— Во всём должна быть взаимность. На поле две команды и пара ворот. Отсутствие одних говорит о том, что игра не равнозначная.
— Мы занимаемся боксом, там нет ворот, — парирует Мэйсон.
— Тогда у тебя отсутствует противник, бой с самим собой?
— Смотря, за что борешься. Можно бороться с собой.
— Вряд ли ты нокаутируешь себя.
— Не физически, но морально.
— Наш разговор зашёл в тупик. Предлагаю разойтись и наслаждаться жизнью так, как делали это раньше.
— Я больше не могу ей наслаждаться, как раньше.
— Разве это должно волновать меня?
— Да.
— По какой причине?
— Потому что ты являешься этой причиной.
Улыбка расплывается на губах. Качаю головой и выдыхаю.
— Серьёзно? — я едва сдерживаю смех.
— Это не смешно.
— Ты понимаешь, где ты, и где я?
Брови парня сходятся на переносице, он явно не понимает того, что я имею в виду.
— Мы из разных лиг, Картер. Я играю за одну команду, а ты бегаешь по разным. Я даже не хочу знать, сколько раз эти слова помогали тебе.
— Ни разу.
— Тогда, тебе нужно пересмотреть тактику. Если будешь пользоваться только одним планом — будешь проигрывать.
— Я не пользуюсь этим планом, его не существовало до сегодняшнего дня.
— Ты правильно делал, потому что он не работает.
— Работает.
— Нет, Мэйсон.
— Мэйсон, — повторяет он. — Признайся себе в том, в чём я признался себе.
— Ты видишь то, что хочешь видеть.
— Ты не обманешь меня.
— Конечно, нет, ты можешь сделать это сам.
— Я довезу тебя до мотеля, Трикси.
— Я передумала.
— Передумала, потому что знаешь, что я прав.
— Я устала и хочу завершить этот бессмысленный разговор.
— Мы завершим его, когда я довезу тебя.
Выдыхаю и отпускаю чемоданы, позволяя ему выиграть, но лишь для того, чтобы получить своё. Я хочу остаться одна, желая расслабиться хоть на секунду. Чёрная полоса, в которой повязла моя жизнь — рано или поздно завершится. У всего есть конец, и это как свет в конце туннеля. Солнечные лучи пробиваются сквозь серые тучи над головой, говоря о том, что всё может поменяться в любой момент. Я не та, что сдаётся и подстраивается под обстоятельства. Это я та, кто выстраивает их, а всё остальное подстраивается под меня.
Занимаю заднее кресло, следом за мной это делает Мэйсон, но прыгнув за руль. Встречаюсь с ним взглядом в зеркале заднего вида, и едва не сдаюсь. Не понимаю, что меня притягивает к нему, и почему его компанию я предпочитаю больше той, что даёт та же Эмили. Наверно, причина кроется в том, что он не торопится рассказывать о каждой мелочи своей жизни, но одновременно с этим, я хочу их знать. Отличная женская логика. Мэйсон вовсе не тот парень, которому можно верить. Да, возможно, он говорит правду, когда утверждает то, что не рассказывает сказки, но я всё равно не доверяю ему. Такие, как он, не внушают доверия. Такие, как он, всем видом дают понять, что лучше бежать без оглядки. Я бы с удовольствием бежала, если бы не невидимые оковы, в которые заключены мои ноги.
— Знаешь, почему ты села назад?
— Удиви меня, — выдыхаю я, провожая взглядом кампус.
— Потому что боишься принять правду.
— И какую правду?
— Ту, где ты что-то чувствуешь ко мне.
— Господи, ты абсолютно невыносим, Картер.
— Мама так говорит.
— Я второй раз хочу согласиться с ней.
— Ещё она говорит так про отца. Ты точь-в-точь повторяешь её слова, — усмехается он, оставляя на мне секундный взгляд, на который я не отвечаю, но чувствую.
— Ей нужно поставить памятник.
— Я знаю, — смеётся Мэйсон, и я тлею под приятным звуком его голоса.
Ненароком смотрю в его сторону и задерживаю взгляд на темно-карих глазах, что устремлены на дорогу. Мне не нравится, совсем не нравится то, что я смотрю на него, что хочу смотреть. Из-за этого ёрзаю по кожаной обивке и стараюсь успокоить подступающую нервозность на фоне испытываемых чувств. Ежесекундно проговариваю и вбиваю мантру: «Не надо. Не делай этого». Но разве сердцу прикажешь?
И я злюсь. Злюсь на себя за то, что он прав, за то, что чувствую к нему что-то. Так не должно быть. Так не может быть. Ненавижу его за то, что он не может быть таким же, как тот урод из кафе. Желаю, чтобы он испортил мнение о себе, даже если придётся выкинуть меня на обочине, я буду так рада возненавидеть его. Я хочу найти причину и повод, чтобы ненавидеть его больше, чем симпатизировать. Он помогает мне второй раз, и это вяжет на моих руках петлю, как и на шее. Почему он делает это? Почему помогает, если редко предлагает свою помощь кому-то? Почему он появляется в моей жизни? Почему пришёл снова? Сотни «почему» в моей голове.
