любил всегда, что не может жить без нее, и что стоит ей только сказать, - ее муж будет освобожден
от суда и следствия. «Все равно, - отчаянно подумал Николай, - все равно, она будет мне
благодарна. Пусть живет, мне до него никакого дела нет. Мне ни до чего нет дела, только до нее».
Он услышал звук удара и схватился за горящую щеку. У нее была тяжелая рука. «Презрен тот
суверен, - раздув ноздри, сказала женщина, - который, пользуясь слабостью подданного, хочет
украсть у него то, что ему, монарху, не принадлежит». Николай так и стоял на коленях. Юджиния
посмотрела на него, - сверху вниз: «Я скорее умру, чем поступлюсь своей честью, и честью своей
семьи, ваше величество. Прощайте».
Зашуршал шелк, он вдохнул запах жасмина, и, услышав, как закрывается дверь, поднялся. Луна
все сияла - равнодушно, безжалостно. Николай постоял просто так, сжимая в пальцах подсвечник,
а потом крикнул: «Александр Христофорович!»
Он увидел в дверях темную тень: «Пусть ее превосходительство Воронцову-Вельяминову отвезут
домой. Слежки с квартиры не снимать. С них станется, они сына своего могут спрятать так, что мы
его никогда не найдем. Далее, - он передал Бенкендорфу подсвечник, - если его удастся
арестовать на Украине, пусть везут сюда в кандалах. И в кандалах же держат в крепости. Я сейчас
приду, продолжим допросы, - он проследил за спиной Бенкендорфа.
Остановившись посреди кабинета, глядя на шпиль собора, блестевший в свете луны, Николай
пообещал себе: «Я их всех раздавлю. Уничтожу. До последнего отпрыска. Не будет больше
никаких Воронцовых-Вельяминовых. И ее, - он сжал кулак и грохнул по жалобно зазвеневшим
клавишам рояля, - тоже не будет. Ни ее, ни ее семьи».
Он оправил мундир. Пригладив волосы, Николай пошел вниз, в подвалы дворца, куда привозили
арестованных.
Эпилог
Украина, январь 1826 года
Село Трилесы
В камере гауптвахты было сыро, пахло плесенью. Петя прислушался к дыханию спящих людей:
«До Любавич мы доберемся, здесь недалеко. Реб Довбер нас приютит, оденемся нищими и
дойдем до столицы. Но ведь нельзя людей бросать. Мы договорились - начинать восстание, как
только придут вести из Санкт-Петербурга. Николай должен уже был назначить дату присяги, не
будет он с этим тянуть».
Его арестовали прямо в гостиной у Муравьева-Апостола, когда он и Сергей пили чай. Джоанна еще
не вернулась из Тульчина. Слушая приказ, что им читал командир Черниговского полка Гебель,
Петя сказал себе: «Ничего, пока Пестель и она на свободе, солдаты поднимутся, можно не
сомневаться».
Джоанна уже говорила по-русски, с акцентом, медленно, но говорила. Она устроила маленький
класс для солдат - тайно, в доме Муравьева-Апостола. Рядовые приходили туда в свои отпускные
часы. Муравьев-Апостол считал это блажью, и усмехался: «Мадам де Лу, русский солдат будет
подчиняться приказам командира, это у него в крови. Грамота им совсем не нужна».
-Это очень непредусмотрительно, подполковник, - холодно ответила ему Джоанна. «Зачем вы
хотите устроить революцию, если так наплевательски относитесь к собственному народу?
Преступно бросать под картечь людей, если вы им не объяснили, за что они будут сражаться».
Петя отдал Гебелю шпагу: «Это просто недоразумение, ваше превосходительство. Я уверен, оно
скоро разрешится».
-Солдаты ее любят, - отчего-то улыбнулся Петя, глядя на тусклый, зимний рассвет, что вставал в
зарешеченном окошке гауптвахты. «Иванной Ивановной называют». Он вспомнил, как еще до
отъезда в Тульчин, Пестель, смешливо, сказал: «Вы, мадам де Лу, похожи на Жанну д’Арк. Она,
должно быть, такая была. Только ведь Орлеанская дева - простолюдинка, а вы, отчего так хорошо с
народом сходитесь? У вас голубая кровь, привилегия происхождения…»
-Это не привилегия, а бремя, - отрезала Джоанна. «Люди нашего круга должны быть вдесятеро
более ответственны за свои слова и поступки. Нет большего позора для аристократа, чем
неуважение к тем, кого случай поместил на низшие ступени социальной лестницы. Впрочем, - она
пожала острыми плечами в темном, простом платье, - в этом и состоит наше предназначение,
господа. Разрушить сословные границы и построить на их обломках новое общество, общество
равных людей».
-Ваш покойный муж, - Муравьев-Апостол затянулся трубкой, - был дворянином. Вряд ли, мадам,
несмотря на всю вашу пылкость, вы позволите мастеровому, или крестьянину разделить вашу
судьбу.
