Здесь речь идет о мировых катаклизмах и конце света, а в «Райских яблоках» — о загробном мире (рае). Да и в песне «Переворот в мозгах из края в край…», как мы помним, «задрожали грешники в Аду»..
Поэтому можно сделать вывод, что концертный зал в стихотворении «Он вышел…» олицетворяет собой всю страну (поскольку «злой дирижер страной повелевал»; АР-12-56), так же как лагерь в «Райских яблоках», лабиринт в стихотворении «В лабиринте» и Ад в песне «Переворот в мозгах из края в край…». Соответственно, залом управляет злой дирижер-композитор; лабиринтом — злобный король и Бык Минотавр; а раем — «ангелы», которые «стреляют без промаха в лоб», и «бог», который «заявил, что многих расстреляет».
В таком свете закономерно выглядят сходства между дирижером, повелевающим страной, и апостолом Петром, владеющим ключами от рая (лагерной зоны): «Над пультом горбясь злобным Бонапартом, / Войсками дирижер повелевал: / Своим резервам — терциям и квартам — / Смертельные приказы отдавал» = «И апостол-старик
— он над стражей кричал, комиссарил».
В обоих случаях происходящее напоминает фантасмагорию: «Казалось, что в какой-то жуткий танец / Атланты повели кариатид» /3; 434/ = «Херувимы кружат, ангел окает с вышки — отвратно» (АР-17-200). Соответственно, мифологические существа Атланты соответствуют здесь библейским херувимам.
Если в стихотворении отношения рояля и пианиста (лирического героя и власти) представлены в виде формулы «раб — господин» («Но господин, не замечая дрожи, / Красиво мучил черного раба»), то в «Райских яблоках» лирический герой также противопоставляет себя «апостолу Петру»: «Он — апостол, а я — остолоп». А в одном из вариантов этой песни он вновь называет себя рабом: «Не к мадонне прижат божий сын, а к стене, как холоп» (АР-17-200).
