– Что с остальными кораблями? – перекрикивая вой ветра, спросил Егор, задирая голову вверх – там, в обрывках различных снастей и канатов, бешено приплясывали на ветру только какие-то жалкие лохмотья и длинные светлые ленты, бывшие когда-то надёжными корабельными парусами. Только фамильный флаг князей Меньшиковых – с чёрной златоглазой кошкой на розово-алом фоне – продолжал гордо реять, надменно презирая все ветра этого бренного мира.
– Не знаю…, – честно ответил Фруде. – К корме не пробиться… Но, думаю, все они давно уже отстали… Только многометровые волны – за кормой…
Ветер не стихал ни на минуту, «Луиза», мелко дрожа всем корпусом, неудержимо неслась вперёд. Куда? По словам Фруде получалось, что большей частью – на запад, но иногда, когда ветер ненадолго менялся, то и на юго-запад.
Изредка бригантина, подпрыгивая на волнах, отрывалась всем корпусом от водной поверхности. Тогда в животе – на краткий миг – ощущался ледяной холод, а в голове поселялись серьёзные сомнения: – «А вдруг, шведский шкипер вовсе и не шутил, и этот корабль, действительно, умеет летать?»…
Время текло вязко и медленно, как хмельная блевотина по стене деревенской избы в морозную погоду. День, ночь, день, ночь…
Илья Солев умер ещё в самом начале урагана, видимо, сильно ударившись головой об угол прикроватной тумбочки – после первого же серьёзного порыва ветра. Так что, Санька и Наоми пристёгивали кожаными ремнями к койке уже безнадёжного мертвеца. Он там, на корабельной койке и оставался, ремнями пристёгнутый. Во время такого сильнейшего природного катаклизма даже сбросить за борт мёртвое тело не представлялось возможным…
Санька, Санечка, Сашенция… Смотреть на неё было откровенно страшно. От нервных переживаний она сильно похудела, подурнела, огромные глаза потухли и ввалились, даже волосы – раньше густые и пышные – как-то сразу потускнели и визуально стали намного тоньше, свалявшись в несимпатичные старушечьи лохмы…
Егор, тихонько скрипя зубами, безвольно наблюдал, как супруга, сидя на полу в дальнем углу кают-компании, часами раскачивается из стороны в сторону, повторяя – как безнадёжно заезженная грампластинка – одно и тоже:
– Петенька, Катенька, где же вы? Живые ли? Сперва Шурочка пропал. Теперь, вот, вы… За что мне это всё? За – что??? Петенька, Катенька…
Время от времени Егор садился рядом, крепко обнимал жену за плечи, пытаясь успокоить, шептал ей в ухо всякие нежные глупости, понимая – в глубине души – что все его усилия бесполезны и бессмысленны. Он уговаривал Саньку съесть хоть что-нибудь, только она всегда отказывалась наотрез. Хорошо ещё, что воду глотала иногда… С ума можно было сойти от всего этого. Но Егор-то точно знал, что он – не сойдёт. Никогда и ни за что… А, вот, с Санькой творилось что-то определённо не то…
В один из редких моментов, когда мысли жены ненадолго ушли чуть в сторону от потерянных детей, затерявшихся где-то в бесконечных просторах Атлантического океана, она неожиданно поделилась с Егором своими подозрениями:
– Знаешь, Саша, мне кажется, что Солев не сам умер. То есть, я хочу сказать, что не от удара головой об угол тумбочки.
– А от чего?
– Я думаю, что его убила эта подлая японская кукла.
– Саня!
– Что – Саня? Я уже двадцать шесть лет – Саня! Помнишь, как мы трое упали на Илью, когда ветер первый раз ударил по «Луизе»? А потом – от упавшего на кровать масляного фонаря – загорелась льняная простынка?
– Ну, помню.
– Вот, тебе – и ну! – неожиданно разозлилась супруга. – Ты, Саша, тогда вскочил и Илюшкин камзол набросил на огонь, а, заодно, и на фонарь. Всё потухло, вокруг стало очень темно и страшно. Помнишь?
– Конечно же, помню! Но, что с того?
– А то, что в самый последний момент, прежде чем окончательно навалилась темнота, я краем глаза заметила, как эта Наоми указательным пальчиком ткнула Илье Солеву вот сюда, – Санька осторожно коснулась своей стройной шеи там, где проходила сонная артерия.
– Никогда не показывай на себе! – машинально отдёрнул Егор жену и закашлялся…
Машинально? Да нет, в эту примету – он верил искренне. Вернее, даже не верил, а железобетонно знал, что она работает – независимо от веры, или, там, от неверия… В 2006-ом году его лучший армейский дружок Серёга Терентьев рассказывал как-то – по очень сильной пьянке – в одном Богом забытом военном городке, расположенном на ливийско-алжирской границе, мол: – «Полоснул я тогда, ночью, из своего «Калаша» наудачу, а с утра пошли мы территорию осматривать – и, точно – труп бербера лежит за холмиком. Две мои пули повали ему в живот…». И Серега показал на себе – куда они попали конкретно… Что же вы думаете? Через полторы недели две пули и прилетели Терентьеву прямо в живот, куда он и показывал. Только были они выпущены не из «Калаша», а из американской винтовки М-16. Да какая, собственно, разница? Правильно, ни какой…
Откашлявшись, Егор привёл сильный встречный контраргумент:
– А чего же она – уже третьи сутки подряд – истуканом сидит возле мёртвого Солева, горько рыдает и безостановочно что-то шепчет, кланяясь при этом, как натуральный Ванька-встанька? – чуть не ляпнул: – «Прямо как ты…».
