«Вечерний час. Домой идти пора…»
Вечерний час. Домой идти пора.Замглилась пыльным золотом гора.
И стекла те, что были тусклы днем,Зарделись переливчатым огнем.
Блаженней всех часов вечерний час –По дне былом великий парастас.
Ровнее всех дорог тот путь прямой,Когда нам сказано: пора домой,
И провожает нам церковный звон:– Там-дам, там-дам-вам – вековечный сон.
30.XI.1922
КЕНОТАФИЯ [5]
Луне на ущербе, в третью четверть,Волне на отливе не прекословь.Кому в бесполезной поздней жертвеДогнать убегающую любовь?
Да и не надо. Мирно приемлюВсего, что уходит, благой черед.Пускай зерно хоронится в землю –Иначе колосом не взойдет.
Кольцом не звени луне на ущербе,Волне на отливе сети не ставь –И ясной выстанет в тусклом серпеТвоя кенотафия.
Но разве закат не так небесен,Как ранней зари розовая пясть?И разве у сердца меньше песен,Когда их шепчет не злая страсть?
И разве есть на свете любовник,Чье объятье забвение даст навек –Как тот спокойный, бездонный омут,Где мера жизни полна по верх?
И есть еще в нем такая песня,Что как сон легка и сильна – как смерть.Ее бы вспомнить, и с нею вместеС лица земли свое имя стерть.
III.1926
С ДВУХ КОНЦОВ СТОЛА
На улице всё той же самойВсё тот же дождь, как из ведра.Дворняжка тявкает упрямоИ будет тявкать до утра.
Кто может, спит – в гробу иль в зыбке –Лишь было бы кому качать.И в бледной сонного улыбкеЗастыла мертвая печать.
А мы не спим, мы небылицыСлагаем строго и пестро,Бесчинных рифм вереницыВ размеренный равняя строй.
Случайный спутник странной жизниЧертит бумагу, прям и тих –И вдруг нежданным смехом прыснетНеугомонный шалый стих.
Улыбкой вечной рот оскалив,Он сам не знает, как близкаЕго смеющейся печалиМоя веселая тоска.
Так оба мы проходим черезЛюбви и Смерти общий круг,И полный пепла желтый черепНам улыбается, как друг.
Но мною радостно угаданВ «memento mori» смертный грех,А у него – канун да ладанСквозь беззаботный смех.
1927
«Хроменькая, ноженьки не крепки…»
Хроменькая, ноженьки не крепки –До Святой Земли не донесли?– Что ж, когда порублены на щепкиВсе мои заборы-костыли. –
Слепенькая, бродит – не приметит,Как заносит снегом по плеча?– Что ж, когда не смотрят и не светятОкна, мои очи по ночам. –
Клонится к земле, бессильно плача.Сбитая седая голова.Ты ли это, старая богачка,Нищая Москваюшка, Москва?
1927
«По Арбату,по Арбату ходит ветер…»
По Арбату, по Арбату ходит ветер.Над Арбатом, над Арбатом никнет вечер,По-за стеклами, при сумеречном светеЗажигаются заплаканные свечи.
Подойти – пойти – послушать под стенами:Что поманится, то станется над нами.
То не меди колокольной слышны звоны –Это сердцу больно, сердце стоном стонет,Не в лесу к земле деревья ветер клонит –Наши головы гнет горе под иконы.
На Арбате, у Явленного НиколыЖгут лампады, чтут кануны на престолы.
Ты приди, душа, ты стань у царской двери,Изойди, тоска, слезами за вечерней.Помолись, любовь, о гаснущей о вере,О земном ее пути гвоздей и терний.
У Николы бархатами кроют сени,У Явленного коврами бьют ступени.
Ты пойди, душа, спроси, кого встречают,Для кого там жгут елей и курят ладан?На судьбу ли то, на царство ли венчают?И Невеста ли, Царица ли то – чья там?
Слышишь? радость бьется в сердце звучным ладом.Видишь? радость смотрит в очи ясным взглядом.
Вся смиренная, как древняя черница,Вся святая, как небесная Царица,Вся простая – как дитя возвеселится –Мать моя, земля моя, землица.
Дай к тебе нам, по тебе нам, мать, ступатиВ час вечерний, на московском, на Арбате.
1927
«Разбередило окаянное…»
А. К-вуРазбередило окаянноеЧужое певчее питьеМое последнее, останное,Мое пустынное жилье.
Мне тесно в комнате. За окнамиСлезится вечера слюда.Дрожат железными волокнами,В зарницах искр, провода.
И вспышками ежеминутностиНесчетных осыпей и крохТомит неутолимый вздохО нежности и бесприютности.
Покорны искривленью улицы,Трамваи закругляют ход.Все отзвуки, отггулы, отгульцыМешаются в шумоворот.
Над всасывающей воронкою,Немея, песня замерла.О, разве, разве этой звонкоюЯ к этой гибельной звала?
Неправда. В отсмехе иронииБыла затаена мечта,И в заклинании, и в стоне, иВ мольбе дышала высота.
Внизу – людей разноголосица –Из дома в дом – ответь, согрей.Внизу – путей чересполосица –Туда-сюда – скорей, скорей.
А сверху: сквозь дым полупрозрачный,Где толчея кипит ключом –Пылинок столб, одним означенныйПереплеснувшимся лучом.
А сверху: гладь холодных плит –Свиданья милое преддверие,Признанья облачное периеСметает изморозь обид.
И провода гудят предвестие,Что нет чужого, есть свое,Что в одинокое жильеВступает полностно всевместие.
22.III.1935
«Чужой он – чего же ради мы…»
Чужой он – чего же ради мыЖдем, как в очереди у касс?Надежды не зря ли тратимы?Не ими ль вперед мы платим – иНе знаем, сдадут ли заказ?
Нет, лучше мы не погонимсяВслепую ловить произвол.Нет, лучше в проводы тронемся,С признательностью поклонимсяТому, кто уже отошел.
Он сыпал благодеяньями(Обманывая раз-другой):Нечаянными скитаньями,И после разлук свиданьями,И в пустую суму – деньгой.
Бросал нам горстями щедрымиБелояровые снега,Устилал по весне лугаЗеленорунными фетрами,Лил ливни полными ведрами,Что носила нам радуга,Мел умолотными ветрамиБагрецовые вороха.
Забавами тешил, радовал,Баловства не считал грехом,Закатом на нас поглядывал,И горе тихонько скрадывалЗвездою, мечтою стихом.
Так мчась за новым исканием,На бегу за чужим вперед,Простимся мы целованиемИ запоздалым признанием:Доброхотом был старый год.
10.I.1936
ПОД СНЕГОМ
I. «Запушено на небо окно…»
Запушено на небо окноПросеянною снеговой пылью.Не выпрямиться ив сухожилью –Заиндевелостью сведено.
Уснуло подснежное зерно,Покорное зимнему засилью.Белым-бело земному обилью,Подземельному темным-темно.
Глубоко залегла тишь да гладь,В потемках затаилась бесследно,Бесчувственно, немо, безответно.
Снежинкам привольно зимовать,Былинкам не больно истлевать,Невидно, неслышно, неприметно.
20.I.1936
II. «Еще не светло, но уже не темно…»