-В Брюсселе, - Джоанна отвела его руку и сама чиркнула кресалом, - мой товарищ, - на настоящее
время, разумеется, - кузнец.
В гостиной повисло молчание. Петя, краем глаза, увидел, как покраснела щека Пестеля. Больше
они к тому разговору не возвращались. Петя, вытянувшись на лавке, подложив под голову шинель,
вздохнул: «Как там дома? С осени я их не видел, - Женечку, Степушку, маму с папой…, Тетя Марта с
дядей Питером приехали, а мы все еще здесь».
Он поежился, натянув на плечи тонкое, побитое молью одеяло, и, подышал себе на руки: «Было
бы это лет через десять, мы могли бы получить телеграмму, по кабелю, из столицы, и все узнать.
Мы пока только в прошлом году первую линию оптического телеграфа открыли, и то короткую. Но
все впереди, - Петя, невольно, улыбнулся, и закрыл глаза. «Поспи, - велел он себе, - и пусть тебе
они приснятся, - Женечка, Степушка…»
Ему снился бесконечный, пустынный океанский берег, и двое, - мужчина и мальчик, оба
рыжеволосые, - что шли куда-то вдаль, на холм. Петя увидел какой-то блеск. «Крест, - понял он, -
какие цветы красивые. Бронзовые хризантемы, а вокруг белое». Женщина, - невысокая, хрупкая, -
стояла к нему спиной. «Кимоно, - вспомнил Петя, - так это называется, я читал воспоминания
Головнина о том, как он в японской тюрьме сидел». Он видел только уложенные в замысловатую
прическу, бронзовые волосы. «У японок таких не бывает, - еще успел подумать Петя, а потом он
проснулся, - кто-то тряс его за плечо.
-Петр Федорович, - серые глаза Муравьева-Апостола торжествующе блестели, - слышите?
Петя замер и услышал во дворе голоса: «Объясните нам, за что их арестовали? Они не совершали
никакого преступления, ваше превосходительство!»
Петя натянул шинель. Плеснув в лицо ледяной водой из ведра, он приказал: «Поднимайте ваших
братьев, Сергей Иванович, настало время действовать».
До них донесся заспанный баритон полковника Гебеля: «Господа офицеры и нижние чины, нет
никакой причины волноваться. Я получил распоряжение из столицы об аресте, вот и все».
Петя оглянулся, - в камере их было четверо, - он и трое братьев Муравьевых-Апостолов. «Оружия у
нас, конечно, нет, - зло подумал Петя, - а голыми руками эти замки не возьмешь». Внезапно из-за
двери раздался выстрел. Пуля разворотила засов, и он велел: «Давайте-ка вместе!»
Дверь зашаталась под ударами. Петя, шагнув через обломки, увидел Джоанну - она стояла с
пистолетом в руке. Белокурые, коротко, - по плечи, - постриженные волосы были растрепаны, в
узком коридоре пахло порохом. Она была в штатском, - в бриджах, сапогах, и охотничьей,
английского сукна куртке. «Быстрее, господа, - попросила женщина, - хотелось бы обойтись без
кровопролития. Подполковник, - она поклонилась Муравьеву-Апостолу, - утихомирьте ваших
офицеров, они Гебеля под штыками держат».
Она протянула им оружие. Петя, взяв пистолет, задержавшись на мгновение, наклонился к ней:
«Павел Иванович здесь?». Джоанна кивнула и, сжав губы в тонкую линию, прошептала: «Я его
убеждаю, что не надо лгать солдатам, не надо скрывать от них того, что произошло в столице».
Петя похолодел, глядя в прозрачные, голубые глаза.
-Полный разгром, - зло сказала Джоанна, подтолкнув его к выходу. «Они вышли на площадь,
простояли там несколько часов, и были прицельно расстреляны артиллерией. По слухам, тысяча
человек, погибла, - она вздохнула, - солдат, зевак. Из дома ничего не было, - она качнула изящной
головой и выругалась: «Зачем они стреляют?».
Петя заставил себя не думать о жене, и сыне. Взведя пистолет, он пошел вслед за Джоанной.
-Нет! Не надо! - услышали они крик. Во дворе гауптвахты было людно, уже рассвело, ржали
лошади. Петя пробился через плотный круг людей и застыл. Командир Черниговского полка
Гебель, в испачканной кровью шинели катался по растоптанному, грязному снегу, держась за
живот.
-Еще! - раздался чей-то пьяный голос, и Петя едва успел выстрелить в воздух. Офицеры опустили
штыки. Муравьев-Апостол, неодобрительно сказал: «Уже бы и добили его. Ладно». Он
прицелился, и выстрелил в спину Гебелю. Тот истошно закричал: «Пощадите!», и стал хвататься за
