— Возьми, птаха светлая! — протянула руку знахарка.
Дуня развернула посланьице. Меркульев встал и ушел в избу, хлопнув дверями. Федоска сел верхом на козу, поехал по двору кругами, держась за рога. Дарья глаза терла платком. Комар аль пылинка вроде попала.
— Читай, дочка. Токмо поганые слова пропускай, не произноси.
— Тут обгорело, не поймешь сразу:
«...адили два схорона. Взяли тридцать ...док руды. Возвернемся. Убиты Мироша ...вин и Егорка Зойкин. Гусляр — царский дозорщик, ...ас утек на челне. Ловите вражину по реке. ...айте его сестру — Зойку Поганкину».
— Кто писал? — спросила Дарья, вздыхая облегченно.
— Хорунжий.
— А про блуд ить нет слов, — присела знахарка на опрокинутую шайку.
— Да и быть не могло, — грустно, израненно опустила ресницы Дуня.
— Я переломаю ноги Зойке Поганкиной! — начала разъяряться Дарья.
В избе раздался визг Олеськи. Меркульев вообразил все пакостные слова Ермошки в писульке. Но девчонка, значит, явно дала ему повод! Ах, дуреха! Атаман схватил кожаный пояс с медными наклепками и напросился на Олеську, которая сидела у окна и читала сказание о смуте Авраамия Палицына.
— Я тебе покажу Ермошку! Я тебя изъермолю, дрянь! — приговаривал отец, хлестая наотмашь юницу.
Он рассек ей бровь, ожгутил шрамами лебединую шею. Она выскочила на крыльцо, обливаясь кровью, закрывая голову руками.
— Я забью тебя до смерти! Я тебе покажу любовные писульки! — бушевал Меркульев, вырываясь вслед за дочерью из сеней.
Олеська спрыгнула с крыльца, минуя ступеньки, побежала через огород к речке. Дарья встала и толкнула резко мужа в бок. Он перелетел через узорчатые перила, опрокинулся и ухнул головой в огромную пожарную кадку. Вода всплеснулась до крыши, окатила весь двор.
— Захлебнется ить! Вытаскивай! — заметалась знахарка.
— Охолонет и вылезет сам, — успокоила ее Дарья.
Меркульев выбрался из бочки с трудом. Головой ударился, плечо ободрал, колено сильно разбил о край кадухи. Но ярости у него не поубавилось. Он, отбрызгиваясь, вцепился за оглоблю. Дарья снова подскочила к нему и толкнула в грудь напористо, двумя руками. Меркульев плюхнулся в корыто с намешанной жидко глиной.
— Ты одурела, Дарья? — спросил он, увязая в желтой жиже, размазывая по лицу печную слизь.
— Нет, не одурела. Слушай послание от Хорунжего. Читай, Дуня. У отца руки мокрые и в глине.
Меркульев вылез из месива, сообразил, что допустил ошибку. Начал смешно вытирать руки о чистый, висящий на бечеве рушник.
— Да, отец! У тебя руки грязные! — заключила многозначительно Дуня.
— Господи! — закрыл безысходно глаза Меркульев.
— Толкни меня в глину! — шепнул Федоска Глашке, соскочив с козы.
Он встал спиной к корыту. Глашка выполнила просьбу друга с явным удовольствием. Толкнула Федоску, опрокинула в глиняную жижу. Но не удержалась и сама улетела, завизжала от восторга.
— Господи! — закрыла слезно глаза и Дарья.
...Дважды прочитала Дуня обгоревшее послание Хорунжего. Но и это не устроило атамана. Он вырвал писульку из рук, долго вертел ее и пересматривал. Сенька Князев недавно сообщал ему, что царский дозорщик проник на Яик под ликом слепого гусляра. А при чем здесь Зойка Поганкина? Как мог узнать Хорунжий, что она сестра соглядатая? И откуда, когда появилась сия гнусная бабенка на Яике? Помнится, приволок ее с набега на Волгу женой названой сотник Горбун. Года через три он помер. На Яике давно обитается блудница. Раза четыре ходила она в Астрахань с караваном купца Гурьева к родичам.
— Дарья, кто у нас по рождению Зойка Поганкина?
— Зоида Грибова. Из Астрахани. Гнусная баба. Двумужница вдовная. Живет с шинкарем и с Остапом Сорокой. Она и отравила гусляра Ярилу. Теперь все ясно!
— Дед Охрим называл Ярилу казацким Гомером, — вмешалась Дуня.
— Зойка уморила прежнего гусляра, я ей зелье сварила. Но яд готовила я токмо для Горбуна! Ярилу она травила без мово ведома, — призналась знахарка.
— Гореть в огне тебе, ведьма! Клянусь! — потряс кулачищами Меркульев.
— Иди в баню, сполоснись. Там есть вода теплая в котле, — тронула за локоть Дарья измазанного глиной мужа. — Я новую одежу принесу.
