— Ты хочешь бросить меня здесь одну? — тихо захныкала она.
— Совсем ненадолго, я скоро вернусь.
— Ты не вернешься! Я знаю, ты хочешь от меня убежать.
— Не бойся! — Недоверчивость девочки начинала злить его.
Он бросил девочке свою куртку, потому что она ему только мешала. Одновременно он как бы хотел доказать ей; смотри, мол, я даже оставил тебе в залог свою куртку. Взобравшись на самую высокую кучу обломков, он вновь увидел прямо перед собой разбитый трамвай, возле которого осталась сидеть девочка. Нанни сняла с ног сандалии. В своем зеленоватом платье она напоминала островок дикорастущего кустарника. По ту сторону от трамвая были видны лишь развалины домов, которые вдалеке как бы смыкались. А позади них торчало несколько церковных башен и фабричных труб.
Мальчик на миг застыл на месте. Солнце слепило ему глаза. Джонни пристально всматривался в даль до тех пор, пока не заслезились глаза. Вскоре он заметил возле руин несколько человеческих фигур, которые передвигались с места на место. Фигурки издали казались не больше спичечной головки. Все они были одеты во что-то не то коричневое, не то зеленое. Это были солдаты.
Но чьи солдаты? Солдаты Красной Армии или же немецкие военнослужащие?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, Джонни пришлось взобраться на самую вершину кучи обломков.
38
Военные с бляхами на груди.
Страшное зрелище.
Прохода нигде нет.
Последняя попытка.
Как только Джонни обошел сгоревший автобус, стоявший поперек улицы, он увидел прямо перед собой здоровенного мужчину в защитной военной форме. За углом ближайшего дома его поджидали еще три человека. Все они были в касках, с автоматами. Рядом стояли два мотоцикла, один из которых был с коляской. Сразу же Джонни бросилась в глаза плоская металлическая бляха, которая болталась на тонкой цепочке на груди здоровенного мужчины. На ней красовался орел с распростертыми крыльями, державший в когтях свастику.
«Полевая жандармерия, или, как говорил Густав, цепные псы!» — мелькнула мысль у Джонни.
У фельдфебеля, стоявшего перед мальчиком, было полное, раскрасневшееся лицо.
— Спокойно, спокойно! — крикнул он, переводя автомат на грудь. — Куда же ты, собственно говоря, направляешься?
Джонни от неожиданности не пришло в голову ничего лучшего, как показать рукой вперед.
— Туда, — робко произнес мальчуган.
— Это ты брось! — ухмыльнулся фельдфебель, внимательно рассматривая при этом мальчика. — Уж не хочешь ли ты, чтобы тебя там зажарили на вертеле?
— Это кто же меня зажарит?
— Как кто? Ты что, парень, с луны свалился, что ли? Разумеется, русские!
Мальчик, придав лицу невинное выражение, спросил:
— А разве там фронт?
— Здесь теперь повсюду фронт: то русские прорываются вперед, то мы их вышибаем обратно. Во Франкфурте мы каждый раз тесним их. Ты разве не слышал об этом?
Джонни прислушался. И в самом деле, с той стороны раздавалась громкая стрельба.
— Тебе, наверное, не хочется наделать в штаны, — добродушно продолжал полицейский. — Кроме того, не видел ли ты, случайно, людей, которые бы драпали с передовой?
— Вон там, впереди, — ответил мальчик и указал на одетых в военную форму людей, о которых он теперь знал, что это немцы. — Их там по меньшей мере двадцать человек.
— Дурак ты, это же из одной нашей войсковой части, я не это имел в виду. Я же говорю тебе об одиночках. Солдаты, фольксштурмовцы, разные субъекты в штатском.
Мальчик покачал головой.
— Со мной только моя подружка…
Полицай, стоявший за кирпичным выступом, неестественно разразился отрывистым, лающим смехом.
Фельдфебель оскалил зубы:
— Ну, тогда убирайся обратно, к своей Гретхен!
Нанни все еще сидела на корточках на своем месте возле разбитого трамвая. Свои деревянные сандалии она снова сняла, а потом надела. Как только девочка увидела Джонни, она сделала обиженное лицо.
— Хорошо, что ты пропал ненадолго, — проворчала она.
Джонни недовольно отмахнулся. Ребенок вытянул голову:
— Что-нибудь случилось?
— Почему?
