— Хорошо, давайте так: пусть она останется здесь. Если надо оформить какие-то бумаги, только скажите…
— Где здесь? — обалдел Док.
— Здесь. В этом доме. Со мной.
— Вы с ума сошли? Как вы себе это представляете?
— Я вас спросил: обязательно ли ей жить в психушке, вы ответили, что она не может жить одна. Так вот: она не будет одна, она будет со мной, а вы врач и можете приходить каждый день и наблюдать за девчонкой. Я заплачу.
— Подождите, — попросил Док, снял очки и потер лицо ладонью. — Владимир Иванович, мне понятны ваши чувства… но, поймите и вы, она живой человек, к тому же с больной психикой, это не собака… это большая ответственность.
— Мне не двадцать лет, чтобы я ваши глупости выслушивал, я все понимаю не хуже вас. Месяц она на моих глазах была, и ничего я в ней… дурного, ну… никакого сумасшествия то есть, не усмотрел. Хорошая девчонка, улыбчивая, добрая и поумнее многих умников будет. Ну… есть странность, вот предчувствия эти, к примеру, но ведь такое бывает, я знаю, бывает, у меня у самого было… Что ж, за это в психушку?
— Придется мне вам кое-что рассказать, — сказал Док. — Хотя это и не в моих правилах, но в данном случае… Владимир Иванович, Варя была совершенно нормальной девушкой, окончила институт, год проработала в школе. На День учителя пошла в ресторан, там познакомилась с молодым человеком. Да вы слышали эту историю, о ней в городе долго говорили. Теперь у Вари другая фамилия, — Док коротко поведал предысторию моей встречи с тремя придурками, а потом очень красочно и подробно об увечьях, с которыми я поступила в больницу. — В общем, ей досталось… Не знаю, чей мозг бы выдержал, а тут девушка, воспитанная в строгости, скромная, приличная… С большим трудом ее вытащили, но психике был нанесен страшный удар. Ее мучили кошмары, постоянный страх, она несколько раз пыталась покончить с собой (тут Док малость загнул, но я на него не в обиде). Потом умерла ее мать, и девушка осталась совершенно одна. Два с половиной года больниц, кропотливой работы, и мы могли радоваться: дела ее явно пошли на поправку. Несколько месяцев она лежала в одной из московских клиник, после выписки случайно познакомилась с молодым человеком. Вы правильно сказали: Варя красавица… Я считал, что они любят друг друга, ее будущий муж человек состоятельный и сможет обеспечить ей необходимый уход… Они поженились. И… мне неловко говорить вам об этом, в общем, начались трудности сексуального характера. Варя… Мне пришлось все рассказать ее мужу, я рассчитывал, что он поймет, любовь и терпение в конце концов сделают свое дело… Он уехал за границу без Вари, правда, оставил денег. Внешне она восприняла это спокойно, просто затихла как-то, практически не разговаривала. Когда мы уже жили здесь, однажды вернулась с прогулки очень веселая, возбужденная, рассказала, что шла с рынка и встретилась с молодым человеком, он привез ее на машине. Я не знал, радоваться или тревожиться, но Варя так ждала его звонка, выглядела такой счастливой… Он позвонил и назначил ей встречу на пять часов. Она уехала раньше, очень волновалась, а вернулась поздно вечером, на нее было страшно смотреть. Немного придя в себя, она твердила одно: «Он его убил». С большим трудом ее удалось успокоить. Утром она ничего не помнила о прошедшем дне, заговаривалась, плакала, пыталась перерезать вены. Труд двух с половиной лет насмарку. Теперь вы понимаете?
— Конечно, — кивнул Владимир Иванович, который в продолжение длинной речи Дока сидел не шевельнувшись, со следами душевных страданий на лице. — Вернемся к моему вопросу. Ей обязательно в психушку?
— Я…
— Обязательно?
— Вы готовы взять на себя ответственность за жизнь человека? Послушайте, даже я не знаю, что может спровоцировать рецидив: какое-то воспоминание, слово, фраза, прочитанная в газете…
— Она вела себя как совершенно нормальный человек. Совершенно.
— Да, потому что все это время жила практически изолированно. Дом, сад, котенок, я, вы и еще несколько человек, настроенных к ней доброжелательно. Она успокоилась, повеселела, но сегодняшняя ее выходка говорит о многом.
— Это не выходка, а предчувствие, — обиделся Владимир Иванович, но вовремя заткнулся. — Она будет жить в этом доме, в покое и в окружении людей, способных о ней позаботиться. Вы можете приходить ежедневно и наблюдать ее состояние. С Божьей помощью мы ее вытащим. Что скажете? — помедлив, спросил он. Я ж говорю, Папа человек по-своему замечательный, я бы даже сказала, редкой доброты человек.
