«Дальше, вперед», — подбадривал себя Джонни, борясь с желанием спуститься на улицу, чтобы попросить у советских солдат что-нибудь поесть себе и собаке и напиться. Джонни пошел дальше, и скоро вокзал, мост и все предместье остались позади. Трехногий, голова которого опускалась все ниже, уныло плелся сзади.
Через несколько километров стало нестерпимо жарко, так как солнце вышло из-за тучи и палило вовсю. Впереди виднелся широкий «веер» путей грузовой сортировочной станции. Локомотивное депо и мастерские казались вымершими. Над их плоскими крышами, покрытыми битумом, струился нагретый воздух. За ними в светло-голубое небо поднимались массивные металлические трубы электростанции.
На бреющем полете пролетело несколько штурмовиков. Они шли в западном направлении, причем так низко, что можно было без труда рассмотреть красные звезды на крыльях. Самолеты исчезли над крышами Руммельсбурга. В этом предместье дома стояли плотно друг к другу. Кое-где с них обвалилась штукатурка, черепичные крыши осыпались. В некоторых домах зияли провалы. На одной площади, изрытой окопами, стояли грузовики с железными рамами, которые Джонни видел вчера во время долгой стоянки на развилке. Только теперь на концах длинных балок были укреплены ряды сигарообразных снарядов, которые серебряно блестели а были похожи на небольшие крылатые бомбы или ракеты.
Совершенно вымотавшись от жары, голода и жажды, Джонни выпросил возле одной походной кухни кусок черного хлеба, который он великодушно разделил с Трехногим. Жажду они утолили водой из колонки на улице. После этого мальчуган сразу же отправился в путь. Собака плелась на расстоянии, которое все более увеличивалось.
Вблизи вокзала Осткройц обзор местности несколько расширился. Отсюда уже можно было рассмотреть значительную часть центра города. На горизонте виднелись чудом уцелевшие фабричные трубы, шпили соборов, водонапорные башни и другие высокие строения или, вернее говоря, их полуразрушенные остова, а вдалеке — купол Силезского вокзала. Весь Берлин был похож на гигантский камень, разбитый огромным молотом на тысячи мелких осколков.
Джонни ускорил шаг. Чем дальше он шел, тем знакомее становилась ему местность. Слева — одиноко возвышающийся каркас школы, красноватая церковь с острым шпилем, а чуть дальше — развалины заводов; справа, за длинными рядами отцепленных вагонов, — железнодорожные мастерские, в которых еще до призыва в армию работал отец. Километрах в двух отсюда должно быть шоссе на Кюстрин.
Над следующей станцией, которая лежала ниже, чем ряды разрушенных домов по обеим сторонам, проходил огромный путепровод. Трехногий бежал теперь впереди, Джонни удивлялся этому, ведь последние километры собака плелась все медленнее, так что иногда он даже терял ее из виду. Когда он подошел к домику начальника станции, то увидел, что собака легла перед открытой дверью.
Трехногий принюхивался, вытянув лохматую голову и постукивая коротким хвостом по перрону. Из комнаты доносился чей-то голос. Подойдя ближе, Джонни увидел в полутьме у разбитого окна худощавого, лысого солдата — сержанта, который непрерывно повторял что-то в телефонную трубку полевого аппарата. Вокруг чугунного котла, стоявшего на табуретке, сидели офицер и несколько солдат. Они ели ложками суп. Сначала солдаты заметили собаку, изуродованный вид которой, видимо, вызывал у них сострадание. Они попеременно гладили Трехногого, а один солдат налил ему немного супу в плоскую консервную банку.
Лишь потом они обратили внимание и на Джонни. Лейтенант, молодой человек с широким лицом и сильными плечами, поманил мальчугана к себе. Взял его за воротник куртки и потрогал пальцем маленькую красную звездочку, которую подарила Джонни Ганка,
— Русский? — спросил он.
Джонни покачал головой.
— Поляк?
— Нет, — ответил Джонни.
Лицо лейтенанта сразу же стало серьезным.
— Немец? — спросил он снова по-русски.
— Я не понимаю, что это…
Офицер легко взял Джонни за подбородок, медленно повернул мальчика к себе лицом и стал внимательно рассматривать.
— Немец, — сказал он хриплым голосом. — Немецкий ребенок, — произнес он теперь по-немецки. — Так, кажется, говорят у вас по-немецки?
Джонни постарался кивнуть.
— Откуда же ты? — Лейтенант, казалось, задумался. Видимо, он подыскивал нужное слово, которое никак не приходило ему сейчас в голову. Рукой он сделал в воздухе неопределенный жест. — Откуда у тебя эта звездочка? — спросил он наконец. — Маленькая красная звездочка.
