она даже не
пискнула, наоборот, встала удобнее и посмотрела на спуск с видом завоевательницы.
— Я тоже хочу! — неожиданно заявил княжич.
— Давай посмотрим сначала, как она прокатится, — оробев, засомневались приятели. Но
княжич отрицательно мотнул головой и пояснил:
— Когда дядька увидит, что мы сделали, то боле не позволит… а я хочу!
Дуня терпеливо ждала, когда стопы княжича будут закреплены к снежной доске и
показывала ему, как надо развернуть корпус, держать руки и пружинить на ногах.
Иван Иваныч не понимал слова «пружинить», но постеснялся спрашивать при притихших
дружках, чья шалость по отношению к Дуньке не удалась из-за него. Он внимательно следил за
движениями девчонки и интуитивно понял, что она имела в виду. Но наедине решил потом
уточнить, что за слово такое — «пружинить».
А потом приглядывавшийся к возне ребятни дядька только и видел, как княжья ватажка
вдруг зашумела, облепила Дуньку и подтянула её к краю горки, а за нею так же поступили с
княжичем. Никифору не было видно, почему вдруг эти двое словно бы не могут ходить и их как
будто толкают. А дальше боярин побледнел и схватился за сердце.
Дунька заверещала и понеслась с горки неведомо как, но стоя, а следом за ней вопя на одной
ноте таким же образом покатился с горки княжич.
— Держите их! — не своим голосом закричал Никифор и княжеские холопы вместе с
Дуниными бросились догонять детей. Послышались возмущенные крики отталкиваемых
людей, ругань…
Дуняша обеспокоенно оглянулась и потеряв равновесие, не удержалась на доске. Она нелепо
взмахнула руками, упала и кубарем покатилась вниз. Бабы, до этого спокойно наблюдавшие за
веселящимися маленькими бояричами и боярышней, заголосили:
— Убилась!
Всё происходило быстро.
Княжич только что слышал возбуждённо-радостный гомон приятелей, потом вопль дядьки и
присоединившиеся крики множества людей и вдруг истошное: «Убили!» на фоне падения
Дуньки.
Да и покатилась она, как бочонок, крутясь вокруг себя. Восторг и ощущение полета тут же
перебил страх! Тело княжича стало непослушным и расплата последовала немедленно.
Иван Иваныч упал, из-за доски кувырнулся, ноги больно дёрнуло, а потом его так же, как
Дуньку, закрутило в падении. Он сгруппировался и не сопротивлялся, чувствуя, что ещё
немного — и остановится без усилий.
Обезумевший Никифор Палка несся вниз, размахивая руками и не помня себя, и чудо, что не
переломал себе ноги!
Дуню эпическое падение здорово встряхнуло и ей хотелось полежать, прийти в себя, но она
слышала вопли обеспокоенных людей, поэтому кряхтя поднялась и вяло помахала рукой, показывая, что жива. Чувствуя боль в ноге, она осторожно наступила на неё и, сообразив, что
не так уж больно, похромала к княжичу:
— Иван Иваныч, живой?
Он повернул голову к ней и посмотрев на неё шальными глазами, ответил:
— Ох и выпорют нас! — и тоже стал подниматься.
Дуня почувствовала соленую влагу во рту и сплюнула кровью. Подняла руку к губам, думая, что разбила их, но нащупала языком дырку на месте качающегося зуба, предвестника её
гениальных идей. Кровь во рту быстро набралась заново и пришлось вновь сплюнуть.
Княжич задумчиво понаблюдал за ней, пожевал губами и тоже сплюнул красным.
— Кажется, зуб выбил! — сообщил он и растянув губы, показал дырку.
— Молочный? — зачем-то деловито уточнила Дуня.
— Ага.
— Я тоже, — и улыбнулась. Княжич посмотрел и тоже улыбнулся: — У тебя двух зубов не
хватает, — сообщил он, и Дуня срочно стала проверять языком. И точно, оба верхних передних
молочных вылетели при ударе, а она так наелась снега, что даже не заметила. На всякий случай
нагнала слюны и ещё раз всё сплюнула, надеясь на то, что промоет собственной кровью дырки
от попавших извне микробов.
Тут к княжичу подбежали холопы и стали его ощупывать, но Иван Иваныч только
недовольно отбивался, а потом сердито рыкнул на них, отгоняя и почти беззвучно повторил
подружке:
— Выпорют.
Она как раз увидела лицо приближающегося княжьего дядьки. Он уже не бежал, а еле шёл и
был ужасно бледен, но в глазах его разгорался дух возмездия! Дуня сразу поняла, что её
будущее висит на волоске. План по спасению созрел мгновенно. Дуня подмигнула княжичу и
громко застонала, театрально раскинув руки, словно бы взывая к небу:
— У-у-умира-а-а-ю-ю!
Мальчишка недоуменно хлопнул глазами, но тут он увидел приближающегося дядьку и его
вид был нехорош, совсем нехорош. По спине княжича побежали мурашки, предчувствуя
наказание и ему захотелось «умирать» вместе с Дунькой. Уж больно жалостливо у неё
получилась это делать.
Иван Иваныч вцепился в едва держащуюся на ногах Доронину и тоже что-то простонал. Все
вокруг замерли, а шатающиеся княжич с дьяковой внучкой в обнимку начали подниматься на
горку… всё быстрее и быстрее… под конец они лезли на четвереньках — и никто за ними не
мог угнаться!
Вместе с ожившими приятелями эта парочка ловко заскочила в сани и, не дожидаясь дядьки
с холопами, помчалась в Кремль.
На женской половине героическим страдальцам была оказана помощь и ласка. Их
переживания щедро сдобрили вкусностями, хотя и пожурили, чтобы больше так не рисковали.
Ругать детей княгиня не стала, видя их раскаяние и испуг, а после и перед Никифором Палкой
заступилась за них.
— Дунька, — незаметно толкнул её княжич в бок, — растолкуй, что такое «пружинить».
На лице девчонки полное раскаяние сменилось задумчивостью, потом озарилось
вдохновением, и рука потянулась к зубу, чтобы постучать или покачать… опустилась, на лице
мелькнула досада.
— Я тебе покажу… — прошепелявила она, — надо только до кузницы добежать и сделать
такую штуку… — Дуняша изобразила что-то непонятное руками, но поняв, что ничего не
понятно, махнула рукой и повторила: — Закажу в кузнице…
— Вместе закажем! — отрезал княжич. — Хочу сам видеть и слышать, что ты там будешь
говорить.
Тут Дуняше на ногу наступила жалеющая её Маша… и парочка вновь опустила головы и
начала горестно вздыхать.
ГЛАВА 7.
На следующий день Дуняшу пригласили в Кремль с сестрой только для того, чтобы старая
княгиня посмотрела на неё. Виновница вчерашнего переполоха робко улыбнулась, светя
дырками вместо зубов, приветствуя Марию Ярославну.
— М-да, хороша! — процедила старая княгиня и, чуть повернув голову, посмотрела на
наставника внука отца Феодосия. Тот выступил вперёд и глядя на всех с укором, произнёс
наставление:
— Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына, а кто любит, тот с детства наказывает его!
Все притихли, а взрослые боярыни согласно
