Он задумался, нахмурился и даже почесал затылок.
— Можно попросить машину у Папы, — наконец заявил он. — Но скажу честно, вряд ли он разрешит тебе сесть за руль. Не потому, что не доверяет, ничего подобного, просто в городе большое движение, а ты неопытный водитель. Но попросить, конечно, можно.
— А если все-таки не разрешит? — продолжала настаивать я. Резо почесался вторично.
— Думаю, нам придется все-таки поехать в одной машине, я буду молчать, а ты будешь думать, что меня нет.
— Как я могу думать, что тебя нет, если ты сидишь рядом? — восхитилась я.
— Ну… придется тебе представить, что меня нет…
— Ясно, — кивнула я головушкой, пытаясь понять, как мы умудрились встретиться с Резо у Папы, а не в третьем отделении городской психиатрической больницы. — Ты нажалуешься Папе? — спросила я и тоже почесала за ухом.
— Думаю, мне придется сказать ему, — заявил Резо. — Объяснить тебе, почему нельзя уходить одной, должен он. Я охранник, и объяснять не мое дело, мои слова вообще мало значат, а Папа — это Папа. — Он взглянул вопросительно, и я торопливо кивнула:
— Я поспеваю.
— Хорошо, — обрадовался он и наконец-то завел мотор. Я уже решила, что он задумал уморить меня в своем «Опеле»: утро жаркое, а он изловчился приткнуть машину на самом солнцепеке. — Ты не думай, ничего личного, — заявил он, как видно, желая меня утешить. — Я просто скажу Папе, а он поговорит с тобой, чтобы тебе все стало ясно. — Тут Резо хитро усмехнулся и добавил:
— Хотя сегодня мне пришлось нелегко. Чуть-чуть тебя не проворонил.
«И чего дураку не спится», — со вздохом подумала я, разглядывая Резо. Несмотря на жалобы и «чуть-чуть», одет он был в свой любимый темный костюм и черную шелковую рубашку. Такой наряд вызывал восхищение, с утра было градусов двадцать пять, а к обеду обещали за тридцать. Ворот-"стойка" плотно обхватывал могучую шею, все пуговицы застегнуты.
— Тебе не жарко? — спросила я.
— Сегодня душновато, — согласился он, но ни пиджак, ни ворот рубашки так и не расстегнул.
Мы подъехали к дому, Папа пил на веранде чай, нас встретил с улыбкой. Я пошла мыть руки, а Резо, наклонясь к уху хозяина, принялся на меня стучать. Когда я вернулась, верный страж исчез, а Папа все еще улыбался, но как-то заискивающе.
Я рассказала, что ходила в церковь, а он, не без труда подбирая слова, начал воспитательную работу.
— Варя, тебе надо было сказать, что ты идешь в церковь.
— Я хотела, но вы еще спали, а беспокоить я не решилась.
— Надо было сказать Резо.
— Я не должна выходить из дома? — немного подумав, спросила я.
— Что ты, Варя, можешь делать, что захочешь, но я должен быть уверен, что с тобой ничего плохого не случится. Времена нынче такие… — Папа принялся распинаться в том же духе, а я слушала, скромно потупив глазки, думая при этом: «Давай, дядя, вешай мне лапшу на уши и заливай ее сладеньким сиропом».
Одно стало совершенно ясно: я буду находиться под неусыпным контролем, и, если попытаюсь хитрить, контроль ужесточится, а я, само собой, попаду под подозрение.
Поняв, что отделаться от Резо не удастся, я решила его приручить. Мы играли в шахматы под сенью лип, и я спросила:
— Резо, как ты оказался в нашем городе? — Следует упомянуть, что говорил он без акцента, похож был не на грузина и не на русского, а на хитрого примата. И то, что он в нашем городе родился и дальше Москвы никуда не ездил, было мне доподлинно известно, но задушевные разговоры начинать с чего-то надо, и я начала с вопроса.
— Вообще-то я здесь родился, — заявил он, почесал за ухом (была у него такая привычка, хотя, может, не привычка, может, у него бло-хи?), взял пешку, подержал в руках и поставил на место.
— А родители? — не унималась я.
— Мама умерла в прошлом году.
— Болела? — с сочувствием спросила я и приготовилась реветь.
— Да. Цирроз печени. Наверное, не очень хорошо говорить так о маме, но она… малость поддавала. Вообще-то я жил с бабушкой. Бабушка уже давно умерла, я тогда в восьмом классе учился.
— А отец?
— Отец был летчиком-испытателем и разбился, когда мне было два года. Мама фотографию показывала. Я ее долго хранил, потом все-таки потерял. Она сильно истрепалась, но все равно очень жалко было.
— Значит, отца ты не помнишь? А почему сам не пошел в летчики? Обычно сын мечтает продолжить дело отца, у тебя такого желания не возникало?
— Я думаю, мой отец торговал цветами на рынке. Такого желания у меня не возникало.
