интуитивные статистики.
Даже те, кто зарекомендовал себя экспертами, могут ошибаться, когда сталкиваются с прогнозами, в которых возможностей слишком много, чтобы знать их все. Например, оценивая, есть ли у некоторых зарубежных диктаторов оружие массового поражения. Вот что происходит, когда люди привязываются к теории, думал Дэнни. Они подбирают доказательства для теории, а не теорию для доказательств. Они перестают видеть то, что прямо у них под носом.
Везде, куда ни посмотри, находишь идиотизм, который обычно принимается в качестве истины только потому, что он вплетен в теории, на которых ученые построили свою карьеру. «Только подумайте, – говорил Дэнни, – на протяжении десятилетий психологи считали, что поведение определяется обучением, и они изучали обучение, глядя, как голодные крысы бегут по лабиринту в заветную ячейку. Некоторые считали, что это полная фигня, но они были не умнее и не более знающими, чем блестящие люди, которые посвятили свою карьеру тому, что мы сейчас считаем мусором».
В новой области, посвященной тому, как человек принимает решения, ученые начали поступать так же, ослепленные своей теорией. Консервативнее Байеса… «Это предполагает, что у людей есть правильный ответ, а они его ухудшают, – не самый реалистичный психологический процесс, – говорил Дэнни. – Что делают люди на самом деле, оценивая вероятность?» Амос был психологом, но в эксперименте, который он только что описал с очевидным одобрением или, по крайней мере, без очевидного скептицизма, не было психологии вообще. «Это напоминало упражнение по математике», – сказал Дэнни.
И тогда Дэнни сделал то, что делал каждый достойный студент или преподаватель Еврейского университета, когда он слышал глупость: он позволил Амосу получить по полной. «Выражение «Я прижал его к стенке» часто используется даже для разговоров среди друзей, – пояснил Дэнни. – Идея о том, что каждый имеет право на свое мнение, бытует в Калифорнии. У нас в Иерусалиме все иначе».
По окончании семинара Дэнни почувствовал, что Амос не испытывает большого желания с ним дискутировать. Канеман пришел домой и похвастался жене Ире, что выиграл спор с нахальным младшим коллегой. Во всяком случае, так Ира это запомнила. «Состязательность – важный аспект дискуссий в Израиле», – сказал Дэнни.
Амос редко проигрывал спор и еще реже менял свое мнение. «Вы никогда не могли сказать, что он не прав, даже если он не прав», – говорит его бывший студент Зур Шапира. В разговоре Амос был раскован и бесстрашно открыт для новых идей, хотя, возможно, чаще тогда, когда они не противоречили его собственным. Но он был прав так часто, что в любом споре положение «Амос прав» стало полезным допущением для всех причастных.
Когда лауреата Нобелевской премии, экономиста из Еврейского университета Роберта Ауманна попросили рассказать что-нибудь об Амосе, прежде всего он вспомнил, как сильно однажды был удивлен. «Помню, как он сказал: «Я не подумал об этом», – рассказывает Ауманн. – И помню именно потому, что Амос мало о чем не думал».
Позднее Дэнни пришел к выводу, что Амос на самом деле не очень серьезно относился к идее человеческого разума как некого олицетворения байесовской статистики – все эти штуки с портфелем и фишками для покера не были направлением его исследований. «Амос, вероятно, никогда ни с кем серьезно не обсуждал эту статью. А если и обсуждал, то никто не высказал серьезных возражений».
Человеческое мышление было в такой же мере байесовским, как и математическим. Если бы кто-то спросил Амоса «Вы считаете, что люди консервативные байесианцы?», он мог бы сказать что-то вроде: «Конечно, не каждый человек, но как описание среднестатистического человека – да».
Весной 1969 года Амос, по крайней мере, не отвергал категорически главенствующие теории в области общественных наук. Теории для Амоса были как ментальные карманы или портфели, места для хранения неких идей. Пока вы не можете заменить существующую теорию на ту, которая лучше объясняет происходящее, выбрасывать ее не стоит. Теории упорядочивали знания и позволяли делать более точные предсказания. В то время наилучшим образом работавшая теория гласила, что люди – рациональные или как минимум довольно интуитивные статистики. Они хороши в интерпретации новой информации и в оценках вероятности. Они, конечно, совершают ошибки, но их ошибки вызваны эмоциями, а эмоции случайны, а потому могут быть проигнорированы.
Однако в тот день что-то сдвинулось внутри Амоса. Он покинул семинар Дэнни в необычном для себя состоянии – в сомнениях. После семинара он стал относиться к теории, которая считалась более или менее правдоподобной, как к объекту подозрений.
Его близкие друзья предположили, что сомнения у Амоса были всегда. Например, порой он рассказывал о проблеме, с которой сталкивались офицеры израильской армии, когда вели войска через пустыню. Он и сам с ней сталкивался. В условиях пустыни глаз человека испытывает проблемы с оценкой форм и расстояний. Трудно ориентироваться. «Это очень беспокоило Амоса, – говорит его друг Авишай Маргалит. – В армии многое связано с ориентацией на местности. И хотя он был очень хорош в этом, даже у него возникали проблемы. Предположим, путешествуя ночью, вы видите свет – он далеко от вас или близко? Вам кажется, что источник воды на расстоянии мили или даже меньше, а на самом деле до нее нужно идти много часов».
Как воину защищать родину, если он ее не знает? А знать Израиль было сложно. Армия дала солдату карты, но карты порой бесполезны. Внезапная буря могла резко изменить пейзаж пустыни; сегодня долина здесь, а завтра она уже в другом месте. Когда израильские армейские командиры в 1950-х и 1960-х годах теряли ориентацию и сбивались с пути, они утрачивали и контроль над дисциплиной, так как солдаты понимали: между заблудившимся и мертвым всего один шаг. Амос удивлялся: если человеческие существа приспосабливались для жизни в своей окружающей среде, почему их восприятие этой среды все еще подвержено ошибкам?
Были и другие признаки того, что Амос не вполне удовлетворен взглядами своих коллег-теоретиков в сфере принятия решений. Всего за несколько месяцев до того выступления на семинаре Дэнни он был призван на сборы в армию и отправлен на Голанские высоты. Боевые действия в то время там не велись. Его заданием было просто командовать подразделением на новоприобретенной территории, наблюдать за сирийскими солдатами и по их передвижениям оценивать, планируют ли они напасть. Среди его подчиненных оказался Изя Кацнельсон, впоследствии профессор математики Стэнфордского университета. Как и Амос, Кацнельсон ребенком жил в Иерусалиме во время войны за независимость 1948 года. Сцены тех событий ясно запечатлелись в его памяти. Он вспоминал, как евреи вбегали в дома бежавших арабов и воровали все, что могли. Однажды он услышал шум внутри одного из арабских домов, вошел
