Я подумал, что это мог быть парень из тех, с кем я столкнулся в лондонском метро, или здоровяк из Оахаки. До моего поезда оставалось еще двадцать шесть часов.
– Думаю, я мог бы взглянуть. Где вы находитесь?
– На подстанции «Лемон Гроув». Судя по твоему номеру, ты в центре, да?
– Я в здании суда.
– Я собираюсь в главный офис. Можем встретиться где-нибудь поблизости от центра.
Ну что ж, он ответил на мои вопросы, в отличие от Проктора, и мне захотелось увидеть фотографии с «их» лицами.
– Ладно. Тогда у главной библиотеки на Э-стрит.
– Договорились. Через двадцать пять минут, нормально? Встретимся внутри?
– Давайте. Вы в форме?
– Нет. У меня будет красная папка с фотографиями – я ею помашу. Я испанец, около двухсот фунтов, на мне коричневый костюм без галстука. Чисто выбрит. Во всяком случае, был с утра.
– Договорились.
Я прыгнул на маленькую парковку для персонала позади центрального здания библиотеки и обошел его кругом, направляясь к входу. Минуту я постоял под навесом, оглядываясь, но был будний день, кругом сновали толпы людей. Я вошел, быстро отыскал места, откуда можно наблюдать за дверью из-за вращающегося стенда с книгами, и прислонился к стене.
Множество людей входили и выходили через двери в следующие полчаса. Наконец в здание вошел мужчина в коричневом костюме, держа, как мы и договаривались, толстую красную папку. Он нес ее перед собой на уровне груди."
Я оттолкнулся от стены и двинулся ему навстречу. Пройдя справочный стенд, я услышал шаги и отскочил влево, а из-за полок вдруг выскочил мужчина. Что-то вспыхнуло в его руке, и я почувствовал, как мне сдавило ребра, а затем ощутил невыносимую боль. Его рука с сияющим металлом взметнулась для следующего выстрела, целясь мне в живот, но я уже исчез.
Согнувшись, я приземлился на неровный пол Норы и упал на одно колено. Когда попытался поднять левую руку, чтобы пощупать спину, я закричал от боли и снова уронил ее. Я чувствовал, что вся одежда с этой стороны пропитана кровью, но не мог повернуться, чтобы посмотреть на рану.
Мне срочно требовался врач, чтобы не умереть от потери крови, но при этом следовало избегать мест; где я часто появлялся. Поход в лондонскую больницу мог оказаться роковым. Лучше всего было обратиться за помощью в Сан-Диего или в ту клинику в Ла Крусесите, которую я знал. Когда удалось подняться, у меня потемнело в глазах, и комната словно закружилась вокруг меня. Я постарался зафиксировать взгляд на своих рисунках, приколотых к фанере.
Туда.
В Гондарибьи был ранний вечер, но старый квартал хорошо освещался, и когда рухнул на асфальт лицом вниз, я услышал крик женщины и мужской голос, воскликнувший: «Пресвятая Дева Мария!».
Да уж, не говорите.
Очнулся я лежащим на животе, причем голова почти свесилась с подушки. Спина уже не болела так, как раньше, но ее что-то стягивало. Я пошевелился, и чья-то рука надавила мне на плечо. Мужской голос произнес по-испански:
– Не двигайся! Ты меня понимаешь?
Я вернулся в исходное положение.
– Понимаю. Где я?
– В моей клинике. Я доктор Уриарте. Тебя привезла полиция.
Меня привезла полиция?! Я подумал, любопытно, что же было в моих карманах? Только деньги. Английские фунты, несколько франков, пара американских долларов. Может, ластик. Но никакого паспорта – с тех пор, как мой был конфискован иммиграционной службой Великобритании.
– Тридцать девять ран, – провозгласил доктор Уриарте. – В общей сложности.
Тридцать девять швов. Он наверняка ввел мне обезболивающее, но мое воображение тут же разыгралось, вызвав зуд, боль и покалывание одновременно.
Потом доктор помог мне сесть. Я был раздет. Мои рубашка, штаны, белье, обувь, носки – все лежало в углу кровавой кучей, даже на обуви была кровь. К моей левой руке была подсоединена капельница, по трубке в меня капала какая-то прозрачная жидкость. Комната опять закружилась вокруг, и он держал руки на моих плечах, пока я не сказал по-испански: «Хорошо».
Доктор наложил мне еще одну повязку, довольно тугую.
– Вы помните, как на вас напали?
Я отрицательно покачал головой.
– Нет. Это произошло слишком быстро.
Он взял в углу пластиковый пакет и передал мне.
– Вот ваши деньги… Вы американец? – Видимо, он заметил доллары. Произношение у него было весьма специфическое, но английский – на хорошем разговорном уровне.
– Англичанин, – ответил я.
– Ого! Ваш испанский звучит так, словно вы из Мехико.
