— Ну, если Порфирий узнает, что помог нам, то следующий труп будет твой, Никита, — оскалился Вано. — Меня он, надеюсь, пощадит, поскольку не забывает, что сидит на моем месте.
— Думаю, больше всего его обрадует сам факт, под кого мы копаем, — радостно заключил я. И в предвкушении победы радостно потер руки.
Мы решили спуститься в холл до прихода гостей. Чтобы тщательно обдумать ситуацию и предугадать все неожиданности. К тому же нас волновало, что еще не появлялся профессор Заманский. Присутствие которого на поминках было бы весьма кстати.
Чета Кис-Кис суетилась на кухне, и оттуда раздавались аппетитные запахи. По их просьбе мы расставили подсвечники, с нетерпением поглядывая на дверь. Наше ожидание было вознаграждено. Наконец широко распахнулась дверь. И на пороге появился профессор. Он промок с ног до головы. На его красивом лице читалось нескрываемое волнение. Ни на кого не взглянув и даже не поздоровавшись, он торопливо прошел вдоль холла, к лестнице, оставляя после себя грязные мокрые следы. Но его остановил хриплый голос Вано.
— Добрый вечер, профессор!
Он резко остановился. И оглянулся. И удивленно взметнул брови, словно не ожидая нас здесь увидеть.
— Да, да, добрый вечер, молодые люди. Извините, я вас не заметил. Прошу прощения, — растерянно пробормотал он.
— Не очень-то приятно гулять в такую погодку, — невзначай продолжал мой товарищ. И кивнул за окно, за которым по-прежнему хлестал дождь.
— М-да, — глухо ответил Заманский. — Решил прогуляться к морю, да забыл зонт. А возвращаться не хотелось.
— Да уж. Возвращаться — дурная примета, — не унимался Вано. — Мы ожидали вас увидеть на похоронах. Хотя вы и не были близко знакомы с убитым. Но, сами понимаете, городок маленький. Свои обычаи, правила. Им не понравилось.
— Да, да. Я опоздал на похороны, сами понимаете, работа… Но тут неожиданно стало плохо Угрюмому. А никого не оказалось на месте. Так что пришлось выбирать между мертвым и живым. Я выбрал второе, чтобы он не оказался на месте первого, — как-то уж слишком торопливо стал оправдываться профессор.
— Ну, насколько я знаю, рак неизлечим, — заметил я.
— Но это не означает, что больному не надо оказывать помощь, — хмуро ответил Заманский.
— Надеюсь, вы придете на поминки, — я взглянул на часы. — Через полчаса собираются друзья адвоката.
— Да, да, безусловно, — профессор с готовностью кивнул головой. — Непременно. Только переоденусь.
И не сказав больше ни слова, он пошагал вверх по лестнице. Некоторое время мы молча смотрели ему вслед, пока за ним не захлопнулась дверь.
— Похоже, опять был на кладбище, — предположил Вано.
— Похоже. Главное, чтобы ему не стукнуло вновь исчезнуть. Во время нашей трапезы. Он вполне может это сделать через черный ход. Придется мне там подежурить. А ты встречай гостей. И не забудь указать Гоге его почетное место.
У черного входа мне пришлось дежурить с полчаса. Но профессор по-видимому не собирался никуда выходить. И все же было небезопасно оставлять свой пост. Я продрог до посинения. И когда Вано позвал меня, казалось за моей спиной выросли крылья, на которых я и влетел в гостиницу.
Там уже царил полумрак. Подсвечники освещали холл. Их мягкий растерянный свет придавал всему загадочность. Похоже, все гости были уже в сборе. Они сидели за круглым, богато сервированным столом. В центре его высилась высокая ваза из старинного червленого серебра, в которой стояли четыре желтые розы. Царило гробовое молчание.
Мой приход все восприняли довольно сдержанно, даже учитывая тот шум, с которым я ввалился, оставляя после себя грязные следы. Сам же я облегченно вздохнул, заметив сидящего за столом Заманского, по обе стороны от которого виднелись Гога Савнидзе и Вано. Заманский был в строгом темно-синем костюме в черную полоску и голубой рубашке. И в мерцании свечей его лицо казалось моложе, красивее и благороднее.
Я примостился на свободном стуле напротив профессора. Он посмотрел на меня, слегка приподняв подбородок. И мне показалось, что в его взгляде был вызов.
На сей раз слово держал Модест Демьянович, который был в таком же черном костюме. Похоже мэру города на сей раз решили не давать слово, зная, что он на нем каждый раз спотыкается. А поминки, похоже, намечалось провести в строгости и почете к умершему.
