— Если не ошибаюсь, шестидесятилетие Ви уже отметилы?
— Какое это имеет значение? Да!
— А в роду долгожителы билы?
— Причем здесь долгожители? Вы что, издеваетесь?
— Так билы?
— Были, были, черт побери! Что все это значит?
— Значит, нельзя искоючит, щто остаток дней Ви проведете все же не за решеткой!
Овечкина, сидевшая с наушниками в соседнем кабинете, уже давно кисла от хохота.
— Не смейте меня запугивать, — попытался зловеще-спокойно проговорить Блохин, но в конце фразы его голос предательски сорвался: — Я буду жаловаться!
— Имеете право, — согласился старлей.
— Я требую адвоката, и в его отсутствие отказываюсь говорить!
— Имеете право, — Базарджян снова кивнул головой. — Но пока щто я толко спросиль, долго ли жилы твой папа и папин папа! Это щто — тайна?
— Не твой папа, — возмутился Семен Маркович, — а Ваш!
— Наш? — переспросил Алик. — Наш папа жил до девъяноста двух, рано помер, а вот ему папа — до ста шестнадцаты! За день до смерти молодую жену любиль, барашек кушаль, клянусь! Я сам этот барашек резал, вах, как сладко он блеял… — мутными глазами "сумасшедший мент" посмотрел на Блохина, который в панике начал считать свой пульс.
Мечтательно улыбнувшись, Базарджян облизнулся, сделал паузу и продолжил:
— Вернемся, однако, к нашим ягнятам! Теорема: не хочешь говорит — значит, имеешь, что скрыват! Вах, это не требует доказателства! Беседоват будем?
— Попробуем.
— Ми знаем все, клянусь! Но я хочу, щтобы старост ти встретыл на свободе, а не тюрма. Поэтому надо облегчится совестью!
— В чем вы меня обвиняете? — истерично выкрикнул Семен Маркович.
Ответить Алик не успел: в кабинет вошла Овечкина. По договоренности, он вскочил по стойке смирно и выкатил глаза.
— Старший лейтенант! Что Вы делаете с посетителем? Из коридора слышно, как он кричит!
— Зачем кричит? У нему такой манера ведения разговора, товарищ майор!
— Он говорит неправду, товарищ майор! — с придыханием выговорил Блохин. — Он издевается, угрожает и силой меня здесь удерживает. Я не желаю с ним разговаривать!
— Лейтенант, это правда?
— У меня в подвале он би уже писаль чистосердечное признание! Я толко ему намекнуль, щто лючше оформит явку с повинной.
— Вы не у себя в подвале! Но я сделаю все, чтобы Вы снова там оказались! Марш отсюда.
Базарджян козырнул и строевым шагом направился к двери. Ему вслед Лида издевательски проговорила:
— И еще столько лет служили помощником коменданта! До сих пор не знаете, что к пустой голове руку не прикладывают…
Когда Алик вышел из кабинета, майор присела за его стол и, как бы в рассеянности, стала собирать в стопку папки с фамилией Блохина на обложке. Семен Маркович ошибся: их было не десять, а двенадцать.
— Давайте я подпишу Ваш пропуск, и отправляйтесь домой. Этот палач кого хочешь доведет до цугундера!
— Действительно, — согласился Блохин, — этот лейтенант ведет себя как палач!
— Да не "как", — поправила его Лида, делая вид, что разыскивает ручку, — он действительно палач!
Теперь давиться от хохота пришел черед Алика. Благо, что делать это можно было в полный голос.
— …Служил раньше помощником коменданта в одном заведении ГУИН[13]. Знаете, как до моратория приводилась в исполнение исключительная мера наказания?
— Нет, — с замиранием сердца ответил Семен Маркович, которому эта тема, как почти любому человеку, была и отвратительна, и интересна.
— Все эти россказни о коридорах с автоматическими пулеметами и роковыми плитами пола, проваливающимися под ногой осужденного, или прочая чепуха не имели ничего общего с прозой жизни (или смерти?). В назначенный час в камеру заходил такой вот старший лейтенант и не успевающему опомниться зеку сообщал, что его просьба о помиловании отклонена.
— И?
— И тут же бабахал ему в лоб. Беседовавший с Вами помощник коменданта, с введением в России моратория на смертную казнь, остался без работы. Вот его за усердие и перевели к нам. Ему теперь перепоручили дело об убийстве Катыхова, и вы отныне часто с ним будете встречаться! Я лишь осуществляю общее руководство. Не расстраивайтесь, в душе он неплохой все же парень… Семен Маркович, что с Вами?
Накапав Блохину валокордину и дав ему отдышаться, Лида предложила проводить посетителя:
— Мне все равно нужно по делам на первый этаж!
Около лифта она подвела его к окну.
— Семен Маркович, подождите минуту. У меня есть к вам разговор.
— Ну, вот, а я уж думал, что не дождусь! Я в курсе того, что Вы предлагали Шуре Зотову. Но скажите про этого помощника коменданта, Вы меня брали на понт, или действительно он заменил того интеллигентного молодого человека, с которым я беседовал раньше?
— Увы, Семен Маркович, это реальность!
— Ужасно! — передернул плечами тот и продолжил: — я, возможно, соглашусь с Вашим предложением, если уже предпринятые мною шаги результата не принесут.
— Другие шаги? — Лида постаралась как можно естественнее изобразить удивление. — И когда же Вы дадите свой ответ?
— Думаю, завтра, во второй половине дня.
ЧЕТВЕРГ, 7-50 — 9-58. БАРАНОВРазумеется, он опять не выспался. Рай Баранову иногда представлялся местом, где всегда спят досыта. Приехав накануне домой около полуночи, он с удивлением обнаружил, что его мама, Нина Константиновна, еще бодрствует, сидя на кухне и раскладывая пасьянс. Обычно вместе с отцом, Виктором Андреевичем, они после одиннадцати часов уже укладывались. Умывшись, Виктор зашел на кухню и прикрыл за собою дверь: у отца был очень чуткий сон, хотя засыпал он с помощью снотворного.
— Что за ночные бдения, — спросил он и, не дождавшись ответа, задал новый вопрос:
— Что загадала?
Увидев, что мать занята довольно часто раскрывающейся "Дамой наизнанку", сам же и ответил:
— Спорю на ужин, что тебя заботит проблема моей свадьбы и твоих внуков!
— Ну тебя, — сконфуженно ответила Нина Константиновна и смешала карты. — Раз заговорил об ужине, значит голоден.
Это был не вопрос, а констатация, не требующая подтверждения. В течение нескольких минут, пока майор переодевался в домашнее, на столе появились подогретый сулугуни[14], долма, мацони и толченый чеснок (Виктор, в отличие от остальных членов семьи, любил добавлять его в мацони, которым полагается поливать долму). Увидев всю эту роскошь, оголодавший Баранов застонал от вожделения и накинулся на еду.
— Вот поэтому-то я и не спала, — с опозданием объяснила Нина Константиновна причину своего "бдения", — третий день приходишь поздно, ненормально питаешься — что найдешь ночью в холодильнике, то и в рот. Разве можно целыми днями на похватушках? Ну и, конечно, по сыну соскучилась!
Покончив с сыром, Виктор придвинул к себе долму, с некоторым сомнением посмотрел на чеснок, убрал его с глаз долой, и ухватился за кувшинчик с мацони. Пряча улыбку, мать задумчиво сказала в пространство:
— Ну, вот, зря я карты смешала…
Баранов покраснел и поспешил перевести разговор на другую тему. Накормив сына, мать отправилась в спальню, а майор стал дожидаться известий от Овечкиной, коротая время за "Тилем Уленшпигелем", любимой книгой, которая была хороша всем, кроме одного: в ней так много и вкусно пьют пиво, что каждое обращение к ней заканчивалось тем, что Виктор отправлялся в магазин за этим благословенным напитком. Но даже "Тиль" не помогал: голова была занята мыслями о Гусеве. Хорошо бы, конечно, чтобы он оказался у грачевских, и те отпустили его! Шансов на это было 1: 4, но Баранов не очень-то верил в попадание с первого же выстрела. Хотя, почему бы и нет? Другой занимавшей его темой было, конечно, загадочное послание от Мишки. Что все же он хотел им сказать? Виктор, мучительно ломая голову над этим вопросом, дошел до того, что пытался связать похищение Гуся с торпедовским легионером из Прибалтики, неплохим футболистом по фамилии Опер. В два десять позвонила Лида, и после этого Виктор кое-как уснул, оптимистично уговаривая себя, что теперь шансы возросли до 1: 3.
Разумеется, он опять не выспался. Без особого ажиотажа съев пару сырников со сметаной, Виктор стал прикидывать план на день. Лишь третья чашка кофе помогла разогнать одурь, вызванную хроническим недосыпом. Решив, что перед встречей с Борисом Востриковым неплохо бы еще раз пообщаться с Розой Кантемировной, Баранов тотчас перезвонил ей и назначил свидание у нее в кабинете на 9-30. Времени почти не оставалось, поэтому он на бегу оделся и, выбежав из дома, тормознул такси.
До "Мосфильма" они доехали "с ветерком", чудом проскочив здоровенную пробку у съезда на набережную. В помещении киностудии "Возрождение" было привычно накурено. Роза Кантемировна читала какую-то рукопись и параллельно делала записи в блокноте. Увидев Баранова, прелестница расплылась в улыбке.