Я кивнул.
– Да, я там его выучил.
– А я ходил в школу в Техасе, – сказал он. – Медицинскую, «Бейлор скул».
– Понятно. Я жил в Калифорнии. Доктор, я немного замерз.
– Ой, простите! – Он распахнул шкаф и достал больничную рубаху. – Я педиатр. Моя клиника находится рядом с тем местом, где на вас напали, и потом я рядом живу. Мне приходилось зашивать множество ран у местных драчунов. – Он отсоединил капельницу и помог мне надеть рубаху. – В каком отеле вы остановились?
– Ни в каком. Я только приехал.
– Ах, так они и паспорт сперли. Я-то надеялся, он остался в гостинице.
Я покачал головой.
– Ближайшее британское консульство в Бильбао Я думаю, там вам быстро сделают дубликат.
Я кивнул.
– Вам следует двигаться очень осторожно: я сшил вместе три разных слоя мышцы. Никаких упражнений в течение четырех недель, а после следует пройти курс физиотерапии. – Он сжал губы. – Могло быть гораздо хуже. Мне кажется, они целили в почку. Вы могли умереть буквально через несколько минут.
Я вспомнил, как увернулся от того движения. Да, он промахнулся. А если бы нет, какое бы имело значение как быстро я прыгнул?
– Я бы истек кровью?
– О да. Почечная артерия очень большая. Только мгновенная реакция врача в травмпункте спасла бы вас. Атаковавший, должно быть, отчаянный человек.
Я моргнул.
– Почти ничего не чувствую.
– О, еще почувствуете! Вам понадобится много обезболивающего. Выпишу вам рецепт.
– А швы?
– Десять дней. Внутренние рассосутся – пусть они вас не волнуют.
– Ладно.
– Если швы покраснеют, опухнут или загноятся – обращайтесь в больницу.
– Хорошо. Сколько я вам должен?
– У вас нет страховки?
– Нет.
Он назвал сумму, которую выплатила бы страховая компания, и я заплатил, добавив еще половину стоимости в американских долларах.
– Полиция вас дожидается, хотят поговорить.
– Конечно, – ответил я.
Я попросил разрешения воспользоваться туалетом и из него уже не вышел.
Поначалу я спал хорошо, но постепенно действие лидокаина ослабело, и боль усилилась настолько, что я проснулся, огласив воплями Нору и разбудив эхо в каменных стенах. Процесс надевания рубашки был невыносимо мучителен. Но еще хуже – надевать шорты.
Я прыгнул в аптеку в Л а Крусесите. Наплевать, заметили ли эти уроды мой прыжок – для получения обезболивающего в Мехико рецепт не требовался. Я объяснил свое затруднение фармацевту, причем начал закатывать футболку, чтобы показать повязку, но не смог даже просто поднять левую руку, так было больно.
Фармацевт встревожился и жестом показал, чтобы я опустил майку.
– Тридцать девять швов? – такое количество его потрясло.
– Верно.
Он продал мне бутылочку тайленола с кодеином. Я прыгнул обратно в Нору, даже не дойдя до двери.
Заснуть мне не удалось, но боль утихла, сменившись неприятным покалыванием. Я осторожно оделся и отправился за новыми ботинками, сначала в Сан-Диего, потом в Ренн. Пришлось попросить продавца зашнуровать их на мне. В шесть вечера я осторожно поднялся в вагон поезда «Сауевест Чиф» на «Юнион-стейшн» в Лос-Анджелесе, проводник показал мне мое дорогое эксклюзивное купе, где, приняв обезболивающее, я заснул и спал урывками на правом боку.
Я планировал делать зарисовки на каждой остановке поезда, но лекарства буквально нокаутировали меня. Мне удалось сделать лишь парочку набросков из окна на станциях в Кингмане, Флагстаффе и Винслоу. В Hью-Мехико к ним добавились Альбукерк, Лэми и Рейтон, но затем я принял двойную дозу обезболивающего и проспал весь Колорадо и большую часть Канзаса, проснувшись лишь для того, чтобы зарисовать Лоуренс и Канзас-сити. Еще оставались одна остановка в Миссури, в Ла Плате, и еще одна – на окраине Айовы, когда мы готовились пересекать Иллинойс. Я сдался. Все мое тело невозможно болело, а таблетки еще и вызвали запор.
Последние пять часов в Чикаго были сплошным кошмаром, плаванием в зыбкой дымке, вызванной лекарствами. От меня дурно пахло – я не доверял своей способности обмываться, не замочив повязку, и мытье подмышек оказалось для меня практически недоступным. Когда, шатаясь, я пробирался по узкому коридору в вагон-ресторан, в меня несколько раз врезались другие пассажиры.
Зато я много думал.
Это он им рассказал. Следователь Вихиль сообщил им, что я буду в библиотеке.
