— Не думаю. Мы мудро поступили, что не стали заламывать ему руки прямо на кладбище. Наверняка бы его тотчас хватил удар. И теперь не следует спешить.
— Но мы его сразу бы приперли к стенке.
— И что? Откуда ты знаешь, у какой могилы он останавливался. Может, это к делу вообще не имеет никакого отношения. А может, там похоронена его прабабушка. К примеру, она была уличной девкой. И профессор, зная нравы этого городка, не спешит афишировать свои родственные связи. Так же он может заявить, что каждую ночь поочередно останавливается у разных могил и кладет на них цветы. Дабы почтить память умерших. Может, у него такое хобби? И попробуй потом докажи, что ты не осел.
— М-да, — вздохнул Вано. — Пожалуй, ты прав. Из-за своей Венеры я вообще голову потерял. Туго стал соображать. Конечно, Никита, на месте завтра все и узнаем.
— Думаю, скоро придется звонить Васе, — я почесал затылок. Не скажу, чтобы мне этого не хотелось. Просто не хотелось лгать.
— Ага! — засмеялся Вано. — Боишься. Васька не глупая девочка, сразу догадается что ты втюрился. Кстати, что-то давно не видно твоего хомяка.
— Она прекрасно знает, что если в ближайшее время попадется мне на глаза. В Жемчужном появится второй труп. А это слишком много для такого порядочного города. Вот девочка и притаилась. А Ваське все-таки звонить придется. Неплохо бы побольше узнать о прошлом Угрюмого. И главное — был ли адвокат на его свадьбе. Похоже, что все нити ведут к отцу Белки. Как это ни печально. Хотя и профессор небезынтересен с его непонятной любовью к кладбищенским местам. Ну что ж, нужно потерпеть до завтра. А там, глядишь, мы все и выясним. Учитывая, что завтра же и похороны адвоката.
Вано поморщился.
— И что у тебя за талант портить людям настроение. Нужно быть идиотом, чтобы напоминать другу о похоронах перед свиданием.
Вано, наспех взбрызнувшись одеколоном из соленых огурцов, поспешил удалиться. А я тут же открыл настежь балкон. Хотя этот запах не в состоянии был перебить даже чистый озон Жемчужного.
Пока я рассуждал, из какой гадости могли приготовить такую парфюмерию и кто это так ненавидит своих покупателей, в дверь постучали. Я позволил войти. На пороге показался профессор Заманский. Похоже, он успел переодеться, но забыл про ботинки. И я заметил на них прилипшую грязь. Профессор перехватил мой проницательный взгляд. И заметно смутился.
— Гуляли, профессор? — вежливо и без задней мысли спросил я.
— О, да! Я обожаю в это время ходить к морю. И вам советую. Это укрепляет нервную систему. Исчезают все дурные мысли.
Я вспомнил, в каком месте могут исчезнуть дурные мысли. И позавидовал выдержке профессора.
— Вы просто так, на чай, или по делу?
— И да, и нет. Но от чая, пожалуй, откажусь. Мне бы хотелось узнать, вам что-нибудь удалось раскопать по этому делу?
— И да, и нет, — повторил вслед за ним я. — Но, похоже, все нити ведут к Угрюмому.
Профессор нахмурился. И стал мять свои сильные жилистые руки.
— Я думаю, это не те нити, которые вам нужны. Боюсь, что вы можете ошибиться.
Я пожал плечами.
— Во всяком случае, пока мы выяснили, что только у Угрюмого была причина задушить адвоката. Ведь несчастный покойный был долгое время влюблен в его жену.
— Да?! — воскликнул профессор. Искренне удивившись. — М-да, не знал, не знал. Впрочем, и откуда мне было это знать? Я мало с кем здесь общаюсь.
Разве что с покойниками, по ночам. Отметил я про себя.
— Охотно верю. Но все же… Вы здесь около года. Может быть, вы заметили что-нибудь необычное в поведении адвоката.
— Нет, — твердо ответил он. — Ничего. Кроме того, что он и Угрюмый больны раком. Но не думаю, чтобы это могло быть причиной для убийства.
— А вам не показалось странным, что адвокат слишком уж скрывал свою болезнь. Даже теперь о ней все умалчивают.
— Ну, о том, что умалчивают, это не так уж и странно. Больные зачастую держат в тайне свои недуги. Это их право. А особенно гордые, честолюбивые люди. Каким и был убитый. Я думаю, что он боялся больше всего на свете жалости и сочувствия. Вот кроме Ступакова никто и не знал. А после смерти… Возможно, он взял с него слово, что и после смерти тот будет молчать. Учитывая, что свой недуг он наверняка скрывал и от жены. Так что… Хотя, я профессионал и от меня это скрыть было невозможно. Я как-то попытался завести разговор об этом с доктором. Но тот почему-то категорически отверг мои предположения. Возможно, я и сам виноват. Если бы я рассказал ему, что кое-что смыслю в этом… Я чувствую свою вину. Но я не думал, что адвоката убьют. Я думал, что у него еще есть время…
— Вы занимаетесь непосредственно этой проблемой? — я пристально посмотрел на профессора.