— Я сожалею, что мы собрались в этот вечер по столь печальному поводу, — торжественно и грустно начал Модест Демьянович. — Я сожалею, что в этот вечер нет с нами нашего друга. Хотя вроде бы все по-прежнему. Такой же вечер. Так же зажжены свечи. Те же знакомы лица. Но я думаю каждый из нас уже почувствовал утрату. Ощутил, что уход одного человека способен перевернуть душу, вызвать в ней всплеск горечи и отчаяния. Впрочем… Впрочем, я думаю, наше отчаяние бы не пришлось по сердцу адвоката. Он был сдержанным и утонченным человеком. И главное — очень мудрым. И он наверняка говорит нам с небес: жизнь продолжается! И мой уход не должен на нее повлиять. Напротив, мой уход должен еще раз дать всем нам почувствовать, насколько все непредсказуемо в этом мире. И насколько велико зло. Но добро гораздо сильнее. И чтобы на свете было больше добра, необходимо самим стать добрее. Ведь каждый из нас в ответе за беды и трагедии. И каждый из нас в состоянии улучшить мир своим поведением. Своей нравственностью, своей душевной гармонией. Которая безусловно рождается из веры в справедливость, из веры в добро. Просто из веры…
И я верю, мои дорогие друзья. Нет, гораздо больше — мои дорогие ученики. Я верю что каждый из вас так же прекрасен и мудр, каким был покойный. И я верю, что где-то на небе сегодня зажглась еще одна звезда. И мы должны к ней присмотреться, прислушаться. Возможно, она и подскажет нам, как жить дальше…
Вы знаете что я категорический противник выпивки, как и покойный. Но обычаи народа… Их не перечеркнешь. Поэтому сегодня исключительный день. И, думаю, не грех, а напротив — истинный жест памяти будет, если мы поднимем бокалы…
И Модест Демьянович высоко поднял налитый до краев бокал красного вина. Женщины вытирали слезы платком. Мужчины сосредоточено смотрели в тарелки, чтобы не расплакаться. Наконец, выдержав минуту молчания, все вслед за Модестом подняли свои бокалы и выпили.
Первая минута траура — самая тяжелая. Но после нее вновь ощущается дыхание жизни. Которая состоит из бытовых мелочей. И эти бытовые мелочи в трагичные минуты как-то особенно украшают жизнь.
Раздалось постукивание вилок, звон тарелок. Причмокивание и глотание. Правда, слов еще не было произнесено. Слова были еще некстати.
После второй рюмки, которую уже поднял мэр, как всегда заикаясь и спотыкаясь на каждом слове, трапеза пошла более оживленно. Уже можно было похвалить великолепную жареную индюшку в черносливовом соусе и непревзойденные кулинарные способности Ли-Ли. После третьей рюмашки Диана уже влюблено смотрела на Сенечку Горелова. Ее дочь Полина одновременно стала метать на них гневные взгляды. А мэр, блаженно развалившись на стуле, стал слащаво пожирать глазами пампушку Галку.
После четвертой начали раздаваться уже откровенные смешки. А Ки-Ки и доктор Ступаков в нетерпении принялись подливать. Чувствовалось, что все потихоньку стали забывать, по какому поводу здесь собрались. И поминки грозили превратиться в праздник. Единственный, кто сидел молча, не поднимая глаз, был профессор Заманский. Создавалось даже впечатление, что он единственный на этом балагане, кто искренне жалел адвоката. Переглянувшись с Вано, мы поняли, что пришло время нашего выхода.
Я привстал, разлил вино по бокалам и откашлялся, дабы прервать оживленную беседу. Мой кашель возымел действие, и все разом утихли. И уставились на меня.
— Здесь было сказано много красивых слов о покойном, — начал я так же торжественно и грустно как и Модест. — Вряд ли я выскажусь красивее и мудрее. Учитывая к тому же, что я здесь человек новый, можно сказать — случайный. И с убитым не был близко знаком. И тем не менее я думаю, что имею право на слово. Хотя бы потому, что свершилось зло. И убит человек. И не важно насколько близко я его знал. Важно другое. Важно то, что этот человек мог еще жить. И виновник его преждевременной смерти не найден. А я, как и мой товарищ Вано, являюсь человеком не всеми любимой профессии. Но профессии, которая, невзирая ни на близость или дальность знакомства, прежде всего позволяет увидеть перед собой человека. Пострадавшего человека. И попытаться вскрыть причины, приведшие его к смерти. Поэтому, мне кажется, что достойным жестом памяти о покойном будет то, если сегодня мы с моим другом попытаемся окончательно вычислить: кто же был убийцей. Думаю, мы тем самым не оскорбим память адвоката. Более того, думаю, он будет нам благодарен. Вы согласны со с мной, Лариса Андреевна?
