Офицер испуганно отступил на шаг, не замечая иронии в последних словах Оливера. Другие придворные всполошились, на их лицах изобразилось сильное любопытство. Но Буслейден поспешно и молча прошел мимо них и исчез в соседних покоях. Прошло некоторое время. Оливер был доволен тем, что адъютант не просто докладывает, а что-то долго говорит. Буслейден вернулся с дрожащим лицом и молча повел Неккера к герцогу.
Горница, в которую они вошли, была мала и скупо освещена; как и все покои Пероннского замка, она являла собой смесь ужасного запустения и наспех кое-как натасканной роскоши.
Карл Бургундский быстро шагал от окна к двери, и его могучая фигура заполняла собой темное пространство. Он не замечал вошедших Буслейдена и Оливера. У окна неподвижно, со скрещенными руками стоял канцлер; лицо его было в тени.
Оливер низко поклонился и остался стоять у дверей. Он не без удоволетворения заметил, что Буслейден тоже остался в комнате и встал по другую сторону двери.
Вдруг герцог выпалил резким, надтреснутым голосом, продолжая бегать взад и вперед по комнате, ни на кого не глядя, потрясая то и дело кулаками:
— Монсеньор Валуа может считать меня дураком, это его право! А я вправе его считать лисой. Но лиса сидит в западне, а болван нет; это разница, я полагаю! Об этом следовало подумать прежде, чем пытаться слишком много выгод извлечь из одного-единственного дня. Себя-то самого он никакими выдумками из капкана не вызволит!
Герцог вдруг остановился перед Оливером.
— Передайте его величеству королю, — если он действительно информирован о льежских делах и событиях лучше меня и желает мне в этом сознаться, то он этим самым допускает нечто такое, что я давно подозревал и очень хотел бы знать наверняка. Скажите ему, пусть еще раз обдумает свое сообщение, пусть подумает — посылать ли ко мне вас на ночь глядя или нет!
— Прошу прощения, ваше высочество, — возразил Оливер, — но я все же выполню возложенное на меня поручение немедленно и ответственность за это беру на себя. Разрешите мне напомнить, что не далее как вчера я имел честь отвечать на ваши подозрения. Я сказал вам, что очень скоро мы сумеем доказать их совершенную неосновательность. Это значит, что работа в соответствующем направлении уже велась, и что король решил воспользоваться вашим гостеприимством именно с целью оправдаться перед вами самым неоспоримым образом.
Он прервал свою речь и обратился к адъютанту:
— Я разрешил себе обратиться к мессиру ван Буслейдену с просьбой — удостоверить, что еще в бытность мою членом королевской делегации я честно и правдиво информировал его о мотивах, делающих личную встречу наших двух государей необходимой, в том числе и о тех заботах, какие причинял моему высокому повелителю льежский вопрос.
— Знаю, знаю! — нетерпеливо вскричал Карл.
— Отлично, ваше высочество, — Неккер был тем спокойнее, чем более кипятился герцог, — отлично, ваше высочество. Вы, значит, знаете и то, что точность и справедливость моих сообщений в первый же день переговоров подтвердилась по всем пунктам. И вы, вероятно, видели, по поведению его величества, что абсолютно чистая совесть, вооруженная абсолютным знанием всех фактов и обстоятельств, помогает королю достойно встретить некоторые, весьма странные проявления гостеприимства…
— Черт подери! — вскричал Карл, топая ногой. — Кто дал вам право меня критиковать?
— Вы сами, монсеньор, — холодно ответил Оливер, — ведь вы критиковали короля, именем которого я здесь говорю.
За этой непреклонностью слуги герцогу все время слышалась загадочная, странная самоуверенность повелителя, и его высочество был смущен. Он круто повернулся и снова зашагал по комнате.
— Кончайте! — коротко и резко приказал он.
Мейстер стал деловито докладывать:
— Как я уже сообщал мессиру ван Буслейдену, король поручил коннетаблю наблюдать за льежской равниной со стороны Люксембурга. Коннетабль явился сюда со следующими предварительными данными: предводитель немецких ландскнехтов Иоганн фон Вильдт расположился со значительными силами в районе Арденн и, по-видимому, имеет связь с Льежем, а может быть состоит с горожанами в союзе. В этом последнем обстоятельстве мой высокий повелитель не был уверен, но тем не менее собирался завтра при переговорах обратить на него ваше внимание. Однако час тому назад из ставки коннетабля прибыло известие, что отряды Вильдта выступили по направлению к Льежу, что по всей долине Мааса, где они проходили, вспыхнуло восстание против бургундского правительства и что в Льеже об этом уже знают. Мой высокий повелитель считает своим долгом незамедлительно сообщить вам об этом событии и посоветовать вам принять срочные меры. Уже завтрашний день, может статься, подтвердит прискорбную новость. Что же до моего высокого господина и повелителя, то он дает вам троякое доказательство своей лояльности: первое доказательство — то, что он извещает вас о событиях в Льеже; второе — его присутствие здесь в такой момент; и третье доказательство — немецкие ландскнехты, которых вы увидите в рядах льежцев.
После первых же слов Оливера Карл остановился как вкопанный и слушал его с растущим волнением. Теперь он нагнул голову вперед как разъяренный бык, выставляющий рога; на лице его резко обозначались скулы; Кревкер поспешно подошел к нему и прошептал на ухо несколько слов.
— Буслейден, — хрипло приказал герцог, — чтоб маршал и все военачальники были здесь через час!
Адъютант вышел. Герцог уставился глазами в пол, затем вдруг взглянул на Оливера полным открытым взглядом. Лицо его менялось и вздрагивало от напора противоположных мыслей. Он искал ответа, одновременно умного и честного.
Канцлер хорошо знал своего государя, то стесненно-сдержанного, то необузданно-вспыльчивого, знал и то, какой перед ним опасный, искушенный в диалектике противник; и, боясь новых промахов со стороны герцога, он решил, что пора вмешаться.
— Сеньор, — учтиво сказал канцлер, — заверьте его величество в нашей совершенной признательности.
— Да, — прохрипел Карл.
Оливер поклонился и вышел.
До возвращения Оливера король никого не принимал и не выходил из комнаты, не желая встречаться и разговаривать с Балю и Сен-Полем. Чтобы оба они не могли мотивировать предстоящую развязку появлением, уходом и возвращением Оливера, Людовик ловко и в разное время посылал куда-то с какими-то поручениями то Бурбона, то Жана де Бона, то генерал-профоса; однако делалось это так, чтобы кардинал и коннетабль ни на секунду не оставались наедине: то надоедливо улыбающийся мессир Тристан, то необычно молчаливый королевский казначей были вечно тут же. А когда вельможи расходились на покой и граф Сен-Поль должен был пройти в свою горницу, отделенную от комнаты кардинала спальней двух советников короля, то профос так ловко и с такой утонченной вежливостью пропускал графа вперед, что тот смог сказать Балю лишь «покойной ночи» через голову не в меру учтивого царедворца.
Возвращаясь от герцога, Оливер должен был пройти сперва комнату кардинала. Балю бросился на него как хищный зверь.
— Берегите голову, Неккер, вы слишком поздно решили идти против нас!
Оливер посмотрел на него с улыбкой.
— Понятно берегу, как и вы свою голову бережете, ваше высокопреосвященство.
Балю схватил его за руку.
— Заклинаю вас всем святым, мейстер, что здесь творится? Что известно королю?
Неккер пожал плечами и сказал уклончиво:
— Если бы я это знал, монсеньор, то и вы бы знали. Боюсь, что мы попали в собственную ловушку. Теперь каждый должен спасаться, как может. А это, пожалуй, нелегко.
Он резким движением плеч высвободился от Балю и уже был на пороге соседней комнаты. Жан де Бон, сидевший на постели, мотнул головой с недовольной миной.
— Я так стосковался по родной Турени, — сказал он, делая гримасу, — что мне хочется возбудить в вас ревность, мейстер.
У Оливера потемнело лицо. Тристан засмеялся:
— Не затрагивайте человеческих слабостей нашего Дьявола, Жан; мы сейчас всецело зависим от того, насколько беспрепятственно он сумеет исполнить свои адовы обязанности. Не в обиду будь сказано, мейстер, если вы нас вытянете из этого преддверия ада, то я вам охотно продам свою и без того уже слегка подмоченную душу.
Оливер проследовал дальше, словно ничего не слышал. В третьей комнате у окна стоял коннетабль и барабанил пальцами по стеклу. Он оглянулся на вошедшего, но тотчас же, брезгливо сгорбившись, отвернулся в другую сторону.
Оливер прошел дальше, бросив на него насмешливый взгляд. Четвертая горница была пуста. Неккер застал Бурбона у короля; во время отсутствия Оливера Бурбон был посвящен во все подробности дела.
Людовик вопросительно поднял голову; он казался спокойным и уверенным; ясность взгляда указывала на целеустремленную работу мысли. Оливер улыбнулся ему:
