вип-трибунку:
— Козёл, обещал же быть!
Рыжов только теперь стал отмечать про себя, как по-арийски красив Попович. Какие точные движения, какие правильные слова, как послушны ему сейчас все, даже лицевые, мускулы, как выразительны. Не то, что пару часов назад в читальном зале университетской библиотеки. Вспомнив об этом, Гена опять почувствовал алюминиевый привкус, а в запахах воздуха — цементный нюанс.
— А когда Шардоне правильно вызревает, какие у него должны быть аромат и вкус? — спросил у Рыжова Иванников, центр-форвард казахской команды. Гена имел неосторожность перед началом товарищеского банкета оценить качество подаваемого на променад молдавского шардоне.
— Букет.
— То есть?
— Надо говорить «букет». И у шардоне он должен быть минеральным, с преобладанием оттенков мела.
Иванников с недоверием наморщил лоб, удивился и отошёл к своим.
— Ну, ну, ну, — улыбаясь, заговорил выросший из-под земли Попович, — не грузи наших гостей московскими баснями. Отличное вино после жаркого поединка. Сам проследил, чтоб охладили. В перерыве звонил сюда.
— Да я что-то вспомнил из прошлой жизни, — также улыбаясь, стал оправдываться Рыжов.
— Лиля когда обещала позвонить?
— Я просил завтра, ты же слышал. У меня не так много времени; я собирался во вторник с утренним поездом отбыть. Встречусь с её отцом и потом дома всё обмозгую. В общих чертах концепция сценария проста, только может так получиться, что Пулиопулос (так?) не сможет или не захочет ответить на мои вопросы. Знаешь, как стариков штормит иногда? Вдруг потащит не в ту степь.
— Я об этом тоже подумал, — радостно стал подпевать Попович, — а степь у нас кругом.
— Вот. И если так получится, подберём кого-нибудь ещё?
— Не вопрос! Я с краеведами отлично лажу. Они, правда, почти все из КПРФ, что делать, но с головой дружат. И очень переживают, в чьи руки они передадут эстафету.
— То, что надо, — продекларировал Рыжов не очень весело, — но это запасной вариант. Сначала Пулиопулос.
И Гена ещё раз услышал:
— Не вопрос!
Весь банкет Рыжов наблюдал за местным Геной. Когда все поднимали бокалы с каберне и саперави, он держал в руках бокал с минеральной водой. Когда он брезгливо отказался от кальяна, вслед за ним отказались все игроки команды Злакограда. Только жёны тех, у кого они были, наполняли часть банкетного холла фруктовым дымом. Когда официантка с подносом грязной посуды не могла найти фарватер для своего дрейфа, он галантно приходил на помощь и к ней.
«Он безупречен, — думал Рыжов, — как те криминальные авторитеты, на которых ему довелось насмотреться во время своей короткой ресторанной карьеры. — Интересно, после его помощи официантки не исчезают?» Это Гене вспомнился конец девяностых, когда в том ресторане, где он работал, после пары-тройки раз неоценённой помощи исчезла одна офсянка. Трудовая мигрантка из Белоруссии.
Потом потанцевали. Потом проводили гостей в отель.
— Разве прошёл бы вечер так душевно, если бы мы выиграли? — спросил Вясщезлов не то у себя самого, не то у Космоса.
«Однозначно» — подхватил эту мысль Рыжов. Естественно, молча. От усталости чувство тревоги притупилось, и в полудрёме он стал равнодушным к возможной опасности и даже ироничным, каким, собственно, и должен быть журналист.
«Ещё год-два, — думал Гена, — и пролезет он в местную думку. Дальше — больше. Областной министр спорта и молодёжной политики, или даже мер, или помощник губернатора, а дальше уж как повезёт. Может, и в Москве встретимся. Это сейчас он свой Скотопрогоньевск клянёт, а потом ещё бравировать своей малой родиной будет. Я, дескать, из народа, я из глубинки. Ну да, вполне возможно. Таких ценят».
К дому Вясщезловых подъехали заполночь.
— Ты что, задремал?
«Никаких гостиниц, будешь жить эти дни у меня!» — таким решительным был ответ одного Гены другому на вопрос, какой отель в Злакограде поприличней.
Отец Андрей
Странно, конечно, но отец Андрей, не стесняясь, вышел встретить сына и его гостя в очень простом штатском платье. Его самовязанный свитер на пуговицах и аккуратно подстриженная борода не производили впечатления, что он священнослужитель РПЦ. С первого взгляда Гена почувствовал с его стороны неподдельный интерес к себе или даже желание чем-то поделиться.
— Пап, — удивлённо заговорил Гена-местный, всходя на крыльцо, — ты чего не спишь? Ложился бы, второй час ночи.
Отец Андрей знал, что гость его сына приехал ненадолго и хотел с ним познакомиться, узнать его настоящее имя, то, под которым его весть Бог. Был у Рыжова или, как его называли в интернете, у Руфулуса. ры, цикл встреч с современными юродивыми, который официальная церковь не могла не заметить и не могла простить. Одно дело, когда ей незаслуженными упрёками колола глаза не очень образованная и очень обиженная на судьбу безликая интеллигенция, и совсем другое, когда эти упрёки выдают за правду набравшие последнее время в обществе вес щелкопёры, как сказали бы про них во времена Гоголя. Была у Гены в те дни и пара неожиданно неприятных телефонных бесед со знакомыми духовными лицами. Ведь Гена Рыжов в тех своих передачах был современным зрителем бессмысленных, как ему казалось, духовных поисков, скептичным, ироничным и порою ехидным. Эпитет «атеист» для выбранной им роли был бы слишком мягок. Своими деликатными остротами он жалил всех, с кем разговаривал на тему спасения. Но клиру доставалось несравненно больше, чем ищущим свой путь одиночкам. И в потоке его логичных, обличительных и зачастую красивых фраз слышалась даже некоторая симпатия к последним.
Желая познакомиться с Руфулусом. ры, отец Андрей питал надежду, что слова этого юноши и его поведение были всего лишь ролью. И правда, у молодых людей, ещё не выстрадавших своих убеждений, такое сплошь и рядом. Даже у интеллектуалов. Их мозг, испещрённый, исцарапанный убедительными научными граффити, с лёгкостью поглощает крамолу и с радостью делится ей. И публика ликует от того, что слышит то, что хочет слышать. И какой же оратор позволит себе отказаться от такого успеха, от такой роли? Даже если сердце ею гнушается. Потерпит.
— Буду очень рад познакомиться с вами, — глядя в глаза Рыжову и не обращая внимания на слова сына, сказал отец Андрей.
— Взаимно, — весело ответил Гена и тоже протянул руку, — Геннадий.
Видя реакцию Рыжова, местный Гена с раздражением понял, что отбой откладывается на неопределённое время.
— Ну, пап! — еле слышно сказал он как будто себе самому, когда услышал вопрос отца:
— Не откажетесь от чая? Самовар на веранде.
Чай пили из казахских пиал, приобретённых, наверное, ещё в советские времена. Говорили, как и предполагалось, о тех самых стримах Руфулуса. ры и вообще о религии, о человеке и о феномене