Атаман мягким движением отстранил жену, заговорил повелительно:
— Одежду принеси. Я сполоснусь и переоденусь. А ты, Дарья, садись на коня торопко. Возьми двух дозорных от казенной избы. Скачите во весь опор к Зойке. Она там узел вяжет в дорогу. Боюсь — не застанете хитрую бабу. Ежли схватите, побейте ее устрашительно и бросьте в яму. Так, так... Ты же, Дуня, беги к Телегину. Пущай полк поднимает. Можно в блюдо золотое ударить... по тревоге! Ну а ты, Евдокия, на речку сходи за Олеськой. А то ить утопится дура. Скажи, что я перед ней винюсь. Погорячился зазря. И нечо прохлаждаться! Пущай обиходит Федоску и Глашку. Ну и свинята! Залезли в глину, хрюкают! Не придумали ничего более умного. Господи, и как бы вы жили без меня? Без моих указаниев?
— Бегу, отец! — выскользнула Дуняша за калитку. Дарья коня из конюшни вывела, за ограду выволокла уздой, понеслась.
...Дьяка сыскного приказа, царского дозорщика Платона Грибова, взяли на другой день к вечеру. Хорунжий на пятки ему наседал. Полк его разделился, с двух сторон шел по берегам реки. Обоз казаки бросили в погоне. Караван лодок тоже двигался беспрерывно, без ночевок. И настигли беглеца. А он и веслами не мог работать: плечо прострелено. Тут же и полк Меркульева выскочил. По левому берегу с тремя сотнями на рысях — Богудай, по правому — с остальным войском атаман. И сорок челнов двигались с охотниками супротив течения. У всех ловцов пищали и кошки бросательные...
— Весь Яик поднял против одного! — усмехнулся желчно Грибов.
— Не можно было выпустить тебя живым! — серьезно ответил Меркульев.
Не ушла и сестрица дозорщика. Зоиду Поганкину избили, переломали ей ноги поленьями и бросили в холодную яму.
Цветь восемнадцатая
Телицу редру на дуване общно резали, ковши с горячей кровью подносили Фариде с поклоном. Угощали татарку сырой печенью для здоровья брыкучего, выдали из войсковой казны сто червонцев золотом. Писарь и казначей Матвей Москвин на блюде цесарские ефимки подал с улыбочкой. Шляхетские усы навострил окаянный бабник, каблуками сапог пристукнул. Хорунжий одарил татарку своим кинжалом позолоченным — булатным от рождения, дамасским. Меркульев на руках Фариду нес через всю станицу, от шинка до казенной избы. И много дней говорили казаки восторженно о Фариде, а не об отваге Ермошки на Магнит-горе, не о Зойке Поганкиной, не о дозорщике дьявольском, который оборвал цепь и, говорят, утек из меркульевского подземелья в первую же ночь.
Большую победу одержала Фарида в орде за несколько дней. А ведь шла она туда без какой-либо надежды. Шла на верную смерть. Круг порешил еще на постриге хана Ургая и Мурзу отпустить за семь тысяч баранов, за двести подстилок из кошмы и триста возов медной руды. Не нашлось тогда охотников ехать на переговоры. Отпустили одного Мурзу, дабы он пришел за своим ханом с выкупом. Дали Мурзе двух коней, саблю, вяленой баранины и пресных лепешек. Проводили его до хайсацкого озера. Стали ждать вестей. А Мурза захватил в улусах власть, объявил себя правителем. Выкупать своего бывшего повелителя он даже и не помышлял. Коварный Мурза уверил сородичей, что казаки казнили хана Ургая.
Меркульев учуял, как опасен Мурза. Этот деятельный и хитрый воитель мог объединить часть орды, обрушиться с войском на Яик. Гораздо лучше иметь в соседях присмиревшего и пощипанного хана Ургая. Но каким образом вернуть его к власти? Ургай жил в избе атамана, спал на перине пуховой в горнице. Узнал хан сразу о предательстве Мурзы.
— Пусти меня одну! Моя опрокинет изменник! Дай мне, Меркул, три казак с татарским ликом. Переодень этих казак в моя воин. Да вознаградит тебя Аллах! Отпусти, поверь в мой, атаман! — умолял Ургай.
Федул Скоблов посоветовал Меркульеву ринуться в короткий набег, взять в полон тридцать-сорок ордынцев. Мол, дай вознаграждение моему полку, двенадцать бочек вина... Молодцы мои тебе через день притащат басурманов. Полковник рассуждал так:
— Мы приведем их к Ургаю. Если они признают хана повелителем, дадим нехристям коней, оружие. И пущай хан Ургай начинает поход на свои владения с тремя десятками своих же ордынцев. Если муллы его поддержат, он быстро наберет войско. И пусть они воюют с Мурзой — хоть сто лет! Это будет выгодно для Яика и Руси!
— Нам потребна медная руда для пушек, полковник, — напомнил Меркульев.
— Не два горошка на ложку, — засмеялся Скоблов.
— Добро, тащи мне ордынцев. Да не пастухов немощных, а воинов. За овцепасов мы тебе не поставим и одной бочки вина.
Скоблов удивил Меркульева. Через два дня он приволок тридцать пленных ордынцев. Смошенничал полковник. Утаил, что ордынцы сидели у него в яме. Ну и вымогатель! Двенадцать бочек вина выторговал! Никому верить нельзя... Даже Скоблов обманывает. Нет, чтобы сразу признаться: мол, у меня есть пленные ордынцы! А он начал набег задумывать... Эх, разве вам провести атамана вокруг пальца? Меркульев сам всех вас объегорит!
