Тайной Канцелярии, вместе взятой».
Бенкендорф сложил паспорта в свою папку испанской кожи: «На квартире будет постоянно
находиться жандармский пост. Нам необходимо обыскать кабинет его превосходительства
полковника. Прошу прощения, - отчего-то добавил он.
Федор поднялся, - Бенкендорф тоже встал. Распахнув дверь, что вела в переднюю, мужчина повел
рукой: «Третья комната направо по коридору, там не заперто».
Он так и стоял, оглядывая Бенкендорфа. Тот вдруг увидел разоренную, сожженную Москву, и
обросшего рыжей бородой, хромающего мужика в крестьянском армяке. «Глаза у него сейчас
такие же, вздохнул Бенкендорф, - будто лед. Император тоже так смотрит, бывает».
Бенкендорф остановился на пороге. Переложив папку в другую руку, он сбил пылинку с мундира:
«Его величество желает поговорить наедине с ее превосходительством Евгенией Петровной
Воронцовой-Вельяминовой. Вы не волнуйтесь, - он опять закашлялся, - у нас экипаж. Я лично
отвезу Евгению Петровну во дворец и доставлю обратно».
Никто не произнес ни слова. Подняв голову, он натолкнулся на холодный, прозрачный взгляд
мадам Кроу. Женщина сидела, выпрямив спину, выставив вперед острый подбородок.
-Я извещу свою дочь, - Марта поднялась. Пройдя мимо Бенкендорфа, - на него повеяло жасмином,
- она скрылась в глубинах квартиры.
Бенкендорф вздохнул. Поклонившись так и не сдвинувшимся с места людям, закрыв за собой
дверь гостиной, он велел жандармам: «Начинаем».
Николай стоял, в большой, пустынной гостиной, освещенной только несколькими свечами,
прижавшись лбом к стеклу, глядя на Неву. Он вспомнил голос обер-полицмейстера Шульгина: «К
утру, ваше величество, здесь ни одного трупа не останется, обещаю вам». Они с Бенкендорфом и
свитой шли по мокрому от крови невскому льду. Солдаты баграми сбрасывали в проруби тела
расстрелянных людей. Николай услышал стоны. Отвернувшись, он сухо сказал Шульгину: «Пусть
подготовят справку о количестве погибших. И арестованных тоже».
Николай повертел в руках бумагу: «Генералов - 1,штаб-офицеров - 1,обер-офицеров разных
полков - 17,нижних чинов лейб-гвардии - 282,во фраках и шинелях - 39,женского пола -
79,малолетних - 150,черни - 903.Итого - 1271 человек». Николай посмотрел на приписку
карандашом: «Арестованных в Петропавловской крепости - 371 солдат Московского полка, 277 -
Гренадерского и 62 матроса Морского экипажа». Он сжал зубы: «Мерзавцы…, Сейчас весь город
обыскивают, их уже во дворце, как бы ни полсотни. Дворяне, аристократы, - Николай подышал,
успокаиваясь, - валят все друг на друга. Уже с десяток человек мне сказало, что во главе всего
стоял полковник Воронцов-Вельяминов. Жена его накануне бунта обходила заговорщиков,
передавала последние распоряжения. Врут, конечно. Они готовы кого угодно оболгать, чтобы
свою шкуру спасти».
Вернувшись с реки, он пришел к жене. Та рыдала, укрывшись в постели, у нее мелко тряслись
руки. Александра Федоровна, подняв красивую голову, кусая губы, выдохнула: «Nicolas, там были
женщины, дети…, Зачем…, - она скорчилась в клубочек, и прошептала: «Это предзнаменование, я
знаю, теперь мы никогда, никогда не будем счастливы». Он, внезапно, разозлился. Поднявшись с
кровати, заставив себя сдержаться, Николай хмуро сказал: «Это была моя обязанность, как
императора, вот и все. Завтра к тебе придет врач. Как дети?»
Жена ничего не ответила, только забилась глубже под меховое одеяло. Николай, уже выйдя из ее
комнат, вслушавшись в шум внизу, - во двор заезжали закрытые кареты, - постучал в двери крыла,
где были покои матери.
Мария Федоровна стояла у окна, тоже, со свечой в руке. Николай вдохнул с детства знакомый
запах - ванильный, сладкий. Подойдя к матери, уронив голову на ее плечо, - он был много выше, -
Николай расплакался. Вдовствующая императрица гладила его по спине. Достав шелковый платок,
вытерев ему слезы, мать шепнула: «Ты этого не помнишь, ты дитя был совсем. Когда твой отец
умер…»
-Когда его убили, - вздохнул Николай. «Зачем притворяться, maman, мы знаем, что там было на
самом деле».
