— Маршав, ты кричишь…
— Ещё бы мне не кричать! — я выдернула руку. — Ты не понимаешь!
— Нет, — призналась Кев. — Мне трудно понять…
— Ты помнишь своего первого парня?
Она помолчала, замявшись с ответом.
— Неужели не помнишь? Как вы впервые взялись за руки, как поцеловались, когда у вас случился первый секс?
— Помню, — тихо ответила она.
— Вот! Согласилась бы это стереть? Если бы он погиб, а не вы сами разбежались бы, пересравшись друг с другом до термоядерной войны.
— Он погиб, — медленно выговорила Кев.
— Ты за него отомстила?
— О да! — хищно оскалилась она, сжимая кулак.
— А я за Олега — нет.
— Да, Маршав, — кивнула Кев. — Ты права. Это больно. Я могу тебя обнять?
Неожиданный вопрос. Обнимашками Кев никогда не страдала, и вдруг спросила. Но, если честно, я же сама всегда отторгала любые прикосновения, язвила злыми словами, отдёргивалась… кому понравится обнимать свернувшегося в колючий жар ежа?
Я сама ткнулась лбом Кев в плечо. Она неловко погладила меня жёсткой ладонью — по голове, по плечам. Жаркая рука, как у них у всех, температура тела в норме для любого маресао — сорок — сорок один с половиною по Цельсию. Примерно. Перевод местной системы шкалы температур в привычные цельсии дался мне не просто, но я его сделала. В период адаптации к жизни на галактическом стационаре. Мне нравилось нагружать мозг подобными штуками тогда.
Чтобы отвлечься. Чтобы не думать. Чтобы не вспоминать.
А сейчас нахлынуло.
Как Олег приехал в Питер и ждал меня у выхода из институтского парка — с розой. Он дарил мне розы, одну штуку, всегда только одну, но какую! Роскошную, свёрнутую в тугой бутончик-рюмочку… Я их сушила дома, на память. Стояли в кувшине как икебана у меня в доме. Ни одну не выбросила… а некоторые из них внезапно пустили корни. Закопала весной в саду, и одна внезапно дала всходы. Она не зацвела летом. Не успела. Что теперь с нею, кто укрыл её на зиму… семьсот с лишним лет тому назад… Вымерзла, наверное. Не пережила без человеческого тепла северную зиму.
Олег, Олег…
Мы встречались в безумии питерской осени, синей и золотой, и листья летели в парках Гатчины и Павловска, и были жаркие ночи в лучших отелях центра, и его руки, горячие, жаркие, по плечам, по спине, на бёдрах… Всё ушло!
Умерло вместе с Олегом.
Навсегда умерло. Насовсем.
Сгорело!
Кев молча гладила меня, потом помогла раздеться и лечь в постель. Держала за руку, как… Как мама в детстве, когда я болела. Слёзы всегда приносят бессилие, за которым следует сон. Засыпая, я, кажется, именно так и назвала Кев. Мамой…
Она не возражала, насколько мне запомнилось.
* * *
Вернулись обратно, я пошла в пивнушку. Нализаться «асфальтом», и, может быть, снова подраться. Тоска гнала на подвиги. И после второй кружки получила банан: ограничение. Санпор, мать его! Некому больше. Бар тут автоматический, так что бармена, своего в доску человека, который и напоит и выслушает пьяные сопли, здесь попросту нет. Досадно.
— Пьёшь? — неприязненно спросил Дарух, телепортируясь на соседнее место.
— Тебя спросить забыла, — огрызнулась я.
— Может, хватит?
— Чего хватит?
— Беситься. Что я тебе такого сделал?
Я собрала мысли в кучку, уже слегка разъехавшиеся от первой кружку и сказала:
— Цепляешься ко мне. Не цепляйся, и будет тебе счастье.
— На последнем вылете я вообще боком тебя обходил, — указал он. — Ты сама налетела и начала орать
— Я начала орать, — язвительно повторила я. — А зачем ты на меня смотрел?
— Я на стенку за твоей спиной смотрел!
И улыбается, подлец. Так улыбается, что… Господи, я знаю эту улыбку! Знаю! И как он смеет так улыбаться, как он может, как…
Я сгребла кружку с напитком, молча швырнула в Даруха и ушла, не слушая, что он мне там вслед говорит. Чуть ли не бежала, в такую дикую ярость пришла.
Искажения неизбежны, говорите. Да, док Санпор?!
Кто бы заливал-то, с первым телепатическим ранго!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В кабинете его не оказалось. На вызов не ответил. Где его черти носят. Не у нас ли дома? Нет, я, конечно, врываться в спальню к Кев не стану. Но дождусь, когда они оттуда выползут! И вот тогда милому доктору не поздоровится. Всё скажу, что о нём думаю. О нём и его поганой инфосфере!
Пока я выбралась на наш уровень, злость моя — нет, не остыла! — выкристаллизовалась в острый осколок хрустального льда. Я приглушила мысли, размазала свой эмоциональный фон, как сам Санпор научил меня ещё шесть лет тому назад. Очень хорошо получится, если он меня не услышит! Он сейчас занят, не отследит моё появление. Если я прикинусь ветошью и сольюсь с окружающим фоном, может быть, услышу что-нибудь интересное. Не может же он не сказать что-нибудь Кев обо мне!
Не в постели, конечно же. Попозже. Когда они будут пить кофе.
Местный кофе я бы кофе не назвала. Синий, с металлическим отблеском на поверхности, напиток. Но по вкусу — он. По воздействую тоже: лёгкий стимулятор. На маресао действует чуть сильнее, чем на человека, поэтому они его пьют в микродозах. Как заварной кофе в маленьких чашечках у нас, на Земле. Кев всегда морщилась, когда видела, каких размеров кружку я себе наполняю. Для неё такой объем за один раз был бы уже перебором.
Я тихонько просочилась в наш жилой блок. Так же тихо шмыгнула к себе. Мягко включился экран, передающий звёздное небо с камер нашего стационара. Туманности, скопления, яркие точки ближайших астероидов. Тёмные провалы, редкие, но потому и заметные. В них нет света потому, что сами они — облака непрозрачной в видимом спектре межзвёздной пыли. А так — самое спокойное место в Галактике. Никаких тебе турбулентностей гравитационных полей и коварных хроновывертов, куда если попадёшь, хрен потом выберешься. Я-то смогу, а большинство моих коллег — вряд ли.
Я знаю, что ты здесь, Маршав
Я вздрогнула. Я же спряталась! Я же притаилась. Я…
У меня первый ранг, — напоминание, и тихий вздох.
Он знал. Санпор знал, зачем я явилась.
Меня взорвало болью как вакуумный снаряд. Боюсь, в моих ответных мыслях собственно мыслей не пролетело ни одной. Я задыхалась, и какое-то время всерьёз думала, что умираю. Да хоть бы и умерла!
Но блаженства не случилось. Я очнулась от того, что Санпор держал меня за руки, как тогда, шесть лет назад, когда я попала к нему на терапию.
— Дыши, Маршав, — говорил он мне. — Дыши.
— Что с ней? — озабоченно с просила Кев.
Она была в прозрачном халатике, и меня укололо виной: испортила ей вечер. Но укол ушёл на периферию сознания и быстро забылся.
— Вы! — крикнула я Санпору. — Это всё вы! Это вы внесли эти искажения, намеренно! Это же вы хотели свести меня с Дарухом! Вот оно, ваше желание, вы воткнули этого типа мне в память! Чтобы я приняла его за Олега! Чтобы я…
— Серьёзное обвинение, — Санпор выпрямился, и я почувствовала, что сильно задела его.
Злорадство подняло меня на гребень очередной волны:
— Убирайте ваши искажения немедленно! Если я захочу когда-нибудь переспать с Дарухом, то я хочу спать именно с Дарухом! В нём ничего нет от Олега и быть не должно! Никогда!
— Я не вносил никаких искажений, — сказал Санпор. — Это твои собственные проекции, Маршав.
— Проекции! — взбесилась я. — Проекции!
— Конечно. Тебе двадцать седьмой год, ты молодая женщина, в фертильном возрасте, с нормальным гормональным фоном. Тебе нужен здоровый разнообразный секс, чисто физиологически. Что плохого в том, что тебе наконец-то понравился мужчина?
— Засуньте свой здоровый многообразный секс себе же в задницу! — взвыла я. — Не нравится мне никакой мужчина, тем более этот… этот… этот! Это вы меня с ним сводите!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я, — с достоинством выговорил Санпор, — за всю свою профессиональную деятельность в качестве психотерапевта никого никогда ни с кем не сводил. И тебя с Дарухом — не собирался. Но тебе же ничего не докажешь. Ты же меня уже расстреляла и в чёрную дыру сплавила, люди любят отправлять на казнь без суда и следствия. Я поступлю иначе.
