Наша совместная с Папой жизнь наладилась быстро. Владимир Иванович страдал ревматизмом, к тому же по натуре был человек осторожный, родные стены покидать не любил и делами заправлял по-паучьи — сидел в своем уголке и ловко плел паутину.
Со мной у него вовсе хлопот не было. Я вела себя тихо, манерами сильно напоминая дрессированную болонку: сижу-посиживаю в своей комнате, никому не мешаю, позвали — вот она я. Мы гуляли в саду и вели долгие беседы. О моей прежней жизни Владимир Иванович никогда не расспрашивал, а о своей говорил охотно. Получалось у него складно.
Я водворилась на кухне и занялась хозяйством, потихоньку вытеснив приходящую кухарку. Незаметно шныряла с пылесосом и наводила порядок. Владимир Иванович, застав меня в заботах, сказал, что делать это мне вовсе необязательно, на что я ответила, что хлопоты по дому мне приятны, и с того самого дня он начал относиться ко мне как к хозяйке. К Папиным вкусам я проявила большое внимание и старалась его порадовать. Узнать, что он, к примеру, пожелает на ужин, было плевым делом, конечно, сам Владимир Иванович не догадывался, что для меня это дело плевое, и неизменно удивлялся:
— Ну, Варвара, угодила, только-только подумал, хорошо бы блинов, знаешь ли, и вот тебе блины. Словно мысли читаешь… — довольно хихикал он.
«Только этим и заняты», — хихикала и я, конечно, не вслух.
Сама я с едой осторожничала. Моя худоба Папу удручала, и он без конца потчевал меня деликатесами, но я не усердствовала: раздобреешь на хозяйских харчах, начнешь колыхать бюстом перед носом у дорогого дядечки, и Бог знает, какие мысли придут ему в голову, мужик он еще нестарый, а я давно совершеннолетняя. Поэтому, с тоской поглядывая на провиант, я по большей части голодала, решив, что хозяин должен видеть во мне безвременно ушедшую дочь и никого больше, оттого и старалась, как могла. С удовольствием ловила бабочек, читала ему стихи (он очень любил Некрасова) и со счастливым взором летела за шахматами, когда Владимир Иванович говорил:
— А не сыграть ли нам, Варя?
Дни шли, похожие друг на друга, спокойные и даже счастливые.
Однажды Владимир Иванович взял меня с собой на кладбище, мы долго сидели на скамейке и беседовали, пока парни на жаре ждали нас поодаль и томились. С тех пор неизменно стали ездить вместе. Я всегда с цветами, лишних слов не произнося, а те, что произносила, — весьма к месту. В общем, к середине лета Владимир Иванович уже с трудом мог представить, как раньше жил без сироты. Конечно, меня проверяли. История, рассказанная Доком, в принципе подтвердилась, если бы хозяин желал, кое-какие несоответствия смог бы углядеть, но он всерьез не желал этого, и все сошло гладко.
В доме за мной тоже присматривали. По телефону я не звонила, убираясь в доме, к двери хозяйского кабинета близко подходить не смела, большую часть времени проводила в своей комнате да на веранде. Вопросов не задавала, а пред светлые хозяйские очи являлась, только если звали.
Дока тоже проверили: он, как мы заранее договорились, вернулся на работу в родную психушку, где его приняли с радостью. Сведения, которыми разжились Папины ребята, вполне соответствовали рассказанной истории.
Однако Папа простачком не был, потому хоть и полюбил меня всей душой, но бдительности не терял: приглядывал. Несколько раз проверили, о чем мы с Доком болтаем. Комнату обыскали, прослушивали телефон. В конце концов потихоньку угомонились.
Как-то мы играли в шахматы, и я спросила:
— Владимир Иванович, а почему вас ребята Папой зовут?
— Почему? — малость растерялся он, пытаясь отгадать, что за козел брякнул при мне такое. — Ну… человек я пожилой, а они ребята молодые. Наверное, поэтому.
— А мне можно вас так звать? — помедлив, спросила я. На правах дурочки могла себе позволить…
— Что ж, зови, если хочешь, — кивнул он. — Я не против.
Так я стала называть Папу папой, не с большой буквы, а с маленькой и почти на законном основании.
От Папиных ребятишек я держалась в сторонке и неизменно опустив глазки. Несколько раз вспоминала Ваню, Владимир Иванович отвечал, что у него дела. К этому времени Ваня уже сорок дней, как лежал на кладбище, сложив буйную головушку в неравной схватке, но Папа об этом помалкивал, боясь нанести моей психике очередной урон. Чтобы сделать ему приятное, я перестала вспоминать про Ваню. Так уж сразу вышло, что присматривать за мной поручили Резо, поэтому мы проводили с ним довольно много времени. В первый же день, покопавшись в его извилине, я составила о нем представление и думать забыла, что он есть на белом свете. Но Резо ожиданий не оправдал и даже удивлял, а иногда просто ставил в тупик.
