Русский присутствовал на одном сборище, организованном расистами. Ораторы вопили о "желтой опасности". Какой-то старикашка, брызжа слюной, кричал:
- Я знаю, что нам делать! Изгоним их назад в Китай - или пусть их утопят в океане!
Потом поднялся на трибуну деятель демократической партии генерал Вини:
- Если эти "свинячьи хвосты" не уйдут от нас добровольно, то мы выгоним их силой!
После таких поджигательских речей толпа хулиганов отправилась громить китайские кварталы...
В Сан-Франциско волгарь прожил довольно долго. Он учил здесь детей в нескольких русских семействах. Впервые за долгие месяцы у него была настоящая работа.
Между прочим, от своих новых знакомых он узнал подробности одного грязного дела. Местные капиталисты, дав крупные взятки продажным чиновникам во Владивостоке и Петропавловске, отправили целую флотилию для хищнической добычи морских котиков в русских водах. "Парусные суда "наших заатлантических друзей" били зверей и плавали там, как у себя дома!" - с возмущением писал Владимиров на родину.
Скопив немного денег, учитель отправился смотреть калифорнийские достопримечательности.
Горная тропа привела русского к домику с вывеской "Окаменелый лес. Ч. Иванс, владелец". Тут же висела надпись: "За осмотр - 50 центов".
Почтеннейший Ч. Иванс выкопал из купленной им земли окаменевшие тысячи лет назад деревья. Тут были тонкие и толстые стволы, покрытые корой, какие-то каменные обрубки, пни. У одного ствола торчали окаменевшие корни.
Следующую прогулку Владимиров совершил в знаменитую Мамонтовую рощу, где растут гигантские секвойи. Эти хвойные деревья живут до четырех тысяч лет! Задолго до нашей эры те деревья, которые увидел потрясенный экскурсант, уже тянулись к солнцу. Они подняли теперь свои красноватые стволы выше двадцатипятиэтажного дома, и рядом с ними обычные деревья казались хилым кустарником. Миллионы лет назад секвойи росли и в Европе, но теперь на земном шаре их осталось совсем мало.
Волгарь читал дощечки на стволах и пнях. Пней было больше, чем стволов. Вот пень "Первобытного большого дерева". Вот лежит на земле "Отец леса". Его ствол достигает чуть не ста двадцати метров. Рядом - "Мать леса", вполне бодрая старушка, готовая простоять еще веков десять-пятнадцать. Но почему-то с нее ободрали кору. "Старый холостяк" стоит с высохшей вершиной, а рядом с ним печальный пень "Старой девы". Недалеко "Сиамские близнецы" - два великана, почти сросшиеся у корня.
Соседняя, Южная роща еще величественнее. Здесь в дупле одного из деревьев недурно устроился на постоянное житье охотник. Он уверял, что в его "комнате" могло бы разместиться более двадцати лошадей.
Волгарь, насмотревшись за день чудес и порядком устав, прилег было у ствола понравившейся ему секвойи. Но тут что-то вдруг засвистело в воздухе и грузно шлепнулось на землю. Наш турист вскочил. Оказывается, с секвойи упала шишка, но какая - с самовар!
Только что учитель устроился на открытой поляне, подальше от шишек, как страшный треск, а затем чудовищный удар, от которого содрогнулась земля, снова заставил его вскочить на ноги.
Он поспешил туда, откуда донесся треск, и встретил лесорубов. Да, срублено еще одно мамонтовое дерево, сказали они. Чертовски трудная работа! Видел русский путешественник пень "Первобытного большого дерева"? Его сверлили и подрубали три недели, прежде чем оно грохнулось.
- Да зачем же было валить? - простонал Владимиров.
- О, большой бизнес! Босс содрал с дерева кору и построил из нее танцевальный зал в Нью-Йорке - кажется, "Крошка и Мамонт" или что-то в этом роде. Этот малый положил в карман пятьдесят тысяч долларов чистоганом - вот как! Коры немного не хватило, и босс ободрал также "Мать леса"...
В Иосемитскую долину, красивейший уголок Калифорнии, учитель пошел вместе с русским, несколько лет назад приехавшим в Америку. Тот долго скитался по стране, голодал, бедствовал.
- Видите гору? - говорил он. - Я ломал там камни. А за тем холмом домик фермера: там прессовал я сено. Заклинаю: никогда не беритесь за эту работу - пыль, грязь, а платят гроши...
Эти воспоминания несколько мешали наслаждаться красотой Иосемитской долины. А красива она была просто сказочно. Будто кто-то вдавил в неостывшую землю горную цепь, потом вынул ее - и получилась причудливая вмятина головокружительной глубины. В бездну с голубоватых отвесных скал летели жемчужные водопады. А над всем этим - ослепительное синее небо Калифорнии.
