При лунном тусклом свете и случайно
Вдруг на скелет в короне наступил.
И череп отлетел от хрупкой шеи,
И с черепа корона соскочила,
И, как ручей, мерцая в лунном свете,
Упала прямо в озеро с утеса.
Артур нырнул за ней и, подхватив,
На голову надел, и пронеслось
В душе: «Ты тоже станешь королем».
Когда же стал он Королем, то вынул
Те камни из короны, показал
Их рыцарям своим и так промолвил:
«Брильянты эти я нашел случайно,
А значит, королевство – не Король —
Владелец их. И впредь пусть будет так:
Раз в год – турнир[147], а приз – один из них.
Тогда за девять лет узнаем мы
Сильнейшего из рыцарей, а сами
Вести бои научимся искусней
И мужественней станем, дабы мы
Могли прогнать язычников, которым
Когда-нибудь, как кое-кто считает,
Страною сей владеть. Чего, конечно,
Бог не допустит!» Так сказал Король.
Минуло восемь лет, и восемь раз
Выигрывал брильянты Ланселот,
Задумав, что вручит их королеве,
Когда добудет все, чтоб этим даром,
Которому цена – полкоролевства,
Ей угодить, и потому о том
Он никому не говорил ни слова.
И вот – свой двор тогда Король держал
В том месте на реке[148], что ныне стало
Крупнейшим в мире городом[149], – Артур
Решил открыть турнир близ Камелота —
В нем призом был последний, самый крупный
И самый дорогой брильянт, – и вскоре
Сказал Гиньевре, той порой болевшей:
«Ужели так больны вы, что готовы
Блистательный турнир наш пропустить?»
«Да, мой Король», – ответила она.
«Тогда вам не увидеть, – молвил он, —
И подвигов великих Ланселота,
Которые вам радость доставляют!»
Гиньевра томным взглядом посмотрела
На Ланселота – рядом с Королем
Был он – и показалось Ланселоту,
Что говорят ее глаза: «Останься!
Ведь я больна. Моя любовь дороже,
Чем все брильянты». И поддался он,
И сердце, для которого законом
Была любая прихоть королевы,
Хоть он и жаждал получить последний
Из тех брильянтов, чтоб вручить их ей,
Принудило его сказать неправду:
«Я, государь, еще не излечился
От старых ран, а посему в турнире
Дозвольте не участвовать». Король
Взглянул на них без слов и удалился.
Промолвила Гиньевра сей же миг:
«Сэр Ланселот, прошу, ответьте мне,
Зачем вы пропускаете турнир?
Ведь рыцари, из коих половина —
Наши враги, в народе слух распустят:
«Пока Король отсутствует, они,
Стыд потеряв, милуются друг с другом!»
Досадуя, что лгать пришлось напрасно,
Воскликнул Ланселот: «Как вы разумны!
Не то, что прежде, в дни, когда впервые
Меня вы, королева, полюбили!
Тогда толпа для вас была ничем —
Кузнечиками на лугу зеленом,
Когда их голоса к травинкам липнут,
И каждый голос ничего не значит.
А рыцари? Так их молчать заставлю!
На поклонение мое глядят
Теперь спокойно. Многие певцы —
И это никого не оскорбляет —
Соединили нас в своих балладах:
Храбрец из храбрых – Ланселот, Гиньевра —
Прекрасней всех, – и пьет за наш союз
Любой из наших рыцарей на пире,
Да и Король внимает им с улыбкой.
Но как же быть теперь? Чего мне ждать?
Король ли что сказал? Иль сами вы,
Моею службой тяготясь, решили
Вновь сблизиться с безгрешным вашим мужем?»
В ответ Гиньевра грустно усмехнулась:
«Да, мой Артур безгрешен, безупречен.
Да, совершенство он. Да, это правда.
Но можно ли глядеть на солнце в небе?
Ни разу он меня не упрекнул,
На мой обман не намекнул ни разу,
Во мне уверен он. И лишь сегодня
В его глазах догадка промелькнула.
Один мерзавец рассказать про нас
Решил ему, который, как и прежде,
Фантазиями о своем Столе
Обуреваем и людей связует
Обетами такими (чтоб их сделать
Подобными себе), какие просто
Нельзя исполнить. Но во всем, мой друг,
Он виноват, хоть не виновен вовсе.
Коль любит, так коснулся бы земли:
Лишь опустившись, солнце обретает
Окраску… Ваша я, а не Артура,
Во всем за исключеньем брачных уз.
Прошу вас, отправляйтесь на турнир.
Комар, пищащий тоненько, способен
Нарушить сладкий сон наш. Мелкота
Жужжит так громко! Мы их презираем,
Но на беду они пребольно жалят».
Тогда сказал ей Ланселот Озерный:
«Как после моего отказа я
Могу явиться в Камелот к Артуру,
Который сам столь верен слову, словно
То слово – Божье?»[150]
А ему – Гиньевра:
«Ребенок чистый, от интриг далекий,
Он потому меня и потерял.
