Мы бредем по песку, холод пробирается сквозь сапоги, и мои ноги немеют. Небо темное. Я провожу пальцами по железной цепи на поясе. Я чувствую себя лучше с железом. Железо убивает, железо убивает, железо убивает, железо убивает.
Передо мной Кристиан все щелкает и щелкает. Мы идем по подъему, приближаясь к тем горам. Двери замедляют время, но в самом Аду все движется быстро. Ирония, да?
Теперь мы идем по тропинке. Должно быть, в Аду есть горные козы. Поворачиваем за угол — и натыкаемся на тело Джэксона. Оно наколото на пять колышков — голова, сердце, гениталии, обе ладони. Его окружают трепещущие крылья — это крошечные вампиры. Или просто бабочки. Не знаю. Он мертв. Это все.
Ад холодный и гористый, и мне хочется остановиться, но сомневаюсь, что это возможно. Мы оставляем Джэксона позади.
Рокси берет меня за руку и сжимает. Я чувствую, как змеи скользят по мне, горячие и сухие. Каждый раз, закрывая глаза, я вижу ладонь Джэксона, пронзенную колом, его железный нож лежит рядом, кожа ламии не тронута, за исключением того места, где в спину вонзен кол.
Мы не можем взять его с собой. Мы и так уже тащим на себе мертвую тяжесть Стэна, однако мы всегда оставляем людей позади. Охотники не могут возвращаться.
Я испугана и дрожу.
Долина, где мы вошли, осталась теперь далеко попади, и я едва слышу ее Дверь. (Хотя то, что я слышу, — это нежное гудение, словно колыбельная. Бросает в дрожь.) Следующая Дверь, однако, по моим ощущением, не стала ближе. Не знаю. Мы идем уже давно, и Кристиан сгрузил Стэна на Райана. Я предложила помочь, но Райан покачал головой, и Рокси пояснила:
— Мы не можем объединять вас двоих.
Я полагаю, это значит, что если кто-то нападет, то хоть один из нас уцелеет, двоих одновременно не съедят. Рада слышать, что прагматический подход сохраняет силу.
Для Ада это место удивительно пустое. Интересно, что за демоны выходят отсюда к Рокси? Я думаю о ее шрамах.
Райан останавливается; рядом с тропинкой — голова пласта, голый камень, очищенный ветром от песка и пепла. С одной стороны отвесный утес — Райан направляется к нему и усаживает Стэна на землю. Райан сильнее кутается в плащ и кивает мне.
— Здесь, — говорит он под аккомпанемент голоса египтянки.
Он достает из кармана старый сточившийся карандаш и протягивает его мне. Я не знала, что бывает карандаш телесного цвета. Черт, Райан, прекрати эти сверхъестественные фокусы.
Мне хочется произнести это вслух. Хочется-хочется-хочется. Но я не в состоянии. Египтянка говорит:
— Нарисуй круг. Капни туда свою кровь. Защити это место.
Карандаш — он скорее розовый, чем телесный, и в любом случае сейчас ничья кожа не имеет такой цвет, о боже мой, большое тебе спасибо, — слишком прозрачный, его почти не видно на красной скале. Я рисую нечто вроде корявого овала по всей скале, потому что кому хочется стеснять себя? Сначала надо оттащить Стэна от утеса, он шлепается набок, и это выглядит очень смешно. Когда я заканчиваю, Райан жестом подзывает Рокси и Кристиана, я укладываю Стэна у наших ног. Я оглядываюсь в поисках ножа, чтобы ткнуть себе в палец. Как он у меня будет болеть после всего этого…
Я ищу нож Джэксона, потому что он самый чистый. Проклятие!
Рокси протягивает мне свой большой нож, которым она резала всякие мерзкие штуки, и он грязный. Я качаю головой и вынимаю нож Райана из петли на поясе.
Втыкаю его в большой палец, и кровь капает на землю. Кому какое дело, если я подцеплю стафилококк? Я и так уже в Аду.
Как только моя кровь касается земли, голос возвращается ко мне. Я едва не давлюсь словами, которые собиралась произнести. Как смеет Ад, Кур… или как его там… отбирать у меня голос? Черт бы их побрал. Но я знаю, что то, что я скажу первым, должно быть, важно.
— Ты знаешь меня, — повторяю я, и телесный карандаш вспыхивает, и я слышу шепот, шепот.
Элли.
Здравствуй, Элли.
Мы ждем.
Элли.
Элли.
Здесь так много Дверей. Так много. Они повсюду. Самая громкая — напротив огненной горы — внезапно оказывается намного ближе, поэтому я думаю, мам надо все-таки идти туда. Но сколько здесь Дверей? Сколько Адов?
Сейчас меня волнует еще одна большая проблема. Я капнула лишь каплю крови, и Двери начали петь мне песни. Еще больше крови мне предстоит отдать. Когда ее окажется слишком много? И что тогда случится?
Что бы ни освободило мой голос, оно освобождает и других. Райан говорит своим собственным голосом:
— Может появиться Эрешкигаль[15]. Надо вести наблюдение.
Рокси фыркает и, скрестив ноги, садится подальше от нас — наблюдать за горой, к которой мы направляемся. Она потирает колено рукой, и я задумываюсь, сколько ей лет.
Кристиан садится рядом с тропинкой, лицом туда, откуда мы пришли. Паук щелкает, и щелкает, и щелкает. Паук, должно быть, щелкает уже несколько часов, и это действует мне на нервы, но, должно быть, он расстроен из-за смерти Джэксона.
Райан садится между мной и Стэном.
— Если бы Джэксон был жив, что бы я увидела? — громко спрашиваю я.
Райан пялится на меня, паук Кристиана щелкает еще громче, а Рокси пожимает плечами не оборачиваясь.
— Я никогда не ходила с ним в Дверь. Черт побери, дорогуша, я вообще никогда не была здесь. Я не знала, что я змея.
Я обращаюсь к Райану:
— Рай, а ты ведь знал об этой женщине, верно?
— Нет, — отвечает он.
Женщина распростерлась по обе стороны от Райана, а львица стоит позади, глядя на меня через его плечо.
— Кто они? — спрашиваю я.
Он хмурится, но не успевает ответить, как Рокси тихо смеется и говорит:
— Я узнаю Изиду.
Она оглядывается на нас через плечо. Змеи шипят.
— Из потустороннего мира, спасает своего мужа. Богиня волшебства. Все знают Изиду.
Египтянка — Изида — улыбается. Ее улыбка бросает в дрожь.
Я не обращаю на нее абсолютно никакого внимания.
— А кто вторая? С крыльями?
Она тоже мне улыбается, еще более зловеще, чем Изида.
Рокси рассматривает Райана щурясь.
— Иштар? — предполагает она.
Когда Райан улыбается, обе женщины тоже улыбаются и львица распахивает пасть.
О да, точно мороз по коже.
— У меня от тебя мороз по коже, мне страшно.
— Иштар. — Райан произносит это как-то по-другому, в этом имени звучит что-то склизкое, звучит смерть. — И не Изида, а Исида. — Как по мне, это одно и то же. Плюс один балл за то, что его аватары — три богини, минус миллион баллов за то, что он сосунок.
— Ладно, — соглашаюсь я. — А львица?
Рокси пожимает плечами:
