— Предприятие в Америке? — воспользовался поощрением Терновников.
— Не только.
Когда Федотов остался с Тархановым наедине, тот затронул давно муссируемую тему.
— Борис Степанович, в прошлый раз вы спрашивали, как у нас налаживаются связи с полицией Швейцарии и Германии. По швейцарцам на нашем предприятии справки из полиции мы уже получили. Германцы покочевряжились, но согласие дали. Спасибо господину Звереву, что подобрал мне толкового помощника, я-то чужих языков не знаю, а он шустро лопочет. Другое дело политические из России. По ним нам ничего не получить.
— Идеи есть?
— Да как вам сказать, помощник мой предложил вызнать о революционерах в департаменте полиции, в его особом заграничном отделе. Только где мы, а где департамент, — Тарханов впервые показал робость перед властью.
— Федор Егорович, а нет ли в Петербургской полиции обиженного человека, уволенного с высокой должности? Если такому заплатить он напрямую у агентов запросит и знать о том никто не будет.
— Как не быть, есть, конечно. К примеру, господин Зубатов. Мы с Сергеем Васильевичем когда-то имели друг к другу расположение, правда, давненько, но мужчина он правильный, только согласится ли.
«Оба-на, сам Зубатов! Был такой зверь, пачками отправлявший большевиков на каторгу. Еще помню, как в десятом классе историчка с неприязнью произносила „зубатовщина“, а больше в моем головном винчестере о нем ни бита информации. Черт, ну почему я не учил историю? Придется опять валить на жизнь в Чили».
Оказалось, что начав простым следаком, Зубатов дослужился до начальника Московского охранного отделения, а с октября 1902-го, обосновался в Питере, где возглавил особый отдел Департамента полиции. Провел реформу системы политического сыска, в городах открыл охранные отделения. К деятельным чиновникам судьба в Российской империи не всегда благосклонна и в 1903 году Зубатов в двадцать четыре часа слинял под надзор во Владимир. На счастье эсеры вскоре замочили Плеве и опалу с Зубатова тут же сняли. Ему назначили пенсию, а Святополк-Мирский пригласил Сергея Васильевича вернуться на службу, но тот отказался. Сейчас Сергею Зубатову было всего сорок два года.
Сказать, что Федотов был удивлен, было бы сильно погрешить против истины. Он был ошарашен. В его подсознании Зубатов существовал в образе коварного ненавистника всего прогрессивного и светлого, и вдруг такой облом.
«Ну ни хрена себе! Лучшего, можно сказать защитника престола, матёрого сатрапа вышвырнули, как последнюю шавку! И что из этого следует? А то, уважаемый переселенец, что ни фига вы здешнюю Россию не знаете и не все так однозначно, как вливали в ваши подростковые ушки. Услышав от Егорыча фамилию, вы едва не рявкнули: „Ну его к хренам собачьим“. Благо, что сдержались, но ваш безопасник к нему питает явную симпатию и не верить ему не следует. Дерьмо Федор чувствует за версту. Не уверен, что из этого что-нибудь выгорит, но с Зубатовым я пообщаюсь. И если быть перед собой честным, то надо признать — мне до чертиков интересно поговорить с таким персонажем. Слышать от училок, и вернувшись в прошлое переговорить лично… о таким можно только мечтать».
С позиции сохранности секретов в иностранных дочерних фирмах, революционеры Федотова сильно не беспокоили. Большинство из них оказались «литераторами», а потому людьми к реальному труду не приспособленными. Впрочем, и инженеры в своем большинстве таковыми оказались только по названию. Бориса интересовала подноготная будущих разрушителей сложившегося порядка. Надо было знать на кого можно опереться, а кого следовало объезжать на кривой козе.
Попросив Федора Егоровича разузнать адрес Зубатова, Борис скорее по инерции, чем по нужде стал продумывать предстоящий разговор. Накидав пару вариантов начала беседы, понял, что на большее он не способен. Слишком мало было сведений об этом человеке и слишком много предстояло работы по радиофикации всего мира.
