— Спасибо, Николаша, спасибо в сотый раз, что мне уступаешь, а я как-нибудь изловчусь и за лето-другое подновлю всю эту рухлядь и тоже новый дом заложу. Я ведь прибавки в семье жду, а там, бог даст, Феозва не подкачает. — И он озорно подмигнул другу. — Народим ораву не меньше, чем у моих папеньки с маменькой, царство им небесное.
Глава третья
Возвращался обратно он в приподнятом настроении и даже купил по дороге букетик цветов, поскольку сорванные им ландыши за дорогу увяли. Но настроение его резко ухудшилось, когда он на пороге квартиры встретил выходящих из дома двух молодых людей в форменной одежде столичных министерств. То были родные братья Феозвы, Лещевы, видимо, спешившие до его появления покинуть сестру, лишь бы избежать встречи с Менделеевым. При встрече они вежливо кивнули и даже приложили руки к форменным фуражкам, и хотели было идти дальше, когда Дмитрий Иванович окликнул их:
— Чего ж меня не дождались? Или испугались встречи с зятем? Чем же не угодил, что, словно тараканы запечные, засеменили опять в свои министерства? Может, вернетесь, чайку попьем вместе? Он у меня добрый, с самой Кяхты купец поставляет…
— Дела, знаете ли, дела, действительно спешим, — поспешно, чуть обернувшись, ответил один из них.
— В следующий раз непременно от чая не откажемся, а сейчас уже опаздываем, — добавил второй.
— Знаю я ваши обещания, как и то, что вы меня на дух не переносите. Ну, что за народ такой, ежели не состою на службе, должного чина не имею, то чего со мной беседы вести, не гожусь… Вы уж, братцы, извиняйте меня, но только от вашей службы плесенью несет, — перешел он на шутовской тон, но те уже были далеко и делали вид, или на самом деле не расслышали его слов. — И взятки брать, как некоторые, не обучен! — крикнул он громче, надеясь, что слова его долетят до их ушей. — А вы особо не зазнавайтесь чинами своими, срок придет — и сравняемся, а то еще и повыше вашего взберусь, дайте срок. Чины нынче не только за бумагомарательство дают, но иногда еще и по заслугам! — продолжал он выкрикивать уже скорее для самого себя, чем для поспешно скрывшихся в ближайшем переулке жениных братьев.
Зато некоторые из прохожих с удивлением останавливались, глядя на солидного господина, кричавшего разные нелепицы непонятно кому. И то, что жена не встретила его, как обычно это случалось, говорило о многом. Прежнее его прекрасное настроение пропало, будто его вовсе не было. Он торопливо сбросил на руки горничной дорожный плащ и, даже не умывшись с дороги, распахнул дверь в гостиную.
Феозва сидела, насупившись, на диване, как всегда, с краешка, словно случайная гостья, а не хозяйка дома. Она испуганно подняла глаза на мужа и поняла — надвигается очередная гроза, потому еще сильнее сжалась, хотела было что-то спросить, но он, заметив это, лишь махнул рукой и прошел к окну, распахнул штору на окне, поскольку терпеть не мог царящий обычно в его отсутствие полумрак, вновь глянул на жену.
Та явно ждала попреков, что не встретила, но он решил, не стоит начинать с этого, да и вообще дело пустяшное, ну, не дождались его братцы ее, оно и к лучшему. Потому прошелся несколько раз по комнате, думая, как бы лучше начать неминуемый разговор с женой о приобретении понравившейся ему усадьбы, подозревая, что та его решения не одобрит, поскольку была домоседкой, и уговорить ее куда-то поехать, сходить в гости или просто прогуляться всегда было для Дмитрия Ивановича нелегкой задачей.
Вот и сейчас он сперва рассказал о поездке в Москву, сам при этом чуть успокоившись, и лишь потом выложил главное известие о его желании купить старинную усадьбу, где можно проводить все лето с семьей, а не ютиться на съемных дачах. В конце он добавил, что раньше усадьбой владел ни какой-нибудь заштатный помещик, а ныне покойный грузинский князь Дадиани и им страшно повезло, что у того не оказалось наследников и его имение продается.
