Санпора я нашла на обзорной площадке. После слияния я стала чувствовать его присутствие еще сильнее, чем раньше. Эмпат-раппорт, всплыл из памяти термин. Не прямая телепатическая связь, когда в ментальном диалоге участвуют два сознания, а эмоциональная. Я знала, где доктор сейчас находится, и мне не нужна была для этого информационная карта стационара.
Санпор стоял, по своему обыкновению заложив руки за спину, и смотрел на звёзды. Что он видел там, в многоцветье местного космоса? Свой потерянный дом? Как он оказался в пространстве маресао? Не тем же самым образом, что и я в своё время.
— Нет, — ответил он на мой не высказанный вопрос. — Я был молодым выпускником Номон-Центра, обязанным отработать по распределению на внешних рубежах Федерации. Плата за обучение — пятилетний контракт… У меня не генетическая модификация, а спонтанная паранорма, как и у тебя, Маршав. Она проснулась сама… и помочь мне смогли телепаты-маресао. Поэтому я здесь, а не в инфосфере Федерации.
— Простите меня, — тихо сказала я. — Не хотела вам мешать…
— Ты не мешаешь, Маршав.
— Я… я обидела вас, — решилась я. — Простите меня, пожалуйста…
Он вздохнул, обернулся. Кивнул мне, печально улыбаясь:
— Это ты прости меня, пожалуйста. Я сорвался, чего не должен был делать. Всё-таки я старше, опытнее и вообще… врач… — последнее слово он выговорил с сомнением. — Но, надо признаться, ты ставила меня в тупик с самого первого дня своего появления. Опыта психотерапевтической работы именно с людьми мне не достаёт, факт.
— Док, — сказала я, — но вы же жили в Земной Федерации…
— Человечество — одна из четырёх рас-основательниц Федерации, это верно. Но — не самая многочисленная. Можно всю жизнь прожить, скитаясь от одной пространственной локали к другой, и не встретить ни одного человека…
Я подошла ближе.
— Вы не сердитесь на меня?
И замерла, ожидая ответа. Не столько словесного, сколько эмоционального. Злость, обиду, досаду я бы уловила, но их не было. Только бесконечное ласковое терпение как… как от любящего… старшего. Как от… от отца.
Я вспомнила, какой невыносимой стервозной змеёй стала, когда мой собственный отец ушёл от нас с мамой и завёл себе новую жену, а потом и новых детей. А ведь он не уставал говорить мне, что не перестал меня любить, просто жизнь сложилась вот так. И помогал потом не раз, только я в гордыне своей фыркала и отвергала его помощь, и лишь в последний год что-то в моей башке прояснилось. Мы начали общаться…
А теперь я своего отца уже никогда не увижу. Семьсот с лишним лет прошло со дня его смерти! Он остался там, в хронопласте прошлого… навсегда.
— Я уже говорил тебе: у тебя потрясающее образное мышление, Маршав. Жаль, что ты не пока хочешь учиться телепатическим искусствам…
— Пока? — тут же взъерошилась я.
— Ну, когда-нибудь тебе надоест рисковать собственной шкурой и совать голову в чёрные дыры, — предположил Санпор, посмеиваясь. — Ты постареешь, обленишься, начнёшь задумываться о мирной профессии… вроде ландшафтного дизайна… И вот тогда мы поговорим.
— Никогда в жизни, — искренне пообещала я.
— Никогда не говори никогда, — отозвался он со смешком.
И я поняла, что меня простили. Вот просто так, на ровном месте, взяли и простили. Все мои выходки, всё безумие, злые слова и злые мысли, — отставили в сторону и простили. Кем надо было для этого быть? Только доктором Санпором.
Я ткнулась лбом ему в плечо, как совсем недавно Кев. И он со вздохом обнял меня. Не как мужчина. Как старший друг, сумевший простить нереально много. Я всё еще не могла назвать его отцом, даже мысленно. Мой отец остался на Земле двадцать первого века.
Хотела бы я сейчас попросить прощения и у него, если бы это было возможно.
Но, может быть, он всё-таки почувствует? Через годы, через расстояния. Из будущего в прошлое.
Может быть.
* * *
Не знаю, кого там увидел Дарух, — или ему показалось? Но ко мне никто не подходил, меня никто никуда не вызывал, и посторонних я вроде как не видела пока ещё ни одного, не считая технический персонал, где произошли кое-какие кадровые перестановки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Можно было бы, конечно, пристать с расспросами к Санпору или Кев или к самому Даруху, если на то пошло, но я решила, что подожду. Не думаю, что Дарух меня обманул, лишь бы от самострела отвести. Маресао не очень-то понимают юмор и шутки, особенно злые. Они прямые и честные, как лазерный выстрел. Могут промолчать, если не хотят говорить, но врать, особенно врать во спасение, это не про них. Ложь и спасение в их мозгу вообще не укладываются на одну полочку, никак. Если ради спасения тебе нужно страдать, ты будешь страдать. Всё.
За мысли о самоубийстве жгло стыдом до рези под лопаткой, стоило только вспомнить. И что нашло, спрашивается? Нет уж. Чивртик с приятелями не дождутся! Я им такого подарочка бесплатного не поднесу…
На выходе из тренажёрной столкнулась с Дарухом. Придержала полыхнувшую было злость: мужик не виноват в моих проблемах. Но, оказывается, он не случайно здесь, а вполне намеренно. Искал меня. Как вам это нравится?
— Зачем? — спросила я подозрительно.
Жестом фокусника из-за спины — цветок. Я вздрогнула, невольно отступая на шаг. На миг мне показалось, будто увидела розу, но нет, в руке Даруха была не роза. Прозрачный горшочек с землёй, легко умещается на ладони, корешки фиолетово-коричневые, синий полупрозрачный стволик, сине-зелёные резные листики. И крепко сомкнутый бутон на трогательно тонкой ножке.
— Что это? — спросила я севшим голосом просто потому, что надо было спросить… разорвать повисшее молчание… хоть что-то сделать, и без крика!
— Эндемик Нового Китежа, — сказал Дарух. — Закатный колокольчик…
— Откуда он у тебя?
— Взял с собой семена… в память о доме.
Я представила себе плантацию этих колокольчиков в комнатах у Даруха — фееричная получилась картина. Как он их поливает… леечкой… выставляет им суточный режим освещённости, ставит на таймер… Кто бы мог подумать, что у заросшего дурными мускулами бойца службы быстрого реагирования живёт в душе любовь к цветочкам…
Хотя жить там такая любовь могла по вполне банальной причине. Я обхватила себя ладонями за плечи.
— Твои… живы? — как с обрыва в омут, и сердце замерло, ожидая ответа.
Если девушка у него погибла, то и семья могла тоже. Сколько боли…
— Живы, — скупо улыбнулся он, и у меня отлегло от сердца, а в носу вдруг некстати защипало.
Блин! Слезу тут пустить не хватало ещё… Ведь не поймёт! Не говоря уже о том, что у плачущей девушки морда лица красотой не блещет. И неважно, по какому поводу сырость развелась. Ненавижу слёзы.
— Хорошо, — сказала я, опять лишь для того, чтобы сказать хоть что-то.
— Возьми, тебе.
Мне? Я бережно взяла под ладонь горшочек. Тонкое стекло приятно холодило кожу. На боку сверкала, переливаясь серым блеском, бляшка голографического чипа: в нём сидела инструкция по содержанию на космической станции.
— Сам писал, по памяти, — подтвердил мои догадки Дарух. — Будет что непонятно, обращайся…
— Спасибо, — только и сказала я, разглядывая подарок.
Цветок. Не роза. Колокольчик с Нового Китежа. Что мне с ним делать? А что делать с улыбкой Даруха? Так смотрит… лучше бы не смотрел…
И я почти решилась, и даже воздуха набрала, чтобы сказать… но тут на мой браслет пришёл вызов. Приоритет — фиолетовый, то есть, всё бросила и радостно побежала на ковёр к Высокому Начальству, предано есть оное начальство глазами и доблестно рапортовать «принято к исполнению».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Послушай, — сказала я, передавая цветок обратно, — сам же видишь… Отдай Кев, хорошо? Ну, или Санпору. Спасибо за подарок. А я побежала!
* * *
У каждого стационара есть, как бы сказать, главный. Ланлерраг, если на маресхове. Должность военная, но обязанности чисто гражданские: организаторские. Надо так крутиться, чтобы бесперебойно работали все службы, и техотдел, и аграрный сектор и оружейники. Чтобы корабли летали на вызовы бесперебойно, а в медицинском центре хватало коек и медикаментов для раненых. При этом право приказа — абсолютное. Прикажет тебе подпрыгнуть и квакнуть — прыгай и квакай. Очень может быть, что именно это спасёт тебе жизнь от опасности, которую ты прохлопаешь ушами, а ланлерраг заметит вовремя.