К теме грядущих перемен Борис вернулся по дороге домой. Последнее время это стало его традицией и то верно — где еще можно спокойно поразмышлять на отвлеченные темы. И вот что удивительно, Зверев с Федотовым понимали, что какое-то влияние на историю они оказать могут, но никакого решения о серьезном участии в политической жизни принято не было. Был треп, были более-менее здравые наметки, но не решения. Между тем только сейчас Борис осознал, как постепенно они втягиваются в тот поток, что через десятилетие захлестнет Россию. Казалось бы, с какого бодуна Дмитрий Павлович взялся «на сухую» тренировать своих бойцов у дома Фидлера. Вполне хватило бы изобразить стрельбу на любом оживленном перекрестке города, но полез же и из «сухой» тренировка получилась кровавой. А если разобраться, то добиваясь встречи с одним из самых непримиримых и эффективных противников перемен, разве сам Федотов тем самым не лез под каток молоха? Тем более если взять во внимание шаги по созданию бронетехники и треп о вооружении зверевских опричников, то Федотов вообще выглядел неким монстром грядущего социального катаклизма.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Кстати, а ведь мы уже повлияли на события! — с изумлением осознал вдруг Борис, — Нет, не в плане радио и всей технической требухой, а прямо и непосредственно на политическую историю России.
Давай разберемся. У дома Фидлера Димон обеспечил боевому ядру эсеров блистательную победу, по местным масштабам, конечно, но на фоне остальных поражений это был несомненный успех. Самое интересное, что это событие уже обросло легендами покруче штурма Зимнего дворца, а ведь „еще не вечер“. — переселенец даже зажмурился от осознания масштабов будущего легендирования заурядной в общем-то драчки, — Вместо отсидки по кутузкам эсеровские ухари в следующие сутки качественно разнесли полицейские участки и выпустили всех сидельцев, естественно и братву. В нашей реальности боевиков арестовали, и громить полицию было некому. Так не поэтому ли я сейчас вынужден ехать домой с охраной»?
Борис невольно оглянулся, на коляску с двумя охранниками, неотлучно сопровождающих шефа Русского радио — после декабрьского разгрома полиции, на улицах было все еще не спокойно. На лицо имел место факт реакции системы, по-другому прилетела ответка.
«Знать бы еще, как мы повлияли на политические расклады и позиции партий. В своем времени об эсерах я толком не читал, а пара дерьмовых статеек из интернета — явная заказуха. Мол, в пятом году эсеры скептически относились к революции и таковой минувшие события не считали. Даешь, значит, поэтапный переход к социализму, а буржуазная революция так и вааще не нужна, ибо в России большинство жителей крестьяне, а не рабочие.
Блин, хоть стой, хоть падай! А как же бешеный прирост городского населения, а развитие промышленности? Укурки, а тренд посчитать западло?
Кстати, террор они якобы не одобряли, а свою боевую конторку с Борей Савенковым и Евно Фишелевичем содержали в режиме отделения „церкви от государства“. Ага, так мы и поверили.
А что сегодня? Несмотря на подавление восстания, все вокруг говорят о победе восставших у дома Фидлера и разгроме полиции. Так до меня доносится оценка итогов здешними эсерами. Почувствовали ребятки, что власть можно завалить, вот азарт и попер из всех дыр! В речах лидеров ПСР пока благодать. Чернов по-прежнему на свободе и жует свое: „мир, водка жвачка“, но по слухам в партии кризис. Скорее всего, Витю Чернова оставят ширмой, но изменений партии революционеров социалистов не избежать. Как минимум можно ждать существенного увеличения ее левого крыла. Но отразится ли это на событиях семнадцатого года? Не уверен. История должна иметь механизм нивелирования отдельных флуктуаций, вот если толчки по системе продолжить, тогда можно ожидать нежелательно реакции. Нам же такое ни к чему, ибо в самый ответственный момент можем потерять эффект послезнания.
А как власть?
В целом от эталонной истории события не отличаются. В январе войска в момент разбили баррикады и учинили лихую резню, но жестче, нежели в нашем времени, или нет, того никто из нас не скажет. Скорее всего, изменений в этом плане нет, ибо восстание подавляли те же персонажи, а вести себя принципиально иначе они физически не могли. Даты вроде бы тоже совпадают, но полиция до сих пор зализывает раны и, скорее всего, будущая реакция будет жестче. Иными словами для эсеров их локальные победы есть руководство к грядущим битвам, но таковыми же они являются и для власти. Пока же Россия наслаждается работой первой Государственной Думы. Кстати, девятого июля в нашем времени товарищ царь распустил думу. Ту-то мы и проверим наш исторический хронометр».