Но, как он и ожидал, Феозва встретила это известие довольно сдержанно и без особых восторгов и тут же посетовала, что и тут, в петербургской квартире, лично ей дел по хозяйству хватает, а еще усадьба… Но потом, не желая его обижать отказом, все же криво улыбнулась и постаралась все свести к шутке:
— Да и зачем она тебе, усадьба та? Князем тебе все одно не стать, а по мне ты и такой сойдешь.
Но, видя, что муж шутки не принял, попробовала перейти в наступление:
— К тебе обязательно все твои родичи тут же, месяца не пройдет, съедутся. Кто за ними ухаживать станет? Кто готовить? Посуду мыть, простыни стирать? Кухарка да горничная? У нас прислуги всего два человека, не то что у других. Да и те едва с делами всеми управляются. Придется еще парочку заводить, а это все лишние расходы…
Сказала и замолчала, предвидя реакцию мужа на ее слова. Так и вышло. Дмитрий Иванович на глазах побагровел, губы у него задрожали, и он тут же выдал длинную тираду:
— Знаешь что, милая моя женушка, если честно, заранее знал, как ты встретишь эту новость. Ты дальше своей кухни и спальни ничего не видишь и видеть не желаешь. Того ли я ждал, когда делал тебе предложение? Я мечтал, что все у нас пойдет совместно: и семья и прогулки, и дети, и моя работа. А для тебя главное оказалось, чтоб все тебя оставили в покое и ты могла шушукаться со своими родственниками, что крадучись заявляются, когда меня нет дома. Сейчас вот нос к носу столкнулся с братцами твоими. Просил вернуться, чайку испить, так нет, спешат они, видите ли… Чем они таким заняты, что на минутку задержаться не смеют?
— Они же на службе состоят, ты ли не знаешь, — заступилась та за братьев, — тем, более ты не сказал, когда домой вернешься…
— Да ладно небылицы сочинять, — перебил он ее, — в первый раз, что ли, такое происходит? Не знала она, как же. Знать, когда поезд из Москвы приходит, большего ума не надо, глянь только на часы. Хорошо, сегодня не знала, а если я у себя в кабинете работаю, то почему же лишь спустя время узнаю об их появлении не от тебя самой, а от горничной? Неужели я так страшен и противен тебе, что боишься меня людям показывать? Чем заслужил такое отношение, скажи!
— Ты сам виноват, что вечно насмехаешься над моими братьями, а они, между прочим, достойные люди и служат при солидных должностях, а ты их вечно высмеиваешь, словно они
базарные торговцы какие, — с обидой отвечала Феозва, смешно поджав губки.
— Тебя послушать, так хуже меня никого на свете нет. Царь Ирод, да и только. А братцы твои — такие же клуши, как и сестра их, и дальше своей службы ничего знать не хотят. О чем мне с ними речи вести? О погоде разве что: ах, какой чудный вечер вчерашнего дня имел счастье быть, а вот нынче дождик с утра мочит! У нас таких любят, потому и на посты разные назначают, а у них потом каменные зады в креслах своих отрастают в башке темень непроглядная…
— Не смей так отзываться о моих братьях! Твои родственники ничуть не лучше, но я ведь и слова ни разочка дурного о них не произнесла.
— А хоть бы и сказала чего, в том большой беды не вижу, всяк свое мнение иметь может. Но у тебя-то оно не свое, а опять от братцев своих взятое. А они разве каждый по именьицу не прикупили? С чего бы это — им можно, значится, а мне нельзя? Или рылом не вышел?
— Им по чину положено, у них там достойные люди бывают, о службе говорят…
— Да тебе-то откуда о том знать? Слышала будто бы. Они ежели о чем и толкуют, то о чинах да о прибавке к жалованью, кого бы лизнуть в одно место, чтоб продвинул по службе. Вот пусть только заявятся в очередной раз, я им о том в глаза скажу, специально горничной накажу, чтоб сразу известила меня о том. Жди, устрою вам встречу, вовек не забудете…
— Ты не посмеешь!! — взвизгнула жена.
— Еще как посмею, — в лицо ей рассмеялся он, — еще и добавлю от себя, что на ум придет. Ой, представляю, как у них благообразные личики сморщатся. Значит, им можно имения иметь, а мне не по чину? — чем дальше, тем более заводился Дмитрий, срываясь порой на визгливые нотки и размахивая руками.