— Жалость не всегда хороший советчик, — усмехнулся Док. — Изо дня в день ухаживать за больным человеком довольно утомительное занятие. И неблагодарное.
— Это уж моя забота, — проворчал Владимир Иванович и еще раз спросил:
— Какие бумаги нужны?
— Да никаких, — пожал плечами Док. — Государство только избавится от лишней заботы.
— Вот и отлично! — Бог знает чему обрадовался Владимир Иванович, а Док поднялся и искренне сказал:
— Смотрите не пожалейте об этом. — Делать такие заявления я его, кстати, не просила.
Утро было солнечным, а настроение прекрасным. В дверь осторожно постучали, и на пороге возник Владимир Иванович. Вид он имел слегка растерянный и слова мысленно подбирал: как бы мне потолковее и попроще объяснить, что я у него остаюсь. За ночь он не только не передумал, а еще больше утвердился в своем желании. Как я уже сказала, Владимир Иванович не был лишен сентиментальности. Эгоизм, черта в человеческой натуре далеко не последняя, свою роль тоже сыграл: Папа решил, что не худо на старости лет о душе подумать, грехов на нем много, а доброе дело всегда зачтется, авось что-нибудь и выгадает.
Рассуждал он как человек разумный, и я его мысленно похвалила. Одеяльце натянула до подбородка и спросила испуганно:
— Почему я у вас?
— Варя, — в комнату он войти не решился, стоял на пороге. Мужчина с понятием. — Ты оденься, я тебя в гостиной подожду. Поговорить мне с тобой надо.
Он скрылся за дверью, я вскочила, натянула сарафан, умылась, расчесалась, заплела две осточертевшие мне косы и пошла в гостиную беседовать с дорогим другом.
Он сидел в кресле и явно нервничал. Я пристроилась на диване, ножки поджала, ручки на коленочках сложила и уставилась на него, сирота казанская, да и только.
— Варя, — проронил он со вздохом. — Мы тут вчера с Леонидом Андреевичем посоветовались и решили: не стоит тебе торопиться уезжать. Поживи у меня, отдохни, если понравится, то и вовсе оставайся, а Леонид Андреевич тебя каждый день навещать будет.
Я отвела глазки, затуманенные слезами, собралась с силами и произнесла:
— Спасибо, Владимир Иванович, я знаю, вы добрый и… спасибо, только я лучше поеду.
— Почему, Варя? — удивился он. — Тебе же здесь нравилось, и мы с тобой характерами вроде сошлись.
— Конечно, — слабо улыбнулась я. — Но… зачем я вам? — Вышло жутко жалостливо, даже меня проняло.
— Варя, — растерялся он. — Как зачем? Зачем один человек другому? У тебя никого, и я один, у тебя родители померли, а у меня дочка. Ты плохого не думай, привязался я к тебе за это время… Человек я небедный, ты мне не в тягость, только рад буду. Соглашайся…
Ну вот, теперь он меня разжалобил. Вот ведь люди: знаю, что редкий гад, бандюга и при случае такое звериное нутро покажет, что только «караул» кричать, а смотри как заливает, самое главное, вполне искренне, хоть вскакивай и со слезами ему на шею бросайся, чтобы поплакать вместе, а потом сквозь слезы счастливой улыбкой улыбнуться и пойти встречать рассвет. Я вздохнула и тихо сказала:
— Я согласна, я очень рада, только… вдруг вы потом пожалеете.
— Я не пожалею, — серьезно произнес он, а я подумала: «Ой, дядя, не зарекайся».
Далее последовала пауза: немного неловкая, кидаться к нему на шею я все-таки не стала, а он и вовсе не знал, что делать: на колени меня не посадишь, барышня я взрослая, и конфеткой не угостишь — это уж вовсе глупо, поэтому я заревела тихо, но обильно, а он подошел и принялся меня по головке наглаживать и, ей-Богу, сам чуть не плакал. Я прильнула к нему, не к груди, врать не буду, а к животу, потому что он стоял, а я сидела, и мы на некоторое время затихли, поглощенные избытком переживаний. Потом я отстранилась, вытерла глазки, улыбнулась не без робости и спросила:
— Леонид Андреевич когда приедет?
— К вечеру обещал. А мы с тобой пойдем-ка чай пить.
Мое водворение в доме ознаменовалось двумя событиями: пропажей кота и смертью собаки. Жилец пропал в первый же день после переезда и, несмотря на активные поиски, так и не нашелся. Я подозревала, что в его исчезновении повинен доберман, и сверлила ненавистного пса свирепым взором. По этой причине или по другой, но пес сдох. В одно прекрасное утро его обнаружили возле крыльца. И хоть останки свозили в ветеринарку и обследовали на предмет обнаружения в организме яда, никто достоверно назвать причину смерти не смог. Думаю, животное скончалось от разрыва сердца, не пережив моей стойкой неприязни.