– Притворяется, наверное, гадина коварная! Чтобы снять с себя все подозрения! – отпарировала Санька, но тут же, вспомнив о неизвестной судьбе близняшек, снова завела свою бесконечную пластинку: – Петенька, Катенька, где вы сейчас? Живые ли? Сперва, вот, Шурочка пропал…
«Какие же вы, Меньшиковы, недоверчивые и подозрительные ребята!», – искренне удивился внутренний голос. – «Ну, ты, братец, ещё ладно. Начитался в двадцать первом веке заумных и гадких детективных романов, вот, тебе в голову и лезет всякая глупая чушь. Но, Санька-то? У неё, откуда, взялась эта нездоровая подозрительность? Ладно, давай вместе рассуждать… Предположим – только на минутку – что Сашенция полностью права, и именно эта странная японская гейша отправила Илью Солева на тот свет… А, что такого? Японка – как-никак! Значит, чисто теоретически, она может владеть разными хитрыми приёмами из бесконечного арсенала восточных единоборств… Только, вот, зачем – она убила Солева? То есть, могла его убить? Допустим, Наоми боялась, что Илья придёт в себя и расскажет тебе, братец, нечто… Что – расскажет? А, допустим, о содержимом тайной кожаной сумки. Помнишь, ты же сам Илье давал понять, что очень интересуешься данным вопросом? Вот, то-то же! Допустим, что Солев тайком заглянул в сумочку и обнаружил там… Ну, например, бесценную чёрную жемчужину – размером с куриное яйцо. Или голубой алмаз, который потянет на сотню-другую карат… Почему бы и нет? Вполне жизненная версия! Наоми застала его за этим делом, подумала, что он самый обычный вор, и… Что – и? Ну, не знаю! Может, в горячке дала Илье по башке тяжёлым табуретом, а потом что-то там нахимичила с его раной, чтобы началось заражение крови… Надо будет – при первой же оказии – тщательно обыскать эту кожаную тару, предназначенную для хранения всяких загадочных тайн и изощрённых загадок. Ладно, с этим всё – в первом приближении – более или менее понятно. Вернее, совсем ничего и не ясно, но имеется реальная возможность – потом прояснить… А, вот, семейство Солевых. Старшего брата какие-то непонятные гады зарезали в крохотном немецком городке, младшего беглые стрельцы запытали – до самой смерти – в балтийских жёлтых дюнах, теперь, вот, пришла очередь среднего… Да, в откровенно-недобрый час все они повстречались с тобой, братец… Надо бы узнать – может, в России у них старики-родители остались? Если что, то и помочь надо будет чем-нибудь. Деньгами, например…».
Он проснулся с чётким пониманием, что что-то ни так. Проснулся и после этого ещё целую минуту пролежал с закрытыми глазами, насторожённо и старательно прислушиваясь к ощущениям.
«Чёрт меня побери! Просто непривычно тихо вокруг!», – первым прозрел сообразительный внутренний голос. – «И качка почти не ощущается… Подъём, братец! Подъём! Форверст! Закончился, наконец-таки, штормяга…».
Егор проворно вскочил на ноги и огляделся. Полутёмное помещение кают-компании «Луизы», тусклый свет двух масляных фонарей, развешанных на противоположных стенах. В самом дальнем углу, всё также сидя на полу и уткнувшись лицом в колени, крепко спала Санька. На соседних койках мирно посапывали-похрапывали Ерик Шлиппенбах и рыжебородый помощник капитана бригантины, чью длинную шведскую фамилию Егор так и не запомнил.
На палубе его встретили беззаботные и ласковые солнечные лучи, тёплый ветерок нежно коснулся давно небритых щёк. Синее безоблачное небо, далёкий аромат дыма – от походного костра…
«Откуда здесь, братец, походный костёр?», – тут же запаниковал внутренний голос. – «Может быть, пожар? Неужели, горим?».
Егор по короткой лесенке вбежал на капитанский помост, коротко и радостно кивнув головой Фруде Шлиппенбаху, стоящему у корабельного штурвала. Но спрашивать ничего не стал, а вытащил из-за голенища сапога подзорную трубу и жадно приник правым глазом к окуляру, напряжённо всматриваясь в светло-сиреневые морские дали. Рука плавно перемещала оптический прибор, а невыдержанный внутренний голос, потрясённый увиденным, разразился целым потоком удивлённых междометий…
