лунный свет ласкал их полуобнаженные тела на смятой постели; когда Аспен коснулся ее губ своими в исступленном, жарком поцелуе…
А затем струны Киры лопнули в одночасье – Аспен нажал на болевую точку в ее теле. Глубоко проник в гноящуюся незажившую рану, сорвал с тела кожу и вгрызся в нее зубами. Она заверещала, резко отодвигаясь от него, ее пальцы вдруг превратились в опасные бритвы и резанули его предплечье.
Аспен вскочил с постели дезориентированный, измученный, выпитый досуха. Ее руки уже запутались в покрывале, но это не мешало ей дергаться в жутких судорогах. Пружины скрипели, изнывали от боли.
Аспен схватился за голову, шумно дыша.
Он так устал.
Так устал.
Собравшись с силами, он быстро натянул штаны и вернулся к постели. Укутал тело Киры, пылающее в невидимом огне, в покрывало. Она перестала буйствовать. Может, устала, а может, опомнилась. Аспен несколько часов держал ее в объятиях. Кира что-то бормотала. Молилась, пела песни, просила прощения – кто знает? Потом затихла.
За окном было по-прежнему темно, сверкали молнии.
Аспен чувствовал, что у него внутри тоже бушует ураган.
– Кира, что с тобой случилось? – спросил он, где-то в глубине души трусливо надеясь, что она не ответит.
– Я… – Голос ее был хриплым после долгих криков. Аспен не видел ее лица, но знал, что у нее виноватое выражение. Он привык к нему – с тех пор как Кира вернулась, она часто выглядела виноватой.
– Мы должны расстаться.
Аспен застыл, его сердце ухнулось вниз. Он зажмурился и вдруг почувствовал, что в глазах становится непривычно горячо.
– Аспен, ты меня слышал? – повторила Кира, все еще не оборачиваясь и прижимаясь спиной к его груди. Их тела остыли и слились в неестественном положении. Кровь едва доходила до конечностей, но никто не двигался. Потому что движение – жизнь. А они уже оба, считай, мертвы. Прочистив горло, он беспечно ответил:
– Поговорим об этом завтра, Кира. Спи.
* * *
Аспен проснулся мгновенно, будто кто-то громко позвал его по имени. Нет, это всего лишь дверь скрипнула…
Стоп.
Дверь?
Аспен пошарил рядом с собой ладонью и обнаружил пустоту.
Дальше все случилось быстро. Прямо на пижаму он накинул куртку, сунул босые ноги в кроссовки и выбежал в коридор. Он не обращал внимания на холод, встретивший его крепкими объятиями, не почувствовал, как его волос касается снег.
Аспен беспрестанно вопил ее имя, шаря фонариком между машин, припорошенных первым снегом. Когда пошел первый снег, они с Кирой впервые поцеловалось. Все началось со снегом и закончится тоже с ним.
Проклятый, проклятый снег.
– КИРА! – Он задыхался от холодного воздуха и не чувствовал ничего, кроме всепоглощающего страха.
Он снова ребенок. Ему вновь пять лет, когда его оставила женщина, которая должна была его любить. Ему вновь пять, и он вновь заблудился. Ему пять, и он выпотрошен, как тупое животное. Пинает снег и орет, будто одержимый, будто с него заживо сдирают кожу. Бегает между машин, обшаривает остановки и тупики, спустился под мост.
Он боялся, что она что-то сделает с собой.
Вдруг шагнет под машину? Вдруг спрыгнет с моста? Вдруг, вдруг, вдруг…
Когда зародился бледный, призрачный рассвет, когда серебро снежинок проступило отчетливее в свете гаснущих уличных фонарей, Аспен добрался наконец до дома Киры. Уставшим шагом поднялся по лестнице и прислонился к двери ее квартиры. Несколько раз постучал.