— У тебя есть время передумать, — нарушая тишину, говорит Мэйсон.
— Что?
— Тебе не придётся тратить деньги на мотель, если ты останешься у меня.
— Только через мой труп.
— Я не трону тебя, обещаю.
— Ты серьёзно думаешь, что слово «обещаю» может поменять чьё-то решение?
— Когда ты даёшь обещание, ты ставишь под прицел самого себя, можешь подорвать репутацию и доверие в целом. Ставишь под сомнение цену собственным словам.
— Слова — это всего лишь набор букв. Они не дают никаких гарантий. Я могу сказать всё, что захочу, но это не будет означать то, что я непременно сделаю это.
— То есть, ты врала?
— Я сейчас тебя удивлю, но каждый человек врёт, — словно совершенно неземную новость, заявляю я.
— Особенно о чувствах.
— Я не чувствую к тебе ничего, — отрицаю, цедя то, что злит и выводит больше всего.
— Я ничего не говорил о себе, но ты сразу подумала обо мне, — парирует Мэйсон, останавливая машину на парковке мотеля, неоновая вывеска которого отражается в лужах.
Вылетаю из салона и распахиваю багажник, спешно выдёргивая оттуда чемоданы. С грохотом ставлю их на асфальт, от чего они покачиваются и едва не валятся на бок. Гнев настолько будоражит кровь, а ноги отбивают ритмы по асфальту, что становится больно толи от собственной лжи, толи от того, как яро я вышагиваю вперёд. Мэйсон остаётся за спиной, я чувствую его прожигающий взгляд на спине, но не поворачиваюсь.
— Давай, вали, Трикси. Докажи мою правоту! — добавляет он в спину.
Резко торможу и отпускаю чемоданы, разворачиваясь к нему лицом.
— Я ненавижу тебя! Терпеть не могу, Картер! — салютую средние пальцы. Кажется, даже волосы встали дыбом от переизбытка чувств. — Если бы я могла, показала бы их пальцами на ногах!
— Бесишься, потому что влюблена в меня, — усмехается он.
— Ты мне отвратителен!
Подхватываю чемоданы и, распахнув двери, которые ударяются о стену, залетаю в холл.
Седовласый мужчина за стойкой администратора, смотрит на меня, как на умалишенную и, бьюсь об заклад, уже набирает номер психологической лечебницы. Кстати, она мне очень не помешает. Я буду только рада выбить из головы парня, который остался на парковке.
— Мне нужен номер на пару суток, — заявляю я, пропуская приветствие, которое обычно говорю сразу.
Протягиваю документы и стучу пяткой, бегая глазами по обстановке. Всё деревянное, и этот приятный аромат заполняет лёгкие. Мебель как будто только что сошла с лесопильни. Парковочное место, на котором остановился Мэйсон — не видно, и это раздражает ещё больше. Я хочу знать, что он уехал, забрав свою довольную ухмылку к чертям собачим. Тело буквально сотрясается. Неприятности в кампусе легко отступили, позволив Мэйсону занять лидерство в моей голове. Слёзы отчаянья больше не душат. Душат другие: из-за его правоты.
Получаю ключи и сломя голову, несусь по лестнице на второй этаж. Не знаю, как, но мне удалось расслышать голос мужчины среди всего сумасброда в голове. Чип открывает дверь, и я практически забрасываю внутрь чемоданы, следом хлопает деревяшка за спиной.
— Ты не влюблена в него, — проговаривая эти слова, вкладываю в них уверенность и веру, которые способны убедить.
Шаги туда-обратно, пинок ножки кровати, тяжёлое пыхтение и круговорот одной фразы вслух, чтобы внушить этот факт самой себе. Я хочу помнить эти слова, даже если разбудят ночью. Это должно звучать, как клятва солдата, который заступаете на службу в армию. Я не верю в любовь с первого взгляда, и даже во влюблённость. Невозможно влюбиться во внешность. Обычно она обманчива, за симпатичной мордашкой может скрываться жестокий убийца, за бездомным — добряк, который отдаст последний кусок хлеба. Для чувств нужно хотя бы знать человека, а не видеть со стороны. И я уже достаточно знаю Мэйсона, черт побери. Я отказываюсь верить в то, что за внешностью и повадками хулигана, который идёт по головам и топчет сердца — скрывается что-то нежное и мягкое. Но он уже проявил мягкость, когда отдал мне свои конспекты абсолютно безвозмездно, заметил ошибку в докладе, и ничего не сказал из-за того, что в библиотеке пресекли моё враньё. Наверно, последнее можно убрать, ведь это было ради его спасения, но ложь всё равно раскрылась, а он наверняка получил за это. В любом случае, он не требовал ничего взамен, и даже не отомстил за то, что я забрала его одежду.
