Я почувствовала, как сердце пропустило удар, а потом заработало на манер отбойного молотка.
– Вы хотите сказать, что Алёна жива? А как же труп?
Я видела: Феодора не хочет говорить правду. По какой-то причине старуха скрывает то, что ей известно.
– Ты сестру хорошо знала? Мне довелось с ней пообщаться. Вот кому фамилия Зима точно подходит. На душе у неё зима, а в сердце лед. Ты другая – настоящее лето. Искришь и вспыхиваешь, как блуждающий огонек. Внешне она на Степана похожа… – сказала Феодора и рассердилась: – всё заболталась я с тобой. Дел полно. Роса высыхает, а мне ещё кипрей собрать надо. – Бабка пошла от меня прочь. Прежде её ровная спина сгорбилась.
Вот это да! Мой предок и эта старуха. Та жуткая история все-таки произошла с прадедом. А родился тогда у прабабки Анны мой дедушка Иван. Это он остался сиротой, его Феодора лишила родителей.
– Вы сильно любили моего прадеда? – ляпнула я.
Феодора глянула на меня так, что моя душа от страха прыгнула в пятки
– Полина рассказала?
Я промолчала.
– Слишком сильно хотела заполучить Степана, на всё пошла. Да только зря. Что сверкаешь глазенками? Вот полюбишь, может, немного поймёшь меня. У него хоть сын остался, а у меня никого. Я как услышала от посетительницы фамилию «Зима», чуть с ума не сошла. Оказалось, правнучка Степы в Вереево приехала. Твоя сестра на него похожа, а ты, наверно, в мать.
– Ничего подобного, Алёна копия мамы, а я отдаленно на папу смахиваю. Неужели прадедушка походил на белокурого кучерявого херувимчика? – удивилась я.
– Сама ты херувимчик! – обиделась бабка. – Он был мужчина редкой красоты: холодной, отстраненной, по-настоящему мужской. А ты, балаболка, лучше постарайся пережить эту ночь. – Старуха окинула меня пронизывающим взглядом, покачала головой и направилась в сторону дольменов.
Я вернулась домой, переоделась в сухие брюки те, что были на мне, вымокли в росе. Меня занимала только одна мысль: я должна снова посмотреть на фото утопленницы. Что-то упустила на снимке. Что-то важное. И теперь мне кажется, там не моя сестра».
В милицейском участке наблюдалось оживление. В коридоре Александр Васильевич разговаривал с Ильей и Иннокентием. При виде меня они замолчали. Участковый отчего-то смутился.
– Вот товарищи отдыхающие зашли ко мне по делу…
Илья улыбнулся и подмигнул мне.
– Она знает, кто мы, можно не конспирироваться.
Александр Васильевич неодобрительно покосился на них и официальным тоном спросил:
– Что ты хотела, Анастасия?
– Мне нужно ещё раз посмотреть на фото сестры, возникло одно подозрение.
– Хорошо.
Участковый открыл дверь в кабинет. Жестом пригласил зайти. Из сейфа он достал папку, покопался в ней и протянул мне жуткий снимок. Я глубоко вздохнула и попыталась отстраненно смотреть на утопленницу.
Так родинка на шее с правой стороны, именно она убедила, что передо мной Алёна, цепочка с колокольчиками на ноге, светлые волосы и все… Лица-то почти нет. Может у неё имелись на теле шрамы или ожоги. Надо бы маму спросить. Вот крохотный шрам от аппендицита. Стоп, а сестре не делали операцию. Или все-таки делали? Не помню. И тут я увидела уши. Краска отхлынула от лица. У Алёны чуть заостренные уголки ушей.
Она ещё смеялась: «Я такая красивая потому, что эльф, а ты серая мышка, наверное, гном».
У этой девушки оказались обычные округлые кончики ушей. Что-то удержало меня, и я не поделилась своим открытием с новыми знакомыми и участковым. Иннокентий не спускал с меня глаз и сейчас совсем не походил на добродушного толстячка, каким выглядел минуту назад.
– Разглядела? – Участковый взял протянутый мной снимок.
– Да. Ничего нового. – Кажется, я справилась, даже голос не дрогнул.
***
В половине пятого вечера возле калитки бабы Поли остановился мотоцикл. К моему разочарованию за мной приехал Олег. Возле столовой меня поджидали ученицы. Их оказалось больше десяти.
– Добрый вечер. Нашему полку прибыло, – обрадовалась я. – Предлагаю разделиться на три группы и через неделю устроить концерт-соревнование.
Еле удалось уговорить женщин, кроме «цыганочки» разучить ещё польку и греческий танец сиртаки. Я понимала, что за семь дней невозможно научиться танцевать по-настоящему, поэтому показывала простые, но самые эффектные движения. Женщины и я выложились на совесть. После душа отправилась в столовую со своими ученицами. Моя надежда увидеть Ангела таяла, как дым. Отужинав, я отправилась на поиски Громова. Щуплый мужичок, встретившийся на моем пути, подсказал:
– Олег на конюшне. – И показал направление.