— А как же летчик? — удивилась я.
— Думаю, мама все выдумала, чтобы мне не было обидно.
— А-а… — Я немного посидела, открыв рот, и его разглядывала, решив, что портрет родителей вышел не совсем удачным, Резо добавил:
— Думаю, мой отец все-таки был хорошим человеком, он женился на моей матери и деньги присылал, я видел переводы, правда, мама говорила, что это пенсия.
— У меня тоже нет родителей, — жалобно пропела я. — Одной плохо.
— Я привык, — пожал он плечами.
А столбик термометра неудержимо рвался вверх. Окна второго этажа, выходящие в сад, были распахнуты настежь, вовсю работали кондиционеры, но и это не спасало.
Я сидела на ступеньках веранды, покрывалась потом и делала вид, что с увлечением читаю. Я и вправду читала, но без увлечения. Несколько дней кряду я размышляла, как наладить безопасную связь с внешним миром, то есть с Орловым, но в голову ничего ценного не приходило. Оставался только Док. Придется ему звонить Орлову из родной психушки (из дома все-таки опасно) и передавать мои сообщения. Орлов их, кстати, заждался и уже всерьез беспокоился, куда я исчезла. Когда Док ответил «куда», его чуть удар не хватил, не мог поверить, а теперь скорее всего исходил слюной и уже видел себя генералом. Следовало его порадовать.
Тут на веранде появился Папа, последние дни из-за жары он чувствовал себя неважно (проблемы с давлением), сел в кресло и вздохнул:
— Вот погода, пекло, да и только.
— Да, — согласилась я и добавила:
— Сейчас бы искупаться.
— Так поезжайте, — обрадовался он. Я тоже обрадовалась.
— Можно?
— Конечно, — разулыбался Владимир Иванович. — Чего тебе в такую жарищу маяться. Молодежь вся на речке. Поезжайте, выберите местечко поспокойнее и отдохните. — И позвал Резо. Тот воспринял поручение с обычной серьезностью, а я кинулась собирать кое-какие вещи. Через полчаса мы встретились на веранде: я в шортах и майке, с рюкзачком на спине, в нем лежали полотенца, две бутылки пепси и бутерброды; и Резо — в темном костюме, дорогих ботинках (еще вчера он хвалился, что купил их по случаю. Случай был такой: Резо ехал на своем «Опеле» и вдруг увидел щит прямо возле проезжей части. «Это круто» — значилось на щите, ботинки от ста двадцати условных единиц. Резо притормозил, зашел в магазинчик и купил самые дорогие. Парень он у нас в самом деле крутой). Так вот в этих самых ботинках, темном костюме и рубашке, застегнутой на все пуговицы (правда, рубашка сегодня была не черная, а серая в полоску, небольшое отступление от правил), в таком виде Резо собрался на пляж. Я посмотрела на него и нахмурилась, он тоже посмотрел на себя.
— Я думала, ты переоденешься, — заметила я, он посмотрел на себя еще раз, после чего сказал:
— Я переоделся.
— Ты имеешь в виду рубашку? — уточнила я, а Резо кивнул. — По-моему, твой наряд на пляже будет выглядеть слегка неуместно. К тому же по такой погоде в темном костюме довольно жарко.
— Я ведь не собираюсь отдыхать, — возразил Резо и по обыкновению добавил:
— Ты улавливаешь?
— Боюсь, если ты не переоденешься, все отдыхающие сбегутся смотреть на тебя, в этом случае тебе будет трудно выполнять свою работу.
Он задумался, потом спросил:
— Что я должен надеть, по-твоему?
— Что-нибудь легкое, футболку, шорты или светлые брюки. Есть у тебя шорты?
Он развернулся и исчез в своей комнате. Через пятнадцать минут появился на веранде в белой футболке, шортах с оранжевыми огурцами по зеленому полю и сандалиях.
— Здорово, — сказала я.
— Это не мои вещи, — пояснил Резо, точно оправдываясь. — Взял у Витьки.
— У него хороший вкус. Идем. — Я уже сбежала по ступенькам, а он продолжал стоять на веранде. — Идем, — повторила я.
— Думаю, мне надо переодеться в костюм, — вздохнул Резо.
— Почему? — удивилась я.
— Шорты меня смущают.
— Они что?
— Смущают меня. Мне кажется, я глупо выгляжу.
«Ну, умно-то ты выглядеть просто не умеешь», — мысленно хохотнула я, нахмурилась и сказала серьезно:
— Вовсе нет. Но если они тебя смущают, переоденься.
Резо исчез и отсутствовал еще минут десять. Явился в серых брюках и той же футболке.
— Вот так хорошо? — спросил он без улыбки.
— Отлично, — утешила я, и мы наконец-то покинули дом.
В машине он принялся вправлять мне мозги:
— Извини, что заставил тебя так долго ждать, мне надо было заранее все продумать. Это мое упущение. — Он вздохнул и продолжил:
