– Я любил её!
– Ну и любили бы себе, кто же вам мешал? Зачем вы заточили несчастную Ингеборгу?
– Да она же и мешала! Вы не поймёте, вы – не мужчина!
– Конечно, я родился в сутане, – усмехнулся Иннокентий.
– Ох, простите, святой отец, – смутился король, – я не должен был так говорить.
– Пустое, – отмахнулся папа, – будем считать, что это исповедь, пусть без соблюдения ритуала, но всё же. Поймите, Филипп, Церковь обязана стоять на страже неприкосновенности супружеского ложа. Если позволить королю Франции развестись с женой, то и прочие государи, а за ними и их подданные последуют этому прискорбному примеру. Таинство, освящаемое Церковью, сделается простым наложничеством. Зло следует останавливать в самом начале. Как это может быть, что молодая женщина, красивая, умная и воспитанная, вызывает отвращение после первой брачной ночи?! Ведь вы же сами выбрали себе невесту и до брака горели страстью. Откуда такая холодность? Быть может, это дьявольские происки, магия, злая воля какого-то чернокнижника?
Король замялся.
– Запах… – наконец выдавил он.
Папа удивлённо поднял брови.
– Её любовный пыл и… и запах. Меня буквально выворачивало наизнанку. Откуда я мог знать?! Ну, право, не мог же я объяснить это вашему легату, этому напыщенному петуху, как его? А, Петру Капуанскому. Я предлагал Ингеборге развод, но она и слышать об этом не желала, потому что уже видела себя королевой Франции. Что мне оставалось делать?
– Вы не оставили выбора и Церкви, – возразил Иннокентий.
– Но зачем было доводить дело до интердикта?! Папа Целестин…
– Боюсь, вы забыли, Филипп, – мягко прервал его папа, – моё имя – Иннокентий, а не Целестин.
– Отнюдь нет, я помню и не забуду. Не забуду также и Вьеннский Собор – погребальный звон колоколов, иконы под трауром, перевёрнутые кресты… А главное – оскорбление, нанесённое короне: «Франция предана отлучению от церкви за грехи своего короля!» Вы хоть представляете, что такое интердикт для простого народа? Мертвецов нельзя хоронить на освящённой земле, запрещены обряды крещения и причащения, то есть человеку нельзя ни родиться, ни жить, ни умереть, как подобает христианину. Но люди-то рождались и умирали! Почти год страна жила в грехе язычества, причём по воле главы христианской церкви!
– Стоило вам удалить от себя госпожу де Меран…
– Счастливы сарацинские султаны, что у них нет папы! Но я – король, и поступаю, как считаю нужным!
Иннокентий заговорил, и слова его падали, подобно тяжёлым камням.
– Внушаемый Богом, я, викарий Иисуса Христа, непреклонен духом и неизменен в намерениях. Ни мольбы, ни могущество, ни любовь, ни ненависть не заставят меня уклониться с прямого пути; идя по царственной стезе, я не сверну ни направо, ни налево, без страстей, без лицеприятия. Как бы вы, Филипп, высоко не ставили свой сан и могущество, всё же вы не можете противостоять перед лицом, не говорю моим, а Божьим, которого я, недостойный, считаюсь на земле представителем. Моё дело есть дело правды и истины.
Король опустил голову. Иннокентий встал и положил ему руки на плечи, словно желая смягчить тяжесть сказанных слов. Филипп посмотрел папе в лицо, в глазах его были слёзы.
– К чему теперь всё это, если Агнессы нет более? Она умерла родами, и Господь прибрал не только её, но и рождённого ею сына. Моего сына!
– Но ведь остались другие дети…
– Корону всё равно унаследует Луи, а Ингеборга… Не будем более о ней!
– Не будем, – кивнул Иннокентий. – Господь рассудит правых и виноватых. Надеюсь только, что тень госпожи де Меран более не стоит между нами?
Король кивнул.
– Превосходно. Тогда самое время перейти к главному вопросу, ради которого, я, собственно, и попросил о встрече… Может быть, вы хотите пить? Вина, увы, предложить не могу, здесь ему не место, но могу угостить водой.
– Благодарю, меня не мучает жажда, – сказал король, а сам подумал: «Ну да, ищи дурня пить воду в такую жару, чтобы потом сдохнуть от кровавого поноса! Сам-то, поди, не воду пьёшь, когда никто не видит!»
Иннокентий встал и начал прохаживаться по шатру. Король подвинулся так, чтобы не терять из виду папу, не вставая со стула.
Понтифик начал негромко и размеренно говорить, как будто он стоял на кафедре Болонского университета, а перед ним сидели студиозусы.
– На нашем попечении лежит забота о процветании Церкви. Именно Церковь является основой основ мироустройства, посему и жизнь и смерть наша будут посвящены делу справедливости. Мы знаем, что наша первая обязанность – блюсти права всякого, и ничто не заставит нас уклониться с этого пути. Перед нами великое обилие дела, ежедневные заботы о благе всех церквей, мы потому не более как служители слуг божьих, согласно с титулованием нашим. И мы верим, что волею Божией возведены из ничтожества на этот престол, с которого будем творить истинный суд над князьями, и даже над теми, кто выше их.
«Эк его распирает, – думал Филипп, с невозмутимым лицом слушая папу, – лезет из него, как тесто из квашни. А насчёт истинного суда – это мы ещё посмотрим. Папская область[82] пока ещё не Франция, да и в казне у Иннокентия, видно, небогато – прямо соловьём разливается…»
– Проблема с избранием императора Священной Римской империи наконец-то разрешена, Оттон изъявляет покорность Риму, наконец-то он отказался от права назначения епископов, королевство Сицилия ныне не враждебно нам, Папская область, таким образом, более не сжата между двух врагов – Германии и Сицилии. Следовательно, эти земли более не требуют нашего внимания. Иначе обстоит дело с Англией. После смерти короля Ричарда по прозванию Львиное Сердце от арбалетного болта во время осады какого-то замка трон унаследовал его младший брат Иоанн. Вы хорошо помните Ричарда…
Филипп кивнул.
– Сей рыцарственный муж в полной мере был наделён воинскими талантами, но Господь, увы, обделил его способностями управлять государством. Иоанн лишён и тех и других. Человек он гораздо глупый, заносчивый, но безвольный. Он постоянно вмешивается в деятельность Папского Престола, грешит симонией и назначает на высокие церковные должности людей, не имеющих для этого душевных качеств. В прошлом году над назначенным нами архиепископом Кентерберийским было совершено насилие, а аббатство разграблено. У нас не осталось другого выхода, кроме как объявления интердикта. Однако Иоанн погряз во грехе. Нам стало известно, что этот глупец велел хватать, изгонять, вешать и резать духовных лиц, которые подчиняются интердикту. Открою вам секрет (король пошевелился и стал слушать внимательно). В ближайшее время Иоанн будет отлучён от церкви, а его подданные будут освобождены от присяги. Простецы и благородное сословие, и так не пылающие любовью к своему сеньору, вряд ли будут терпеть отлучение долго, да вы знаете, как это бывает, не правда ли?
Король нахмурился и опять кивнул.
– Иоанн уже потерял Нормандию, Мэн, Анжу, Пуату и Турень. Следует воспользоваться его слабостью и неустройством в Англии, чтобы нанести решающий удар. Оплотом Святого Престола должна стать Франция, а не Англия. Вы понимаете меня, Филипп?
– Вполне, ваше святейшество, – кивнул король. Расслабленный и скучающий человек, уставший после многочасовой скачки, исчез. Перед папой сидел сильный и беспощадный хищник, готовый одним ударом переломить хребет ослабевшей жертве.
– Превосходно, – кивнул Иннокентий. – Именно этого я ждал от вас, сир. Обратимся теперь к Пиренеям.
– А что с Пиренеями? – пожал плечами король. – Там идёт постоянная драка с маврами, которая забирает все силы их христианского населения.
– Вы правы, но только до тех пор, пока Леон, Кастилия, Наварра, Каталония и Арагон сражаются с Альмохадами[83] плечом к плечу. Однако заносчивый Альфонс Кастильский напал на Леон и Наварру, которым пришлось искать помощи у мавров. Мы были вынуждены наложить интердикт и здесь, и он оказал действие – король Педро II объявил себя нашим вассалом, в чём присягнул на Евангелии, и для спасения души его, а также его предков обязался платить ежегодную дань.
Византийская империя более не существует, на её месте основано Латинское государство, которому суждено быть великим посредником в деле примирения Церквей. Конечно, пока положение Латинской империи недостаточно прочно, да и война Балдуина с болгарским царём Иоанницием[84] не пошло ей на пользу. Балдуин, видимо, забыл, что сей царь получил корону из рук папы, за что и поплатился. Проповедь Святого Креста в землях сербов и русов пока не приносит удачи, но зато царь Армении признал себя данником Рима, а католикос получил из Рима освящённое одеяние.
Однако среди множества бурь, которые несут корабль Петров по бурному морю, ничто так глубоко не печалит наше сердце, как вид порчи диавольской, которая враждует с истинным учением, совращая простодушных, увлекая на путь гибели, пытаясь ослабить единую Церковь католическую. Чума этого рода ныне особенно распространилась в Альбижуа и других городах Лангедока. Распространение этой болезни нужно остановить, так как она развивается в виде язвы, тем более опасной, что гибнет много сил, и помрачаются умы верных.