...И вот наш путешественник снова пересекает Американский континент на этот раз уже по железной дороге: в Сан-Франциско земляки помогли ему собрать деньги на билет.
Мелькают знакомые места. На маленьких станциях попрежнему встречаются поезда с эмигрантами: одни едут с востока на запад, другие - с запада на восток. Нужда и горе на колесах...
Все ближе берега Атлантического океана. Но как можно покинуть Америку, не увидев Ниагары? И Владимиров делает остановку.
Воды четырех больших озер - Верхнего, Эри, Гурона и Мичигана - имеют один выход в озеро Онтарио: реку Ниагару. На этой-то реке с высоты почти пятидесяти метров вода и низвергается знаменитым водопадом, достигающим в ширину 1300 метров.
Скалистый Козий остров разделяет его на две части - американскую и канадскую. На этом острове индейцы, называвшие Ниагарский водопад "Могучим громовержцем", хоронили некогда своих вождей. Белые пришельцы, меньше всего считавшиеся со святынями индейцев, стали пасти там коз.
Вода, бурля и пенясь в порогах перед водопадом, густозеленой подковой бросалась затем в пропасть. И днем, при солнце, и ночью, при свете луны, мост радуги в облаках водяной пыли соединял берега.
Русскому туристу дали - конечно, за отдельную плату - затасканный непромокаемый костюм и веревочные лапти. Он спустился под занавес водопада. Сквозь зеленую толщу воды едва проникал свет. Водопад ревел так, что можно было оглохнуть.
Владимирову посоветовали остаться на неделю. Пусть русский не пожалеет нескольких долларов: тогда он увидит, как в водопад будет пущено судно с собаками и козами. Конечно, это менее захватывает, чем спуск человека в закупоренной бочке. Но после того, как несколько бедняков, прельстившись деньгами, переломали себе в водопаде хребты, желающих пока больше не находится. Впрочем, говорят, какой-то цирковой артист вызвался пройти над водопадом по проволоке. Но с ним владельцы гостиниц у водопада никак не могут сойтись в цене.
Владимирова не прельщали эти развлечения. Он спешил в Бостон к выборам губернатора.
Путешествуя по стране долларов без долларов, русский учитель видел то, чего не видели праздные туристы. Что это за свободное государство, если рабочие умирают в нем с голоду? А американская демократия? Во время выборов демократ Твид и его приспешники купили десять тысяч голосов по десяти долларов каждый и все же провалились, потому что слишком опозорили себя мошенничеством и воровством.
"Выбирая кандидата, партии почти не заботятся о его честности, а просто выбирают человека, который бы меньше других воровал, - записал он в своем дневнике. - Нью-йоркский гражданин на вопрос русского, за кого он будет подавать голос, отвечал: "За демократов, потому что там меньше воров, чем у республиканцев". С болью в сердце видишь, что обман, насилие, подкуп становятся решительно преобладающими элементами американских выборов... Не желая уступить ни одного процента из своих барышей, капиталисты пьют кровь рабочих..."
После долгих скитаний возвратился наш странник в Нью-Йорк, на землю которого почти четыре года назад он ступил, полный самых розовых надежд. Он встречал за свое путешествие немало отзывчивых людей, особенно среди американских рабочих. Он видел красивые здания и большие города, насмотрелся чудес природы. Как учитель он мог засвидетельствовать, что во многих городах Америки хороши школьные здания.
Но сколько рядом с этим злого, уродливого, отвратительного - всего того, что порождено властью денежного мешка!
...И вот Владимиров, притулившись на палубе парохода между тюками товаров, видит, как тает в вечерней мгле мигающий огонь маяка нью-йоркской гавани. У тусклого судового фонаря он, едва различая буквы, заносит на последней странице своей записной книжки:
"Да, за эти четыре года во мне составилось убеждение, что чужие земли хорошо и полезно смотреть, но для жизни нет страны лучше родного края... Обращая свой взор к востоку, загораются восторгом глаза, радостно бьется сердце, стоишь на палубе судна и с пламенно искренним пожеланием блага родине несешься к родным берегам".
Он ставит точку и, помедлив, размашисто приписывает слово: "Конец". Океан мерно катит волны, заметно усилилась качка. Огонь маяка мелькнул последний раз и исчез.
Мерно стучит машина, и в ее стуке слышится: "Домой, домой, домой..."
СКАЧКА К ПОЛЮСУ
Шестого апреля 1909 года, проснувшись после нескольких часов тяжелого сна, напоминавшего беспамятство, Роберт Пири записал в путевом дневнике:
