– Пойдешь? – спросила я подругу.
– Не знаю, – неохотно протянула она. – Никогда не приглашал, с чего бы вдруг?
– Да какая разница? Раньше не приглашал, теперь пригласил. Пойдем, потусуемся, в самом деле.
– Это не тот Миша Сухарев, у которого папа замдиректора мясокомбината? – вошла на кухню бабушка.
– Тот самый, – подтвердила я.
– Хороший мальчик! – обрадовалась бабушка. – Вежливый. Не то что этот хулиган Колька Кузьмин.
– Пойдем ко мне в комнату, – дернула я Дашку.
Подруга сделала попытку поставить чашку в мойку, уронила ложечку, и та со звоном заплясала на полу.
– Не надо, я сама, – предвосхитила я дальнейшие действия, опасаясь за целостность чашек.
Мы устроились на моей старенькой, заправленной гобеленом кровати, уютно поджали ноги.
– Значит, Кузя тебе тоже звонит? – спросила Дашка.
– Звонит иногда. А что?
– Да ничего, – поспешно тряхнула головой Нефедова и стрельнула взглядом в окно. Губки дернулись, да так и замерли.
– Он тебе нравится, что ли? – осенило меня.
– Вовсе нет! – воскликнула Дашка и багрово покраснела.
– Я никому не разболтаю. – Я даже слегка обиделась на ее недоверие. Но кто бы мог подумать: хрупкая умница Дашка и косноязычный лоботряс Колька Кузьмин! Я покачала головой, едва сдерживая улыбку изумления. – Ну, и что ты собираешься делать?
– Ничего, – пожала плечиками Дашка. – Что тут сделаешь? Я-то ему не нравлюсь. Подумаешь, переживу. – И вздохнула с печальной улыбкой.
– Сегодня не нравишься, а завтра, может, понравишься! – горячо возразила я. – Надо, чтобы он обратил на тебя внимание, понятно? Давай придумаем, что тебе сделать с волосами, как подкраситься, может, купить новую оправу…
– Мама не станет покупать новую оправу, – вздохнула Дашка. – К тому же не внешность главное…
– Для нас, может, и нет, – фыркнула я, – а для мальчишек… Почему-то, пока я не накрасила ресницы и не надела туфли на шпильках, Сухарев меня в упор не замечал. И никто не замечал. А теперь вон сегодня даже один из десятого приклеился. Телефон спрашивал.
– Кузьмин всегда тебя замечал, – возразила Дашка. – Без косметики и в старых туфлях.
На правду нечего было возразить.
– Зато теперь он проводит время с Валькой, – напомнила я. – Значит, я ему уже разонравилась. И значит, у тебя тоже есть шанс.
– Тебе хорошо рассуждать, – вздохнула Дашка, – ты хорошенькая.
– Ты тоже очень хорошенькая! – с жаром воскликнула я. – Иди-ка сюда, сними очки и посмотри! – Я вскочила с кровати, распахнула дверцу шкафа со встроенным большим зеркалом. – Распусти волосы, распрями плечики… так… Прелесть!
Но Дашка, поглядев на свое отражение, покривила губы и махнула рукой.
– Я тебе очень признательна за заботу, честно. Но я должна сама дозреть… Я пока не готова.
– Может, ты дозреешь к субботе? – предположила я. – Пойдем к Сухареву, там очаруешь Кузю.
– Может быть, – задумчиво кивнула Дашка и зацепила локтем полку с книгами – те с грохотом обрушились на пол. Мы одновременно нагнулись, столкнулись лбами и громко заржали, потирая ушибленные места.
Тусовка
В назначенную субботу Дашка позвонила и, натужно кашляя и сипя в трубку, поведала, что заболела. Я предложила заскочить, но Дашка наотрез отказалась:
– Боюсь заразить. Ужасно чихаю и сморкаюсь. Иди к Сухареву, передавай всем привет, веселись за нас двоих.
– Ладно, поправляйся, – мрачно пожелала я.
В глубине души я сердилась на некстати заболевшую подругу. Умом понимала: болезнь не выбирает времени, и все равно чувствовала бессмысленную обиду, словно Дашка совершила предательство. Мне не хотелось идти на тусовку одной, но отказаться было неудобно, да и подарок был куплен – симпатичный взрослый мужской ежедневник, не пропадать же добру…
Конечно, я опоздала. Долго перебирала тряпки в шкафу, размышляя, что надеть. Прежде у меня не возникало подобной проблемы – я попросту игнорировала тусовки. Но старая игра наскучила и закончилась, началась другая, с иными правилами. В конце концов я остановила выбор на короткой черной юбке самостоятельного пошива. Юбку ту я сварганила, пренебрегая известной формулой о семиразовом отмере, и была наказана за самонадеянность: вещичка получилась короче на несколько сантиметров, и из задуманной до колена превратилась в супермини. В остальном юбка удалась, сидела как влитая. Бабушка нахмурилась и сурово сказала, что приличные девочки не должны сверкать попой, но неожиданно вступилась мама:
– У Саши красивые ноги. Когда еще носить мини, если не в шестнадцать?
– Ты такое не носила, – припечатала бабушка.
– Я была толстой, разве забыла? – парировала мама, в последнее время усталая и резкая. – По крайней мере, все так говорили. Я всегда была толстой и некрасивой. А Санька другая. Красивая и стройная. Вот и пусть носит то, что нравится.
К юбке-супермини я надела связанный бабушкой супермакси-свитер, из-под которого эта самая юбка выглядывала как черная повязка. Получилось несколько дерзко, нескромно, но в целом очень стильно. Сверху накинула старый длинный плащ, дабы не шокировать впечатлительных прохожих, поскольку до сексуальной революции с ее непременной атрибутикой мини-бикини оставалось еще несколько лет. Напоследок сбрызнулась маминым «Диором» и была готова к выходу.
Дома у Сухарева я оказалась впервые. В холле на три квартиры стоял сигаретный чад, хоть топор вешай – дорвались детки. Из-за двери орала музыка, доносилось многоголосое ржание. Дверь отворил именинник, глаза блестели радостно и слегка туманно, похоже, первый тост произнесли без меня.
– Санька! – скользнул жадным взглядом по моим ногам восхищенный Сухарев.
Мне сделалось неловко в супермини, я пожалела, что не послушала бабушку. Скороговоркой выпалила поздравления, вручила подарок, сообщила, что Дашка приболела и прийти не сможет.
– Черт с ней, – сказал Сухарев.
Я прошла в гостиную – там царил интимный полумрак, вдоль окна громоздился заполненный яствами стол, под потолком вращался светоотражающий шар, разбрызгивающий серебряные искры. В углу, на диванчике, среди прочих гостей приметила Кузю, обнимавшего разомлевшую Вальку.
– Штрафную опоздавшей! – гаркнул кто-то из одноклассников.
Все подхватили – был бы повод. В отсутствие бдительного родительского ока примерные старшеклассники мгновенно превратились в обкуренное, разгоряченное выпивкой и скабрезными разговорами возбужденное стадо. Я была в этом стаде новой овцой.
Сухарев поднес бокал с шампанским.
– Пей до дна! – принялся скандировать народ.
Мне было шестнадцать, прежде я пила шампанское лишь два раза – на Новый год и собственный день рождения, немудрено, что безобидный шипучий напиток ударил в голову. Нетвердой рукой поставила опустевший бокал на стол, едва не разбив его о чью-то тарелку, рассмеялась. Стало ужасно весело. Я хохотала как дурочка по малейшему поводу, над шутками, которые прежде вызвали бы лишь презрительную усмешку. В лучших Дашкиных традициях разлила сок на светлую скатерть и едва не опрокинула вазочку с фруктами. И даже не стала возражать на очередную попытку Сухарева меня обнять – да пусть потешится именинник, от меня не убудет. Залпом осушила другой бокал, и на миг стол качнулся и поплыл в сторону.