– Кира. Это я. Это Аспен. Пожалуйста. – Его голос преломился. Его окоченевшая ладонь скользнула по двери вниз. – Пожалуйста. Я ничего не понимаю. Что ты делаешь?.. Кира, отопри дверь.
Но никто так и не открыл ему, и ключа на месте не было…
И только через много лет Аспен узнает правду.
– Он заставил меня смотреть, как он делал это с моей мамой…
А сейчас Аспен был просто выброшенной на улицу голодной дворнягой, которая скулила под дверью родного человека, умоляя впустить внутрь погреться хоть на минуточку…
* * *
Я снова набрала номер детектива Дина – тщетно. Притопывая от нетерпения ногой, я позвонила Дориану. Он только-только проснулся, хотя мои наручные часы показывали начало второго, и когда я попросила его связаться с кем-нибудь из участка, чтобы устроить мне встречу с Лаурой, он что-то промычал в ответ о том, что мне следует позвонить моему новому лучшему другу Эндрю Дину.
– Детектив Дин не берет трубку, – ответила я, – а вот ты, готова спорить, можешь позвонить своим приятелям и… попросить о маленькой услуге, – закончила я в тишину, потому что Дориан отключился, даже не дослушав.
Супер. Его настроение стало хуже прежнего.
Я отложила мобильник в бардачок.
Как Дориан и Альма могут пожениться, если не выносят друг друга? Или Ной решил подшутить надо мной?
Вдруг раздалась знакомая мелодия звонка. Я схватила телефон.
– Езжай в участок. Тебя встретит офицер Крестовски. Я сказал ей, что ты пишешь работу по криминалистике.
Такое ощущение, будто весь город пишет работу по криминалистике.
– Хорошо, спасибо, – сказала я, но Дориан услышал лишь «хорошо», потому что поспешно отключился.
Офицер Крестовски оказалась женщиной не из разговорчивых, и она была высокой и крупной. Не полной или толстой, а именно крупной: у нее были широкие плечи, крепкие бедра и талия с хорошим брюшным прессом. Облегающая серая кофта с треугольным вырезом подчеркивала упругую грудь и бицепсы; длинные рыжие волосы, собранные в толстую косу, горели красным под тусклым освещением коридора, который вел к переговорной комнате, где меня дожидалась Лаура Дюваль.
– Я думала, ты старше, – сказала офицер Крестовски, бодро шагая впереди. – Уверена, что сможешь говорить с серийной убийцей? Я читала ее дело. Лаура пыталась убить тебя в Криттонском лесу.
Офицер Крестовски чуть повернула голову в сторону, чтобы косо глянуть на меня из-за плеча.
– Да. Справлюсь.
– Хорошо. У тебя есть десять минут. Можешь записывать беседу на диктофон, чтобы использовать полученную информацию для написания работы. Удачи.
Я поблагодарила ее, и она в ответ, постучав себя по запястью, где находились противоударные водонепроницаемые часы, напомнила:
– Десять минут. Потом я увожу ее.
Я решила, что десять минут для разговора с Лаурой Дюваль это даже много, ведь в прошлый раз она вышла из себя уже через две минуты. Моя решимость возросла, когда я увидела ее за металлическим столом в спецодежде для заключенных. Хоть суда еще не было, женщина выглядела так, будто ее приговорили к смертной казни: под глазами мешки, пучок светлых волос растрепался, от чего казалось, что по голове растеклась пена, на щеках и носу кожа красная, воспаленная.
Когда Лаура подняла голову и увидела меня, лицо резко стало настороженным, а глаза расширились. Я опустилась за стол напротив, стараясь не смотреть на запястья Лауры, прикованные к столу, и поздоровалась.
– Что тебе нужно?
– Вы помните меня?
– Я пока что не сошла с ума, – моргнув, недовольным тоном отрезала она и отвернулась, потеряв ко мне всякий интерес. Мне внезапно захотелось уточнить: разве убийство восьми человек не говорит о том, что
