В это время в детской заплакал Володя, и его словно подменили: забыв обо всем на свете, он кинулся туда, оттолкнул от кроватки няньку, подхватил сына на руки и стал раскачивать, непрестанно повторяя:
— Что случилось, миленький ты мой? Пошто плакать изволим? Папенька тебя, верно, напугал, орал громко? Все, больше не стану, спи, родненький, спи дальше, я точно не буду с маменькой спорить, слышишь, спи мальчик мой…
— Вы и впрямь громко разговаривали, — не вовремя подала голос молодая нянька, которую крики Дмитрия тоже напугали. Но он так взглянул на нее, что она испуганно закрыла рот и попятилась. Мальчик же успокоился и закрыл глаза. Дмитрий положил его обратно в кроватку и на цыпочках вышел вон, успев показать няньке язык и погрозить пальцем, после чего та упала на диванчик и закрыла лицо руками, испуганно тараща глаза.
А Дмитрий Иванович, тихо ступая, прошел к себе в кабинет, где некоторое время походил вдоль книжных полок, доставая то одну, то другую книги и вновь ставя их на место. При этом он что-то бормотал, крутил головой, а потом, ни к кому не обращаясь, вполголоса произнес:
— Ох, как дурно все вышло… Хотел с ней радостью своей поделиться — и сам же все испортил… Ой, балбес, балбес, и прощения мне нету…
Потом он решительно направился обратно в гостиную, где сидела, прижав к глазам платочек, со скорбным выражением на лице Феозва, и неожиданно опустился перед ней на колени, взял руку, притянул к своей груди и тихим голосом, полным раскаянья, заявил:
— Извини, неправ был, как всегда. Ты же знаешь мою горячность, прости, коль можешь. И все, что наговорил, забудь, устал, устал ужасно и даю слово, больше никогда не стану дурно говорить о твоих родственниках. Хотя… Если честно, то и добрых слов для них не нахожу. Видишь, какой я человек: винюсь и тут же оправдание себе ищу. Ну, что молчишь?
— Да, ты не прав, — глядя в сторону, отвечала супруга, — это низко — так отзываться о людях, тем более о людях достойных и всеми уважаемых…
— Согласен, согласен. Ниже некуда. Сознаю, нет мне прощения и во веки веков не будет, — хитро заблестели его глаза, — но сейчас давай помиримся, чего камень за пазухой держать, я же признал вину…
Он подсел к жене, обнял ее и попробовал повалить на спину, просовывая одну руку ей под корсет. Но она не поддалась и, сверкнув глазами, заявила:
— Прекрати свои пошлости, я не намерена поощрять твои похоти, коль ты вдруг этого захотел. Представь, каково мне сейчас, выслушав твои несправедливые упреки? А ты намекаешь на какую-то близость. Забудь! К тому же мне нездоровится, да и пятница нынче, если ты забыл…
Менделеев поднялся, пригладил волосы, вздохнул и тихо сказал с комическим выражением на лице:
— Пятница пятится, суббота ластится, а в воскресенье за все отплатится. Ладно, будь по-твоему, а мне еще дела делать, бумаги на покупку Боблова готовить надо, чтоб в понедельник в земельную контору снести, Взяла бы да помогла мне, у тебя почерк четкий, хоть в делопроизводители иди, с руками бы взяли и оклад, глядишь, назначили. Зря такой талант пропадает.
Но Феозва, словно не слышала его, сидела, отвернувшись к окну. Он пожал плечами и вышел, прикрыв тихо за собой дверь. Потом еще заглянул в детскую и низко, этак шутовски, поклонился испуганной няньке, прижал в завершение одну руку к сердцу. А придя в кабинет, закурил, усевшись в массивное кресло, и придвинул к себе бумаги, отрешившись от всего, принялся их внимательно читать, шепча что-то себе под нос.
Глава четвертая
Уже на другой день Дмитрий Иванович попросил секретаря кафедры развезти подготовленные им документы по указанным адресам и встретился с чиновником, отвечающим за продажу княжеского имения. Неделя ушла на оформление бумаг и поиски денег в долг. Ильин тоже не подкачал и внес половину требуемой суммы. После чего им выдали на руки необходимые документы, делавшие их владельцами огромной усадьбы. Они приблизительно определили на плане, кому какая часть имения отходит. Как и договаривались, Менделеев оставил за собой земли на взгорье, а Ильин те, что оказались ближе к небольшой заводи.