Деревянное строение с высокой крышей, небольшими оконцами и широченными, как ворота, двухстворчатыми дверями находилось метрах в трехстах от турбазы. Двери были широко распахнуты. В загоне рядом с конюшней бродило с десяток ухоженных лошадей разной масти. Изнутри здания слышались голоса. Я прошла в открытую дверь. Пряно запахло свежим сеном. По обе стороны от центрального прохода длинными рядами располагались стойла. В одном из них испуганно всхрапывала лошадь, и раздавались голоса мужчин. Я прошла, ориентируясь на звуки, вглубь конюшни. Белая кобыла с раздутым животом снова заржала и покосилась на людей, стоящих рядом. На меня никто не обратил внимания.
– Олег, я вижу, ты занят. Я сама могу вернуться в село.
– Нет. Матвей попросил не отпускать тебя одну. Подожди немножко. Рябинка вот-вот ожеребится, и я отвезу тебя домой.
– Хорошо. Поброжу по турбазе.
На выходе я подняла голову вверх и поняла: зачем такая высокая крыша. Потолком служили широкие лаги, на них уложили сено. Видимо его заготовили в июне. Вот оно-то и пахло так одуряюще вкусно.
«Может в прошлой жизни я была лошадью? Раз мне так нравится запах сена», – пришла мне в голову забавная мысль. Я послонялась по тропинкам и прибилась к компании, игравшей в волейбол. Помешала им немножко: со мной в команде они быстро проиграли и порекомендовали больше им не мешать. На другой площадке две «грациозные» стокилограммовые лани играли в бадминтон. Они попросили составить им компанию. Я удивилась:
– Как, третьей?
– Зачем же. Оленька иди сюда, поиграй с девушкой.
Девочка лет пятнадцати, сидевшая на лавочке под березой, резво встала и быстро подошла ко мне.
– Сыграем на интерес, все-таки это теперь президентская игра.
Я улыбнулась шустрой малолетке.
– Если следующий лидер нашей страны начнет играть в шашки, и их объявим игрой президента. Извини, на интерес не могу, нет с собой денег, вчера меня даже бабульки обули на двести рублей.
Девочка нетерпеливо переступила с ноги на ногу, и фыркнула, как молодая лошадка.
– Просто так играть скучно. Тогда давай на желание.
– Согласна, – ответила я и ухмыльнулась про себя: – «Ты ещё не знаешь, с кем связалась. Я в институте турнир по бадминтону выиграла».
Ох и погоняла меня Оленька по площадке, ну и ей победа досталась нелегко. Со счетом тридцать шесть: тридцать семь выиграла моя соперница. Стемнело. Мы с трудом могли разглядеть летящий воланчик.
– Завтра выполнишь моё желание, – заявила акселератка.
– Какое? – поинтересовалась я, понимая, Оленька постарается и придумает какую-нибудь пакость. Уж очень злорадно блестели глаза у девочки.
– Поцелуешь Ангела в столовой при всех, – ошарашила меня Оля и тут же смилостивилась: – Можно в щеку.
– Только не это, – взмолилась я. – Желание у тебя глупое.
– Я хочу посмотреть, как Элька и Соня взбесятся. Терпеть их не могу! – сообщила девочка и, подражая подругам засюсюкала: – Деточка, тебе не рано на взрослых дядечек заглядываться?»
– Тебе нравится Матвей, – сообразила я. – Хочешь им пощекотать нервы с моей помощью? А почему сама не поцелуешь?
Девочка с вызовом ответила:
– Да. Мне очень нравится Ангел и … ещё Сережа.
– В твоем возрасте и у меня так бывало. Не могла выбрать, кто же больше нравится? – усмехнулась я.
– Что, правда? А я-то считала себя ненормальной, – повеселела девочка.
– Так почему сама не поцелуешь? – повторила я вопрос.
– Они только посмеются потому, что относятся ко мне, как к ребенку. А в тебе увидят конкурентку.
Я махнула рукой.
– Да какая конкурентка.
– Блин! Да самая настоящая. Я чуть от злости не лопнула, когда увидела, как Матвей на тебя смотрит. Тебе он тоже нравится, – заявила Оля.
Я смутилась.
– Совсем чуть-чуть.
К нам подошли женщины, пригласившие меня поиграть в бадминтон.
– Оля, мы идем на дискотеку, а тебя, наверно, папа обыскался.
– Да. И мне пора, – спохватилась я. – Наверно Олег уже освободился.
Вдоль дорожек зажглись круглые белые шары и цветные светильники. Турбаза вмиг стала нарядной и яркой. Любуясь красивыми светящимися бабочками и птичками, я добрела до конюшни. Олег и Петрович ещё занимались кобылой. Бедная Рябинка никак не могла ожеребиться.
