особенно придирчиво. – Дав Кэт полотенце, Маргарет отвела взгляд. – А это верный признак.
Некоторое время женщины молчали. Обе знали, что служанке не пристало говорить с господами столь дерзко, но понимали, что по такому случаю на условности можно закрыть глаза.
– Марвуд приходил сюда, – наконец призналась Кэт. – Его впустил Фибс, но меня не было дома. Когда я вернулась, он уже уходил. Мы почти не разговаривали. Шел дождь.
Кэт произнесла все это ровным голосом: она лишь перечисляла факты. Маргарет взяла полотенце и повесила его у огня сушиться, а затем пошла вылить воду. Вернувшись, служанка таким же бесстрастным тоном сообщила:
– Когда хозяин пришел домой, то запустил в Сэма сапогом. Конечно, не попал, но все-таки…
– Может, у него опять зубы болят, – ответила Кэт. Интересно, заходил ли Марвуд на Вер-стрит, прежде чем отправиться к ней? – Пожалуйста, вскипяти воды.
Маргарет подошла к огню.
– Хозяин, вообще-то, человек благодушный, – заметила она, глядя на ведро с углем так пристально, будто обращалась к нему. – Но на этой неделе прямо как с цепи сорвался. Видно, переживает.
«Должно быть, Мег Даунт не балует Марвуда вниманием. Без сомнения, у этой особы целая вереница поклонников, и она вольна выбирать, кого из них пустить в спальню», – подумала Кэтрин. А вслух осведомилась:
– Из-за чего же он переживает?
– Кажется, на службе нелады.
Кэт в этом очень сомневалась. Наверняка причина в Мег Даунт.
Маргарет обернулась и посмотрела Кэт в глаза:
– На днях умер его сослуживец. Там какая-то темная история. Хозяин ходил к этому человеку домой, чтобы забрать рабочие бумаги, и взял с собой Стивена. Мальчик говорит, в квартире повсюду валялись дохлые крысы. Стивен у нас паренек смышленый. Сказал, хозяин думает, что господина Эббота отравили.
– Эббота? – От раздражения Кэт не осталось и следа. – Того, что работал в Уайтхолле?
Маргарет кивнула:
– Вы тоже его знаете?
– Да, – отозвалась Кэт. – Вернее, знала. Немного. А что с ним случилось?
– Эббот внезапно занемог. У него живот скрутило, да так, что страшное дело! Через пару дней преставился.
– А с чего Марвуд взял, будто Эббот умер от яда?
Их взгляды встретились. Служанка вздохнула:
– Не знаю. Про это мне ничего не известно. Но одно скажу наверняка: ох не к добру все это.
Глава 20
Убедившись, что лев Калибан более не требует внимания, Брокмор запер на ночь стойло и покинул конюшню господина Фэншоу. Сын уже ждал его дома вместе с матерью и сестрами. Благодаря старому дураку, который их нанял, у Брокмора теперь не только водились деньжата, он вдобавок стал желанным гостем в «Лэмбс» и других пивных вокруг Смитфилда, куда захаживали погонщики скота и мясники.
Лев – старая, грязная, шелудивая зверюга, чьи силы давно на исходе, но народ любит про него слушать, и чем больше подробностей добавишь, тем лучше.
Гуртовщики, пригонявшие в Лондон скотину со всего королевства, были людьми жесткими и суровыми, чужаков они не жаловали. Но Брокмор когда-то и сам входил в их число, перегоняя скот через всю страну от валлийской границы. А потом он обрюхатил дочку разорившегося мясника, после чего был вынужден жениться на ней и осесть в Смитфилде. Порой Брокмора одолевал соблазн вернуться к прежней вольной, кочевой жизни, однако это удовольствие для молодых, а он уже не юнец. И все же Брокмору нравилось выпивать вместе с погонщиками и рассказывать истории о былых временах.
Из «Лэмбс», пивной в дальней части Чик-лейн, он ушел уже за полночь. Выйдя на холодный воздух, Брокмор понял, что набрался сильнее, чем ему казалось. Шатаясь, он побрел на восток, примерно в направлении Смитфилда. На узких улочках и в переулках было темно и скользко, да вдобавок еще и стены, как назло, мотало из стороны в сторону. Лишь кое-где в щели между ставнями просачивался свет да изредка над арками попадались фонари, вывешенные нарочно для припозднившихся жильцов.
А у овечьих загонов на темных улицах и вовсе началась такая болтанка, что Брокмору пришлось остановиться, чтобы прийти в себя. Он стоял в конце Слотер-стрит, возле древнего камня. На ощупь добравшись до этой штуки, Брокмор опустился на нее. Штаны тут же пропитались холодной влагой, но на камне как-никак суше, чем на мостовой: все-таки он поднимается на несколько дюймов над уличной грязищей. Тут Брокмора вырвало – только-только ноги расставить успел. Когда он опорожнил желудок, стало полегче, хотя все вокруг продолжало слегка подрагивать, будто холодец из телячьих ножек. Откинувшись назад, Брокмор оперся руками о каменную плиту, надеясь таким образом привести мир в состояние равновесия.
Он не сразу ощутил, что камень под левой ладонью мокрый. Брокмор машинально поднес руку к лицу и принюхался. В нос сразу ударил резкий запах свежей мочи. Какой-то гад справил малую нужду на камень. Нет чтобы помочиться на стену или на чью-нибудь дверь, как поступают все добрые христиане!
Брокмор вытянул руку и почти сразу же обнаружил, что на каменной плите он не один. Сначала Брокмор нащупал пальцы, затем всю кисть, а следом и предплечье. Видать, какой-нибудь пьянчуга перебрал эля и лег отсыпаться. На секунду Брокмор ощутил приятное чувство превосходства. Давала себя знать прошлая выучка – погонщик, сколько ни выпьет, всегда на ногах удержится. Вот рука Брокмора добралась до плеча незнакомца и ощупала ткань камзола. Брокмор потер ее между пальцами.
Похоже, за эту вещь можно выручить неплохие деньги.
Кончики пальцев скользнули по вороту рубашки, по шее, добрались до головы и задели щеку.
Холодную кожу покрывала колючая щетина. Пальцы угодили прямо в открытый рот, и Брокмор поспешно отдернул руку, но он уже успел коснуться зубов – вернее, неровных пеньков, которые от них остались. Затем Брокмор осторожно дотронулся до носа и наконец с нарастающим страхом нащупал глаз. Веко было поднято. Пальцы Брокмора ткнулись прямо в глазное яблоко. Он с криком вскочил.
На жертвенном камне лежал вовсе не пьяница, а мертвец.
* * *
Вскоре после полуночи дозорные из ночного патруля нога за ногу брели от Смитфилд-Бар к открытому пространству Смитфилдского рынка, как вдруг какой-то мужчина поднял крик. Взывания о помощи перемежались молитвами, нечленораздельными завываниями и ругательствами. Чем ближе подходили дозорные, тем громче становились вопли.
Ночной патруль, не очень-то спеша, двинулся на голос. Всю дорогу дозорные ворчали, досадуя, что сегодня им придется исполнять свои обязанности. Увидев покачивающиеся в темноте фонари, какой-то мужчина, спотыкаясь и поскальзываясь, кинулся к ним. А поравнявшись с дозорными, зацепился за рукоятку алебарды и с разбега рухнул на мостовую. Удар был так силен, что некоторое время этот человек валялся без движения, будто оглушенный вол. Один