При этом Менделеев задумал снести часть старых построек и взамен их выстроить все по собственным чертежам. Не забыл он и про родственников, намереваясь пригласить их на лето к себе, несмотря на сетования Феозвы. Для них он отметил на плане отдаленные от своего дома участки, где хотел бы выстроить пригодный для летнего жилья обширный флигель.
Выбрав время, он отправился на встречу с подрядчиком, намереваясь обговорить с ним ремонт и новое строительство дома для проживания и хозяйственных построек для прислуги. Этого тихого на вид мужичка он знал давно, тем более о нем шла молва как о человеке честном и на обман заказчика не способным. То был высокого роста, кряжистый мужик, судя по всему, вышедший из крестьян, носивший фамилию Игнатий Лузгин, хорошо знающий цену не только деньгам, но и своему слову. Говорил он с небольшими перерывами, осторожно подбирая выражения, пытаясь оказать впечатление на собеседника.
— Рад, ваше превосходительство, что ко мне по делу своему обратились, ценю. Постараюсь оправдать, не подвести… Строительство, оно завсегда хлопотное, за всем не угонишься, не уследишь. Надо поначалу все обговорить, подсчитать, чтоб потом каких помех не случилось. Так говорю?
Менделеев с усмешкой согласился. Мужик ему нравился, он чем-то напоминал ему сибирских работящих, выбившихся в люди крестьян, людей своенравных, привыкших все делать по- своему, но уважающих мнение чужих, знающих людей. Потому он терпеливо слушал того, не перебивая, хотя сперва хотел сходу высказать все свои пожелания и задумки,
— Перво-наперво скажите мне размер строений своих, тогда уж и прикину, сколько лесу уйдет, сколь кирпича, извести опять же…
В ответ Дмитрий Иванович подвинул ему план усадьбы, вычерченный им накануне собственноручно с указанием всех необходимых размеров и количеством необходимых материалов, Тот глянул, удовлетворенно хмыкнул и спросил, кто составлял план. В ответ Менделеев махнул рукой, мол, не так важно, и продолжал слушать.
— Пусть по-вашему будет, а там видно станет, что за лес и какого размера кирпич заготовят. Насчет извести, тут согласен, примерно так… Есть у меня знакомцы поблизости, лишнего не берут, лес у них есть, недавно сваленный, уже ошкурили, могу посоветовать, к кому за кирпичом обратиться…
— Не надо, все имеется поблизости, — наконец вступил в разговор Менделеев, чем окончательно огорошил подрядчика. Ты, думается мне, хотел отсюда из-под Петербурга все доставлять. Так говорю?
— Так, решительно так. А как иначе?
— Это мне процентов на пятнадцать, а то и на все двадцать выше общей цены встанет. Не пойдет, зачем лишние расходы нести? Успел с клинскими мужиками на обратном пути договориться. Ждут они тебя, вот имена их, найдешь в Клину. И он пододвинул ему очередной лист с фамилиями, чем окончательно привел Лузгина в смущение.
— Так на кой я вам тогда нужен, коль вы все сами уже порешали? — с обидой в голосе спросил он. — Я, получается, как пятое колесо у телеги, под ногами мешаться стану, обижаете, барин…
— Зря ты так, твой пригляд наперед понадобится, — легко перешел на мужицкую речь Менделеев, за строителями кто следить станет? Если б я сам мог, к тебе не обратился бы, но могу лишь изредка туда наезжать. А мне хотелось бы за лето все изладить. Что скажешь?
Тот ответил не сразу, стараясь перебороть в себе обиду, невольно возникшую, что его дело взял на себя иной человек, не доверив ему все и сразу, как то обычно случалось с большинством заказчиков, ни черта не смысливших в строительных делах. Но потом он косо улыбнулся и выдавил из себя:
— Негоже от такого заказа, тем более изустно уже согласие вам дал, и вдруг в кусты. Не по-нашенски это, ославите меня потом, что испужался основной работы, потому пущай будет по-вашему, спорить не стану. Вижу, смыслите вы в строительных делах, что редкость, тем более хорошо дело с таким господином иметь.