Он достойно выдержал мой взгляд.
— То, чем я занимаюсь, — моя профессиональная тайна. Поэтому я и оказался в это тихом местечке, где никому нет дела до заезжего столичного доктора. Поймите меня правильно. Если взялся за дело, лучше чтобы об этом никто пока не знал. До его завершения. И это не только предрассудок, примета. Просто чем меньше знают, тем больше возможностей успешно это дело завершить. Тем меньше мешают лишними вопросами, замечаниями. И потом… Если это дело провалиться, люди об этом не узнают. И это их в очередной раз не разочарует. Обманутые надежды на выздоровления гораздо хуже самой болезни. Это все, что я могу вам сказать.
— И все же… Меня не покидает мысль, что вы проявляете участие в судьбе Угрюмого.
— Участие? — он сделал вид, что удивлен. — Поймите, этот человек болен. И вряд ли тюрьма способствует его выздоровлению. Мне его просто жаль.
— И Белку вам тоже жаль?
— Конечно, она же останется сиротой, — отрывисто ответил он. И пошел к выходу. И у дверей задержался. — Так что советую вам хорошенько подумать, молодые люди. Человеку мало осталось. И если его незаслуженно держат в тюрьме…
— Доктор, — неожиданно спросил я, — а вы завтра будете на похоронах адвоката?
Он вздрогнул. И побледнел. Он не всегда умел держать себя в руках.
— А почему нет? Я здесь жил некоторое время. И традиции горожан уважать обязан. Всего доброго.
Заманский махнул на прощание рукой. Как-то странно. Одной кистью. На миг этот жест мне показался знакомым. Что это уже было когда-то. И нечто подобное я уже видел. Вот так же профессор стоит у двери. Так же недоволен моим последним вопросом. И так же взмахивает рукой на прощание. Одной кистью.
Тьфу ты, похоже вечернее посещение кладбища плохо влияет на мою психику. Я встряхнул головой. Мне не хотелось думать. Мне хотелось спать. И все же перед сном. Уже укутавшись в теплое одеяло. Я успел на секунду подумать, что профессор, как и все эти жители, лжет. Похоже, и в этом он соблюдает их традиции. Впрочем, лично мне он был симпатичен. На этой альтруистской мысли я погрузился в глубокий сон.
И мне снились могилы, целующийся Сенечка с адвокатом, Модест с топором, и прощальный жест профессора, поправляющего при этом галстук. Этот глубокий бред сменяющихся картинок не позволил мне проснуться, когда скрипнула дверь и Дон Жуан, похожий на бегемота, проник на цыпочках в номер. И лег на соседнем диване, при этом сладко вздыхая, наверняка, при воспоминании о жарких поцелуях верной жены Ки-Ки.
Это утро, как и следовало ожидать, выдалось довольно печальным. Даже погода не выдержала и расплакалась проливным дождем, словно скорбя по безвременно погибшему адвокату.
Мы с Вано надели строгие костюмы, которые взяли с собой в расчете на то, что во время отпуска хоть разочек сходим в дорогой ресторан, куда не пускают в кедах и джинсах. И конечно, никак не ожидали, что это пригодится совсем для другого случая. Вот уж правду ничего нельзя планировать в этой жизни. И ничего в этой жизни нельзя предугадать.
На кладбище мы шли через тот же лес. И наша прогулка была ничем не веселее предыдущей. Собирались на похороны горожане. И когда мы наконец пришли, то возле гроба уже было порядком людей. И это зрелище было не из приятных.
Взахлеб рыдала жена адвоката Лариса Андреевна. В черном костюме и в черной повязке обрамляющей ее аккуратненькую прическу, она все равно походила на учительницу. Модест Демьянович, который на сей раз белое без колебаний сменил на черное, поддерживал ее за руку. По другую сторону от нее стоял доктор Супаков и машинально шептал вдове слова утешения. Почти одновременно с нами подошли мэр и его семья. Женщины мэра и в трауре выглядели великолепно. Словно из каталога мод для деловых женщин. К ним сразу же подскочил Гога Савнидзе, вырядившийся словно для грузинского национального праздника. Он, покручивая пушистые усы, что-то взахлеб говорил мэру, видимо намечая план проведения похорон. А чета Кис-Кис скромно стояла в стороне, под руку, со скорбной миной на лице. Мы подошли к Сенечке, который в траурном костюме выглядел довольно карикатурно. Он оживленно болтал с пампушкой Галкой. И нам пришлось перебить их разговор.