Бог с ним!.. Вот что мне в голову пришло:
Я от людей слыхала, что едва
Касаетесь вы рыцаря копьем,
Как тут же падает он, ибо знает,
Что Ланселот пред ним. Всех побеждает
Одно лишь ваше имя. Посему
Явитесь неизвестным на турнир.
Над всеми верх возьмите. Я на счастье
Вас поцелую. А Король наш добрый
Тогда простит уловку вам, мой рыцарь,
За ваш триумф. А правда – ни к чему!
Вы ж знаете – бывает он добрей
Охотника после охоты славной.
Победы его рыцарей ему
Своих дороже. Говорят они,
Что не напрасен труд его. Скачите.
Скачите и с победой возвращайтесь».
И оседлал коня сэр Ланселот,
Сам на себя сердясь, и в путь пустился.
Но узнанным быть не желая, он
Покинул оживленную дорогу
И поскакал неезженной тропой,
Бегущей по холмам уединенным,
И там в свои так часто погружался
Фантазии, что тропку потерял.
Плутал довольно долго рыцарь прежде,
Чем снова отыскать сумел тропу,
Которая, петляя меж оврагов,
До замка в Астолате доходила.
И увидал он на холме далеком,
На западе, пылающие башни.
Туда и поскакал, и дунул в рог,
Что у ворот висел. И вскоре вышел
К нему немой и сгорбленный старик.
Он Ланселота в гостевой покой
Провел и снять помог ему доспехи.
И удивлялся Ланселот тому,
Что не сказал ему старик ни слова.
Затем увидел он владельца замка,
Который шел ему навстречу вместе
С могучими своими сыновьями,
Чьи имена – сэр Торр и сэр Лавейн.
За ними дочь хозяина ступала,
Элейн – лилея замка Астолат,
Но не было нигде хозяйки дома.
Они еще чему-то своему
Смеялись все, когда великий рыцарь
Увидел их. Сказал хозяин замка:
«Откуда вы пришли, мой гость, и кто вы?[151]
По вашему наряду и осанке
Подумать мог бы я, что вы – первейший
Из королевских рыцарей, из тех,
Кто за столом Артура ест. Его
Я видел. О других я только слышал,
И ни с одним, признаться, не знаком».
Ему ответил Ланселот великий:
«Да, я известен в замке Короля,
И щит мой, что я в спешке взял, известен.
Но неизвестным в Камелот хочу
Я на турнир брильянтовый явиться.
А потому не спрашивайте, кто я.
Час не пришел для этого пока,
А щит – молю я – дайте мне другой,
Коли такой найдется. Без герба
Или с чужим гербом, по крайней мере…»
«У Торра есть, – сказал хозяин замка, —
Торр в первом же своем бою был ранен,
И без герба остался щит его.
Возьмите этот щит». А Торр добавил:
«Раз не по мне он, так и быть, берите».
Его отец, услышав речь такую,
Залился смехом: «Стыдно, сэр Невежа!
Так отвечает рыцарь благородный?
Бог с ним!.. Зато Лавейн, мой младший сын,
Уверен, не жалея сил поскачет,
Брильянты на турнире завоюет
И, возвратясь сюда, украсит ими
Златые волосы вот этой девы,
Чтоб стала она втрое своенравней…»
«Отец мой добрый, не позорь меня
Пред благородным рыцарем, – воскликнул
Младой Лавейн. – Моей вины в том нет:
Хотел я Торра лишь поддеть слегка…
И сам он горевал, что не поехал.
То было только шуткой! Знайте ж, рыцарь,
Привиделось девице нашей[152], будто
Брильянт ей положили на ладонь,
Но выскользнул он и в поток упал
Или в колодец. И тогда сказал я,
Что если б я добыл брильянт в бою —
Поверьте мне, мы просто так шутили! —
То я бы попросил ее держать
Брильянт покрепче. Это ж просто шутка!
И все-таки позволь, отец, уехать,
Коль разрешит мне рыцарь благородный,
С ним в Камелот. И пусть меня победа
Не ждет, но приложу я все старанья,
Чтоб победить. Да, я, конечно, молод,
Но сделаю я все, что в моих силах».
«Я буду счастлив, – молвил Ланселот, —
Такого провожатого иметь
Среди холмов, где заблудился я.
И буду рад считать своим вас другом!
И может быть – кто знает? – вам удастся
Брильянт завоевать для этой девы.
Слыхал я, он прекрасен и велик».
«Он столь прекрасен и велик, – вмешался
Сэр Торр, – что королеве лишь пристало
Носить такой, а не простой девице».
Тогда Элейн – она при разговоре
Стояла очи долу опустив —
Услышав, что о ней с пренебреженьем
При незнакомом рыцаре сказали,
Вся краской залилась. А Ланселот,
Заметив это, вежливо, но честно
Ответил: «Коль прекрасное подходит
