– И все же ты убиваешь.
– Такова моя кара. Убивать, не имея выбора, и нести ответственность за грехи. Я неправедник.
– Неправедник, – задумчиво повторил король. – А я бы сказал, что тебе известна правда. В большей степени, чем твоим соплеменникам. – Он повернулся к Сзету, и тот понял, что ошибался в суждениях об этом человеке. Король Таравангиан вовсе не прост. У него был проницательный взгляд и мудрое лицо, обрамленное густой белой бородой; усы ниспадали, точно наконечники стрел. – Ты познал, что творят с человеком смерти и убийства. Можно сказать, Сзет-сын-сына-Валлано, ты несешь грехи всего своего народа. Ты понимаешь то, что им невдомек. Значит, ты обладаешь правдой.
Сзет нахмурился. И внезапно все обрело смысл. Он знал, что случится дальше, еще до того, как король сунул кисть в просторный рукав и вытащил небольшой камень, который блестел в свете двух десятков ламп.
– Так это был ты. Мой неведомый хозяин.
Король положил клятвенный камень Сзета на пол между ними.
– Ты вписал собственное имя в список, – добавил Сзет.
– На тот случай, вдруг тебя поймают, – объяснил Таравангиан. – Лучшая защита от подозрений – оказаться рядом с жертвами.
– А если бы я тебя убил?
– Тебе дали четкие указания. И как мы уже определили, ты весьма хорош в том, что касается следования инструкциям. Вероятно, это излишне, но все же приказываю не причинять мне вреда. Итак, ты убил моих стражников?
– Не знаю. – Сзет заставил себя опуститься на одно колено и убрать клинок. Он говорил громко, пытаясь заглушить крики, которые, как ему казалось – или не казалось, – раздавались откуда-то сверху. – Я выбил дух из обоих. Возможно, одному разбил череп.
Таравангиан тяжело вздохнул. Поднялся, подошел к двери. Сзет повернул голову и увидел, как престарелый мужчина осматривает стражников и их раны. Потом король Харбранта позвал на помощь, и прибывшие на зов солдаты занялись ранеными.
Сзета охватила буря чувств. Этот добрый, переживающий за раненых человек послал его убивать и губить? Все началось из-за него?
Таравангиан вернулся.
– Почему? – хрипло спросил Сзет. – Ради мести?
– Нет. – Король казался очень уставшим. – Кое-кто из тех, кого ты убил, Сзет-сын-сына-Валлано, был в числе моих лучших друзей.
– Опять меры предосторожности? Чтобы не попасть под подозрения?
– Отчасти. И отчасти потому, что их смерти были необходимы.
– Для чего? Что могло потребовать такого?
– Стабильность. Те, кого ты убил, входили в число самых могущественных и влиятельных людей Рошара.
– И каким образом это должно помочь сохранить стабильность?
– Иногда, – пояснил Таравангиан, – нужно разрушить дом до основания, чтобы построить новый, с более крепкими стенами. – Он повернулся и бросил взгляд на океан. – А нам в ближайшие годы понадобятся крепкие стены. Очень, очень крепкие.
– Твои слова похожи на сотню голубей.
– Их просто отпустить, трудно удержать, – закончил Таравангиан, переходя на шинский.
Сзет вздрогнул. Этот человек говорил на шинском языке и знал пословицы его народа? До чего странно для камнеходца. И еще необычнее для убийцы.
– Да, я говорю на твоем языке. Иногда я спрашиваю себя, не сам ли Жизнебрат послал тебя ко мне.
– Чтобы я запятнал себя кровью, а тебе не пришлось этого делать. Да, похоже на то, что мог сотворить один из ваших воринских богов.
Таравангиан замолчал.
– Встань, – велел он после долгой паузы.
Сзет подчинился. Он всегда подчинялся хозяину. Повелитель Харбранта провел его к боковой двери и, сняв со стены сферную лампу, осветил винтовую лестницу с крутыми, узкими ступенями. Они долго спускались, пока не достигли площадки, где Таравангиан открыл другую дверь и вышел в помещение. Его не было ни на одной из дворцовых карт, которые Сзет купил или заплатил, чтобы ему позволили взглянуть. Комната длинная, с белыми перилами по обеим сторонам, из-за которых она напоминала террасу. Все вокруг выкрашено в белый цвет.
Повсюду стояли кровати. Сотни и сотни кроватей. Многие были заняты.
Сзет, хмурясь, шел за королем. Огромная тайная комната, вырезанная в камне Конклава? Вокруг суетились люди в белых одеждах.
– Госпиталь? – спросил Сзет. – Хочешь, чтобы я решил, будто человеколюбивые действия искупают то, что ты совершил моими руками?
– Человеколюбие тут ни при чем, – возразил Таравангиан, медленно идя вперед, шурша бело-оранжевыми одеждами.
Те, мимо кого они проходили, почтительно ему кланялись. Таравангиан вел Сзета к алькову с кроватями, в каждой лежало по больному. Рядом трудились целители. Что-то делали с руками пациентов…
Пускали кровь.
Возле кроватей чего-то ждала женщина с доской для письма и пером наготове. Чего?
– Я не понимаю. – Сзет в ужасе наблюдал за тем, как четверо пациентов бледнели. – Ты же их убиваешь, верно?
– Да. Нам не нужна кровь; это просто способ убивать медленно и без усилий.
– Всех? Всех людей в этой комнате?
– Мы стараемся отбирать для этого места самые плохие случаи, потому что их нельзя отсюда выпускать, если вдруг болезнь отступит. – Король повернулся к Сзету, в глазах его застыла скорбь. – Иногда нам требуется больше тел, чем удается разыскать больных при смерти. И приходится брать забытых всеми людей из низов. Тех, кого никто не станет искать.
Сзет потерял дар речи. Он не мог выразить словами ужас и отвращение. Прямо перед ним одна из жертв – молодой мужчина – испускала дух. Еще двое детей. Сзет шагнул вперед. Он должен был это остановить. Должен…
– Успокойся, – приказал Таравангиан. – И встань рядом со мной.
Сзет подчинился хозяину. Что изменит еще несколько смертей? Просто к крикам добавятся другие голоса, чтобы мучить его. Убийца теперь слышал, как они доносятся из-под кроватей, из-за мебели.
«Или я могу его убить, – мелькнуло у Сзета. – Могу все это прекратить».
Он едва не сделал это. Честь на минуту возобладала.
– Видишь ли, Сзет-сын-сына-Валлано, – продолжал Таравангиан, – я не посылал тебя делать за меня кровавую работу. Я сам ее делаю здесь. Я лично держал в руках нож и выпускал кровь из многих жил. Как и ты, я знаю, что мне не скрыться от своих грехов. Мы – двое людей с одинаковым сердцем. Вот одна из причин, по которым я разыскал тебя.
– Но зачем?!
Умирающий юноша на кровати заговорил. Женщина с доской для письма быстро шагнула вперед и принялась записывать.
– Мы победили, но они забрали победу у нас, – прокричал юноша. – Буреотец! Ты ее не получишь. Победа наша. Они надвигаются со скрежетом, и свет меркнет. О Буреотец!
Спина молодого человека изогнулась дугой, а потом он вдруг затих, и глаза его погасли.