-Когда твой отец умер, - упрямо повторила Мария Федоровна. Николай увидел жесткую складку в
углу ее еще красивого, обрамленного морщинами рта. «Весна была. Март. Той ночью началась
страшная гроза, с молниями. Я твою бабушку покойную во сне увидела. Она мне и сказала: «Это
месть. Теперь все царствования на крови будут начинаться, пока она не выполнит
предначертанное».
-А кто - она? - невольно спросил Николай.
-Не знаю, - вздохнула Мария Федоровна. «Был бы жив Alexandre…, - она не закончила. Николай,
разъярившись, проговорил: «Он не жив, maman! Незачем мне напоминать о том, что вы его
любили больше меня. Вы и Константина больше любите, я знаю!»
Он пробормотал что-то себе под нос и вышел. Мария Федоровна, посмотрев на темную Неву,
перекрестилась: «Господи, убереги нас от всякой беды, прошу тебя. Вразуми сына моего, прости
его, что пролил он кровь невинных людей».
Дверь заскрипела, и он услышал осторожный голос Бенкендорфа: «Ваше величество, ее
превосходительство Евгения Петровна Воронцова-Вельяминова».
Она стояла на пороге гостиной - маленькая, хрупкая, в траурном шелке, на прямые плечи был
наброшен соболий палантин. Прекрасное лицо было бледным, как там, на Сенатской площади,
рыжие волосы, стянутые пышным узлом, украшены ободком из черных гагатов.
-Я просто хочу, чтобы меня любили, - горько подумал Николай. «Чтобы кто-то…, она…, меня
выслушал. Просто выслушал».
-Ваше величество, - она сделала глубокий реверанс.
-Евгения Петровна, - Николай помолчал. «Евгения Петровна, вы помните, в Писании, про царя
Саула? И когда дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, и отраднее и лучше
становилось Саулу, и дух злой отступал от него. Евгения Петровна, - он почувствовал, что
подсвечник в его руке, дрожит, - поиграйте мне, пожалуйста».
Женщина, молча, села за кабинетный рояль. Николаю показалось, что в ее лазоревых глазах стоят
слезы. Он услышал начало той сонаты, которую уже знал, - медленное, магическое,
завораживающее. Император повернулся к окну. Небо очистилось, над городом взошла луна, -
яркая, блестящая. Николай увидел вдалеке, за наплавным мостом, что вел на Васильевский
остров, черные проруби. Солдаты все еще копошились на льду. Он поставил подсвечник на
мраморный подоконник: «Господи, прости меня. Но я не мог, не мог иначе».
Она все играла, император смотрел на бесконечное, освещенное звездами пространство снега.
Когда она закончила, и сидела, выпрямив спину, положив руки на клавиши, Николай сглотнул:
«Спасибо, Евгения Петровна. Я вас видел сегодня на Сенатской площади. Вас и вашу матушку».
-Да, - у нее был хрупкий, ломкий, высокий голос. «Мы пришли туда, чтобы увещевать их, ваше
величество. Чтобы не пролилась кровь».
-Поиграйте мне еще, - попросил он. «Тоже…, месье Бетховена»
Император сразу узнал мелодию - он слышал эту симфонию в Большом театре, еще при жизни
старшего брата. «Она ее переложила для фортепьяно, - понял Николай, - Господи, как красиво.
Господи, я не могу, не могу. Мне больше ничего не надо, только бы она меня любила. Пожалуйста.
Теперь я понимаю, почему Константин отрекся от престола. Я тоже отрекусь».
Музыка закончилась. Николай заставил свой голос не дрожать: «Евгения Петровна…, Ваш муж,
полковник Воронцов-Вельяминов, находится в числе руководителей заговора, имевшего своей
целью свержение законной власти в Империи Российской».
Она молчала, положив пальцы на клавиши. Рыжая прядь, выбившаяся из прически, спускалась на
белую шею, на палантин из темного соболя.
-Евгения Петровна, - он подошел к роялю, и поставил подсвечник на крышку. «В ваших силах
сделать так, чтобы ваш муж не испытал ненужных мук. Вы женщина, мать…, - Николай осекся.
Лазоревые, сухие глаза смотрели на него - твердо и прямо.
-Я ничего вам не скажу, - спокойно ответила женщина. «Моя семья не имеет никакого отношения
к заговору . Хотите, - она поднялась, - хотите, допрашивайте меня, отправьте меня в крепость, но
не трогайте моих родителей, родителей моего мужа…, Они старые люди».
-Евгения Петровна, - император положил руку на ее плечо, и женщина отпрянула, - Евгения
Петровна, вы меня не так поняли…, Будьте милостивы, сжальтесь надо мной…, - Николай,
внезапно, опустился на колени, и увидел, как она брезгливо дернула губами .
Он шептал ей что-то, - лихорадочно, бессвязно, - шептал, целуя ее тонкие пальцы, что любит ее,
