БУДУЩИМ ЛЮДЯМ
Над самолетом — солнце близко,внизу — туманная погода.А я в уме писал запискудрузьям двухтысячного года.
Мы с вами, будущие люди,все разберем и все обсудим,и все поправим, все наладим, —мир будет светел и наряден.
И пусть в другом тысячелетьенет наших нынешних знакомых, —мы в этом новом Новом Светесебя почувствуем как дома.
Пусть трудно тем, кто был допущенсмотреть и вглядываться дальше,перед стихами о грядущем —высотные громады фальши.
Но что в своей семье стесняться, —теперь вы знаете, что делать,а ваши дни нам часто снятся,как Вере Павловне в «Что делать?».
И мы ведь были сном о чуде,ведь до семнадцатого года —такие ж «будущие люди»мы с вами были для народа.
За век до штурмов и нашествий,свой горький день опережая,писал те главы Чернышевскийс целинных наших урожаев.
Для нас знаменами алели,в подполье с Лениным трудились,себя для нас не пожалели,чтоб завтрашние мы родились.
И впредь — у вас над головамитакое ж точно солнце будет,ведь мы одно и то же с вами,родные будущие люди.
У вас такие ж точно руки,и вас мы кличем, зааукав;вы — наши дети, наши внуки,вы — наши дети наших внуков.
Тут бой идет грознее Библий,тут нами строится преграда,чтоб ваши бабки не погиблиот термоядерного ада.
Для вас мы выходили в полепод шум уборочных орудий,чтоб вам не знать голодной доли,родные будущие люди.
На этом свете ненаглядномнам приходилось ушибаться;мы ошибались так наглядно,что вам легко не ошибаться.
Но мы за будущее бились,за вас, железом и словами,чтоб матери в отцов влюбились,чтоб забеременели вами;
чтоб кислород остался тем же,каким он был от Сотворенья,у нас в Москве, у них на Темзе,у всех — на Сене и на Рейне.
Ведь ваших сыновей дыханьемы отстояли в этом веке…Так посидите над стихами,закрыв воспоминаний веки.
Их написал я над Ла-Маншем,под гул винтов, во время круга…
Друзья, давайте будем раньшесквозь время узнавать друг друга!
ОСТРОВ МАРГИТ
Острова на Дунае…Я живу на одном.Парк стоит, затеняямой гостиничный дом.
Клены чем-то похожина слоновьи ступнии морщинисты кожей.Много помнят они.
Их огромные кронышире этих небес;я любил, удивленный,их зеленый навес.
Рядом — скошенный бархатс маргаритками в нем,скамьи острова Маргит,пустовавшие днем.
Дальше — место оркестра,островной ресторан;там плетеные креслаприслонились к столам.
По утрам никого нет,листья падают с крон,скрипка утром не стонет,но ворчит саксофон.
Парком острова Маргитс тихим шепотом шиншли новейшие маркииностранных машин.
Выходили из дверец,под органный сигнал —в черной паре венгерецвыходить помогал.
Я по острову Маргиттолько утром ходил;лишь в пустеющем паркея был не один.
Там секретничал шелест,птица каплю пила,лезли вверх, копошилисьмуравьи у дупла.
В круглых ракушках слизниоблепляли ростки…В этой временной жизнине знал я тоски.
Только вечером, толькоскрипкой взмолится джаз,и толпа среди столиковзапестреет, кружась,
и заполнятся скамьи,пустовавшие днем,где, обвившись руками,сядут только вдвоем,
только губы прижмутсяк потемневшим плечами признанья начнутсяпод смычком скрипача, —
из-под клена ночного,постояв в стороне,одиночество сноваподходило ко мне.
Начинало сначала,повторяло все то,что уже откричало,превратилось в ничто,
убеждало, тревожа,шепотком укоризн…Что же временно? Что женастоящая жизнь?
Панорама иллюзий —кленов, замков, рекиили, свитые в узел,две далеких руки?
Но и вечер не вечен, —тихнет берег речной;остров Маргит увенчаннаддунайской луной.
И опять никого нет,звезды падают с крон,скрипка больше не стонет,не ворчит саксофон.
Ночь на острове Маргит,сон кленовых вершин,спят новейшие маркииностранных машин.
Ни шагов, ни оркестра.Глухо в сердце моем.Вот — еще одно местоздесь, на шаре земном.
ЗЕРКАЛО
Мне на свете нужнатолько в гору тропа!Даль чиста и нежна.Лоз венгерских толпа.
Пусть она и крута,вьется к небу, кружа, —здесь не норка крота,не пещерка ужа.
Здесь найдется и стол,грубо сложенный дом,виноградарь простойс опаленным лицом.
Без ухода — цветы,без наклейки — вино.Вот такой высотыя заждался давно.
Взоры сельских невестотражать суждено, —в доме зеркало есть,в форме сердца оно.
Видно, правда однав этом доме в цене,что как сердце оназдесь, на белой стене.
Я смотрю на окладв голубых васильках;долго ищет мой взглядседины на висках.
Нет, воронье крыломне на брови легло,и два карих огнявместо глаз у меня!
Чем-то детским моиобновились черты,словно стерты слоивсей былой суеты.
В душу смотрит светлосвет прозрачных глубин,будто знает стекло,что любил, кем любим;
будто знает, что естьчто-то в сердце моем;будто добрая вестьотражается в нем.
Много видел я гор,где бродил, где искал,но таких до сих порне встречалось зеркал!
В форме сердца оно,в душу смотрит оно!Наливай же в стакан,виноградарь, вино!
Режь садовым ножомлук, пахучий до слез.Здесь нашелся и дом,здесь и сердце нашлось.
Даль чиста и нежна.Лоз венгерских толпа.Мне на свете нужнатолько в гору тропа!
ЛЕНИНГРАДСКАЯ ТЕТРАДЬ (1957–1960)
