как по инерции двигаюсь по её пути, потому что где-то внутри себя я уверена, что поступаю правильно. Я почувствовала это, когда заметила, что всё в моей жизни притянуто к этому переезду,– Кьяра окинула взглядом пустую комнату,– Как так вышло? Я не знаю,– она подошла к клетке и, наклонившись, посмотрела Марчелло в глаза,– Но вот он, этот какаду, он как неожиданно найденный ключ от запертой двери.
Женщина замолчала, будто решала говорить ей то, что рвалось быть высказанным или сдержаться.
– Ты знаешь,– выпалила она после минутного раздумья,– Когда Симона попросила меня взять его на несколько дней, я отказалась. Хлопоты с животными не моё. И всё таки она меня уговорила, потому что, кто ей поможет, если не я? Симона привезла Марчелло сюда.
– В тот день, когда мы посмотрели дом- перебил Лука.
– Да, да, в тот самый,– подхватила Кьяра,– Настроение у меня было ужасное. Честно сказать, я ведь скрыла от тебя то, что думала на самом деле. Я думала: «Вот оно, случилось. И, что мне делать? Бросить всё, к чему я привыкла, всё, что выстраивала по крупицам так долго? Оставить насиженное родное место, привычный уют и пуститься в неизвестность? Дом этот – он и не дом вовсе, а гигантский валун, который появился неожиданно откуда-то сверху и катится на мою жизнь, чтобы всё в ней переломать»,– она глубоко вздохнула,– Мне было так плохо, Лука, так страшно. Я даже думала порвать с тобой, только бы больше не бояться этой перемены. Видит бог, в сравнении с ней даже расставание представлялось мне не таким ужасным… И тут появляется он в наглухо занавешенной клетке. Симона привезла его, оставила и ушла. А я весь вечер, здесь у окна, пила кофе и думала. Я думала о доме и о себе, всё искала оправдания рождающимся в моей голове хитрым планам, как избежать переезда, как обыграть невозможность оставить квартиру, искала лучшую для этого ложь и тряслась от страха, что не смогу правдоподобно соврать тебе. Между сочинением лжи меня одолевали приступы стыда, я ругала себя за подлость. И тогда в мыслях мне представлялось будущее, как я отсюда уезжаю, как не могу ничего изменить, как выхожу из дверей парадной на улицу, без возможности всё вернуть назад… Я уступала трусости и опять принималась сочинять враньё,– Кьяра закрыла глаза рукой,– А потом, как озарение- этот какаду!– она убрала руку,– И как я сразу не додумалась, прежде, чем испачкать свои мысли в грязной лжи?! Отправляя попугая сюда, судьба не спросила у него на то разрешения. Она накрыла его клетку тряпкой и, оставленного в полном неведении, выдворила из привычной жизни в новую,– женщина сощурила глаза и пытливо посмотрела на Луку,– Несправедливо, правда?– спросила она так, как будто заранее знала, что услышит в ответ и заранее не доверяла этому ответу,– Стоило узнать мнение Марчелло перед тем, как всё менять? Если так, если бы он мог, то что бы ответил? Думаешь, он согласился бы на неизвестность после мирно прожитых лет? Что он вообще мог себе представить, услышав слова «новая жизнь»? Что бы он представил? Ничего, Лука. Он не смог бы ничего представить, потому что кроме своей комнаты ничего не видел. Ему не о чем было фантазировать, а если бы это и случилось, если бы ему удалось нарисовать в мыслях эту самую «новую жизнь», то новое, означало бы конец старого и все фантазии Марчелло свелись бы к одному, к страху потерять родные четыре стены.
Лука слушал молча, не отводя глаз от лица Кьяры.
– Судьба не спросила мнения Марчелло,– продолжала она,– И это было правильно. Его мнения нельзя было спрашивать ни при каких условиях, ни в коем случае, никогда. Иначе новой жизни у него не случилось бы. Ты понимаешь?– Кьяра улыбнулась,– Симона накрыла попугая тряпкой и увезла из его прошлого. Утром следующего дня я сняла эту тряпку и для него наступила новая жизнь. Промежуток между прошлым и будущим Марчелло не был отягощён сомнениями, сопротивлением, надуманными кошмарами и главное- он случился. Сегодня Марчелло едет в дом, где его больше никогда не заставят сидеть в клетке.
Кьяра посмотрела на Луку, и он ответил её взгляду улыбкой.
– Он был в темноте, в неведении. Это время точно далось попугаю нелегко. Если бы он мог от него отказаться, то, я уверена, он отказался бы. Но, скажи, разве новая жизнь этого какаду вышла плохой оттого, что ему не представилось возможности решать- нужна ли она ему? Нет. Мы оба знаем, что в прежней его не ждало ничего, кроме клетки и одиночества. Время в темноте стало спасением от неё. А если бы попугай мог отказаться? Он бы потерял свою новую жизнь…К счастью, судьба не спросила его мнения… И моего, к счастью, она тоже не спросила.
Губы женщины дрогнули. Подойдя к клетке, она склонилась над ней, а какаду поднял вверх голову, и оба они посмотрели друг другу в глаза.
– Я как этот попугай, Лука. Я как Марчелло. На мне нет тряпки, но, как и он в тот день, я не знаю, какой будет моя новая жизнь. Я нахожусь в темноте неведения, однако уверена, теперь уже окончательно, что за ней есть свет. И страх- это ничего, это нормально. Надо только не терять смелость и идти вперёд. За темнотой ждёт свет. Моя новая жизнь может быть замечательной. Почему нет?! Она будет замечательной! И мне нравится испытывать эту смелость- идти вперёд, минуя страх! Я хочу этой замечательной новой жизни! Хочу её! Я согласна рискнуть!
Кьяра подняла клетку за кольцо и решительным шагом, глядя только перед собой, вышла из комнаты.
Лука закрыл дверь.
Клетка Марчелло вновь летела вниз по угловатой спирали лестниц парадной к пятну света на первом этаже. Попугай знал, что там всего лишь дверь, но весь дрожал от восторженного волнения, чувствуя, что в этот день она намного важнее всех самых важных дверей, важнее даже тех, которые какаду долгие годы мечтал увидеть открытыми. В этот день дверь парадной не просто выпускала попугая из стен дома. Она выпускала его из прежней жизни и открывала перед ним новую.
Лестница струилась ступенями вниз. Непрерывная полоса поручня перил бежала над ней блестящей лаковой лентой. Стук каблуков Кьяры становился всё быстрее, свет ближе, дыхание попугая чаще. Ступень, ещё одна, ещё…Трепещущее сердце Марчелло рвалось из груди. Ещё ступень, ещё одна и ещё, последняя… Яркая вспышка света ударила попугаю в глаза…
Мокрый асфальт тротуарной дорожки, припаркованные автомобили, фонарные столбы и стены дома напротив выросли из пелены ослепившего