Сначала оказалось, что он вовсе не молчун и совсем не прочь поговорить, потом, что извилина у него хоть и одна, но до того замысловато закручена, что запутаешься. К моему водворению в доме он отнесся с пониманием. Бродил вокруг, улыбался и иногда подмигивал. Нормальный придурок.
Как-то вечером Резо решил посвятить меня в секрет своего постоянного присутствия рядом.
— Папа поручил тебя охранять. Как зеницу ока. Чтоб никакой неприятности не произошло. Может, тебе не очень удобно, что я всегда по соседству, но у меня работа такая. Ты понимаешь, о чем я?
— Конечно, — кивнула я.
— Вот, — кивнул и он. — Я постараюсь быть незаметным, но, когда человек всегда рядом, это обычно раздражает. Ты улавливаешь? — всполошился он, видимо, вспомнив, что я чокнутая.
— Улавливаю, — опять кивнула я.
— Вот… Ты старайся не обращать на меня внимания. Просто делай что хочешь, будто меня нет, а я буду выполнять свою работу.
«Откуда ты такой взялся?» — мысленно подивилась я, а вслух спросила:
— Резо, а мне обязательно делать вид, что тебя нет рядом, а можно, к примеру, заговорить с тобой? Ну… мне иногда бывает скучно, Папа занят, а поговорить с кем-то хочется… Это не повредит работе?
— Не повредит, — не сразу ответил он. Вообще он был парень обстоятельный, неторопливый и всегда думал, прежде чем ответить.
В воскресное утро я выбралась из постели и тихо выскользнула из дома с большим желанием проверить чужую бдительность. Вышла к троллейбусной остановке и далее по пятому маршруту троллейбуса отправилась в Ильинскую церковь, то и дело поглядывая в окно. Возле церкви повязала беленький платочек и, перекрестившись, вошла. Народу было немного, и Резо я бы точно не проглядела. В церкви следует вести себя скромно, поэтому я особенно головой не вертела, но по сторонам все же посматривала: никого. Служба закончилась, я пошла к выходу и вот тут-то его и увидела: мой страж стоял в сторонке, неподалеку от дверей, и с постным видом рассматривал свои ботинки. Поняв, что его заметили, мило мне улыбнулся и по обыкновению подмигнул.
Из церкви мы вышли вместе. Я заметила черный джип «Опель», на котором обычно ездил Резо, машина стояла возле церковной ограды, радуя взор прихожан.
— Я не знала, что ты ходишь в церковь, — сказала я. Резо хитро прищурился.
— Вообще-то я не хожу в церковь, — ответил он, как всегда, немного подумав.
— А где мы встретились? — спросила я.
— А… На самом-то деле я ехал за тобой, — сообщил он мне с умным видом. Я с ним не очень-то церемонилась и сейчас подивилась:
— Да неужто?
Он кивнул, открыл двери машины, подождал, когда я устроюсь на сиденье, и с выражением величайшей хитрости на физиономии заявил:
— Должен тебе сказать, ты поступила не правильно.
— Когда?
— Утром. Уходить одной тебе нельзя.
— Почему? — спросила я, хмуря брови. Теперь он размышлял минуту, не меньше.
— Думаю, это не мое дело, — наконец проронил он.
— Что не твое? — растерялась я.
— Ну… ты спросила «почему?», а я ответил: думаю, не мое это дело. Папа велел быть рядом, и я тебе об этом говорил. А ты потихоньку сбежала.
— Не сбежала, — перебила я. — Я ушла. Это разные вещи, ты улавливаешь?
— Да, — кивнул он. — Ты ушла, но вроде выходит так, будто сбежала. Потому что ты ушла не правильно.
— А как правильно? — заинтересовалась я.
— Правильно значит зайти ко мне и сказать: «Резо, мы идем в церковь». Лучше всего предупредить накануне, тогда мы не будем задерживать друг друга. Ты поспеваешь за моей мыслью? — озаботился он.
— Поспеваю, — кивнула я, и он продолжил:
— Так вот, ты говоришь: «Мы идем в церковь», то есть ты идешь, это в общем-то одно и то же, потому что я должен быть рядом. Мы бы поехали на машине или прогулялись пешком. Если тебя раздражает, что я рядом, я бы держался в стороне,
Если нет — шли бы вместе. Если ты захочешь поговорить, то можешь просто сказать об этом.
— Ага… — обрадовалась я. — А как быть, если я хочу отправиться на машине, но не хочу, чтобы ты был рядом? Своей машины у меня нет.
Он задумался, нахмурился и даже почесал затылок.
— Можно попросить машину у Папы, — наконец заявил он. — Но скажу честно, вряд ли он разрешит тебе сесть за руль. Не потому, что не доверяет, ничего подобного, просто в городе большое движение, а ты неопытный водитель. Но попросить, конечно, можно.