— Ты так зло смотришь…
— Ерунда, — бросил он ворчливо. Полчаса тому назад — ах, что там! — еще десять минут назад он грезил о куске черного хлеба и кусочке сала, о дымящемся походном котле, из которого соблазнительно пахнет кашей, заправленной жиром и мясом, или щами, об алюминиевой кружке, наполненной прозрачной чистой водой или даже сладким чаем.
А теперь?
Надеясь все-таки во что бы то ни стало достичь цели, мальчик решил пойти в другом направлении. Он взял Нанни за руку. Ее сандалии громко стучали по камням.
Эта часть города выглядела по-другому: дома были разрушены не так сильно, хотя они и казались покинутыми жильцами.
«Пожалуй, нам здесь будет лучше», — раздумывал мальчик и поспешно потянул девочку за собой.
Они обошли упавшую тумбу объявлений, которая раскололась на две одинаковые по величине части. За остатками тумбы виднелся искривленный столб трамвайной остановки. Выше человеческого роста, тонкая мачта с желтой табличкой-указателем наверху.
Вдруг девочка дернула Джонни за руку:
— Вон, посмотри-ка!
Мальчик замедлил шаг. Он протер глаза. Под табличкой висела продолговатая, мешковатая фигура. Сначала Джонни принял ее за куклу в натуральную величину в облегающей немецкой солдатской форме.
«Черт знает, что придумывают! — возмутился он. — Что может означать эта кукла с картонной вывеской на шее?» Внезапно его охватило беспокойство. На вывеске черной краской было написано: «Я предатель и вишу здесь, потому что оказался трусом я не пожелал бороться против большевиков!»
— Это же человек! — испуганно воскликнула Нанни.
Отсутствующим взглядом уставился Джонни на повешенного. Это был молодой немецкий солдат, белокурые волосы которого прядями свисали вниз, глаза повешенного были закрыты.
— Я боюсь, — начала хныкать девочка. Ее ставшая вдруг влажной рука возбужденно вздрагивала в руке мальчугана.
«Эти изверги! — думал Джонни и вспоминал о краснорожем полицае. — Эти фашисты! Это их работа!»
— Давай скорее отсюда! — потребовал он, и они почти бегом бросились подальше от этого страшного места.
После многочисленных карабканий через развалины они вышли на площадь, которая была похожа на парк, изрытый тут и там канавами и окопами. По меньшей мере сотня немецких солдат лежала там в своих окопчиках. Немного в стороне от них валялись две зенитные пушки, уткнувшись стволами в землю. Свободного прохода здесь не было, как и на довольно широком перекрестке, на котором стояли два тяжелых немецких танка. Их так глубоко закопали в землю, что наружу торчали лишь стальные башни с пушками. Из этих пушек можно было обстреливать все прилегающие улицы. Не только возле танков, но и под защитой стен домов и за замурованными окнами зданий Джонни заметил эсэсовцев и мальчиков из гитлерюгенда в темной зимней форме.
А увидев это, он поспешил с девочкой свернуть в переулок, дома которого почти не были повреждены. Очевидно, сюда не упала ни одна бомба, даже не были повреждены наружные серо-зеленые стены.
Вскоре Джонни вышел к уличной баррикаде, сооруженной из опрокинутых вагонов и множества метровых барабанов для кабеля. Кругом не было видно ни одной живой души.
«Здесь нам необходимо пройти!» — подумал он.
Джонни решительно надел свою куртку.
— Сейчас нам нужно очень быстро пройти здесь! — приказал он девочке.
Нанни не противоречила. Она еще крепче схватила мальчика за руку.
Дети побежали. Стук деревянных сандалий смешивался с глухим стуком, раздававшимся от тяжелых башмаков Джонни.
39
Злой карлик с усами.
Все произошло совсем иначе.
Вахмистр Краке.
Торжество торговца сигаретами.
В нескольких метрах от баррикады из высокого, украшенного орнаментом подъезда выскочил маленький, тощий человек. Взбудораженно, будто хотел остановить товарный поезд на полном ходу, он замахал своими длинными, сухими руками и что было силы крикнул:
— Ни с места! Стой!
Джонни не успел избежать этой встречи, так как незнакомец чуть было не повалил их обоих. Когда мальчик, опомнившись от страха, поднял глаза, то увидел перед собой постаревшее, чрезвычайно сморщенное лицо, украшенное коричневатыми, квадратными усиками над вытянутой верхней губой. От незнакомца сильно пахло крепким табаком.
Джонни невольно отступил на несколько шагов.
— Нам нужно пройти дальше!
Незнакомец с усиками ехидно загоготал:
— Не пройдете вы никуда: дальше зона боевых действий!