— От ваших, — ответил Джонни и рассказал о том, что с ним произошло.
Кажется, лейтенант понял его.
— Ну, и что же дальше?
— Я хочу домой. Скоро две недели, как я в пути…
— Домой… Нах хаус, — медленно и протяжно повторил лейтенант эти слова.
Джонни сразу закивал:
— Да, да! — И показал рукой вперед: — Нах хаус.
Офицеру, видимо, понравились эти слова. Он задумчиво покачал головой, а потом тоже показал рукой вперед и произнес:
— Туда пока нельзя! Нельзя домой!
— Можно, — не соглашался с ним Джонни.
— Нельзя пока домой, — настаивал лейтенант, — там война!
Он указал через плечо в сторону, откуда пришел Джонни. «Неужели он меня снова отправит назад?» — с испугом подумал мальчуган.
— За нашей спиной — уже мир, — сказал офицер, — а впереди еще идет война. Нельзя тебе пока домой!
34
Страшные огненные полосы.
Трехногий не отказывается идти дальше.
Боевое крещение.
Дома!
«Обратно я не пойду, — решил Джонни, — ни в коем случае!» Еще час назад он, возможно, согласился бы с этим. Но сейчас он так близко от цели! Желание Джонни увидеть наконец свою мать было настолько велико, что его не мог остановить даже соблазн остаться с русскими солдатами, где он чувствовал себя в полной безопасности.
Но он не мог в то же время уйти просто так, тем более что суп в чугунном котле очень соблазнительно пахнул. Солдаты догадались, что Джонни голоден. Они пододвинули табуретку и пригласили Джонни поесть вместе с ними. Мальчик не стал ждать повторного приглашения, достал ложку дяди Коли и вместе с солдатами склонился над котлом. Давно насытившийся Трехногий растянулся под столом и задремал. Время от времени звяканье ложек о котел и чмоканье перемежались с глухим артиллерийским гулом.
Солдат, дежуривший у полевого телефона, принял, кажется, важное сообщение. Он что-то крикнул лейтенанту. Тот подошел к телефону и схватил протянутую ему трубку. Слышимость была не особенно хорошей; офицер несколько раз кого-то переспросил, чтобы лучше слышать. Он даже закрыл рукой одно ухо. Жестом руки он приказал солдатам прекратить разговоры. Трехногий заспанно взглянул вверх. Закончив разговор, лейтенант положил трубку и, посмотрев на часы, отдал солдатам какое-то распоряжение.
Солдаты дружно встали и разобрали свои карабины и автоматы. Офицер развернул лежавшую на столе карту. Это был крупномасштабный план Берлина с множеством пометок в виде красных и синих линий, кружков и других знаков.
Проходя мимо Джонни, офицер погладил мальчугана по голове.
— Ты смотри, — сказал он ему, — впереди нас все еще идет война!
Сапоги лейтенанта гулко застучали по каменной лестнице. Оп догонял своих солдат.
Орудия, стоявшие на огневой позиции вдали, стреляли все чаще и чаще. Вскоре к ним присоединились и другие орудия, стоявшие в стороне от них. Вскоре послышался беспорядочный нарастающий гул и приглушенный вой и свист множества снарядов.
Вдруг раздался мощный взрыв. Джонни вздрогнул. Вокзал, казалось, заходил ходуном. Котел на табуретке завибрировал, с потолка отвалился большой кусок штукатурки. Воздух наполнился многоголосым завываньем и визгом.
Джонни вышел во двор. Задымленное небо перечерчивали множество огненных полос.
«Это, видимо, и есть те самые крылатые ракеты!» — подумал Джонни. Он медленно пошел по перрону. Через разбитое стекло он услышал, как пожилой сержант снова разговаривал по телефону. Порой ему приходилось громко кричать, чтобы его могли услышать на другом конце провода. Сержант, кажется, не заметил ухода Джонни. Мальчуган поднимался по каменной лестнице, Трехногий следовал за ним.
Солнца не было видно, так как весь город был окутан плотным ковром густого дыма. Тут и там в воздух поднимались облачка взрывов. По обеим сторонам железной дороги прорывались танки. Где-то рядом затараторили пулеметы. Со стороны, почти над самыми крышами, словно желая срезать трубу, пронеслась группа штурмовиков.
Джонни прошел несколько метров по направлению к путепроводу. За заграждением из брусчатки и шпал он увидел уже знакомого молодого, коренастого лейтенанта.
