Парень шумно сглотнул слюну:
— Откуда вы…
— Откуда я знаю, ты хочешь спросить? Думаешь, от Илоны? А вот и не угадал, она мне ничего не говорила. Скрытная она была девица, была бы поразговорчивее — глядишь, и не сыграла бы в ящик.
Приврал он нарочно, хотя еще неизвестно, что в этот момент происходило в больнице, и специально подобрал увесистые, как булыжники, слова. Этот мазурик должен был почувствовать, с кем имеет дело. Но на этот раз он, похоже, слегка переусердствовал, потому что последняя фраза произвела на Груздя эффект, превзошедший всякие ожидания. Парень попросту рухнул на пол, растянувшись в маленьком закутке, отделяющем кухню от прихожей.
Такие кульбиты в планы Румянцева не входили, он пару раз хлестнул мальчишку по щекам, но тот не приходил в себя. Пришлось облить его холодной водичкой из чайника. Только после этой бодрящей процедуры сукин сын очухался, задергал худыми ножонками и наконец уселся, прислонившись спиной к кухонной двери, натянув полы намокшего халата на острые коленки.
Какое-то время он молчал, а потом принялся биться головой о дверь и скрежетать зубами:
— Дурак, какой я дурак! Зачем я только с ним связался!
Румянцев поставил посреди кухни табурет, уселся и закурил.
— А теперь рассказывай все по порядку. Я уверен, ты мне много можешь рассказать, — предложил он парню, с удовольствием выпуская изо рта первую струйку дыма.
Груздев, хлюпая носом, начал:
— Я не собирался ее сажать на иглу… Что я, дурак? Это он, барыга, меня заставил, потому что я ему задолжал…
— Фамилия! — рявкнул Румянцев.
— Чья? — захлопал длинными ангельскими ресницами юный негодяй.
— Барыги твоего, кого же еще!
Груздев обхватил голову руками и уткнулся лицом в собственные колени.
— Прокоп его кличка, я ему столько должен, столько… Он… он меня заставил. Я не хотел ей ничего плохого…
— Дальше! — поторопил его Румянцев.
— Ну, я ей предложил один раз, другой…
— Это все было дома у Костецких? — уточнил Румянцев, стряхивая пепел на пол.
— Да, — выдавил парень. — Ее же все время пас этот… ну, Васнецов… Так что… в общем, он следил за ней вне дома, вот мы и…
— Ловко, — оценил Румянцев. — На хату ее затащить тоже барыга придумал?
— Ну да, — снова захлюпал носом Груздев. — Говорит, о битюге не беспокойся — это он о Васнецове, — его не будет. Ну, я ее туда привел, а когда она отключилась, ушел.
— Пистолет, который ты ей подложил в сумку, тоже барыга дал?
Парень только отвел взгляд в сторону.
— Отвечай! — прикрикнул Румянцев.
— Да, — осипшим голосом признался Груздев.
Румянцев порылся в кармане, вытащил пулю и гильзу и продемонстрировал все это добро Груздеву:
— А вот это, между прочим, вылетело из того самого пистолета, который ты подложил в сумку Илоны.
— Вы-вылетело?! — От страха и холода парень снова начал громко икать.
— Ну да, этой пулькой убили Васнецова, и именно по этой причине он тебе и не помешал затащить Илону на хату.
— Я… я… не у-убивал…
— Я тоже так думаю. Одно непонятно, почему ты еще до сих пор жив, петушок?
— Что? — залепетал Груздев.
— Ничего, просто мысли вслух, — туманно пояснил Румянцев.
— Вы думаете, они меня убьют? — Парень был снова близок к обмороку.
— Ну а ты как думаешь? — Румянцев посмотрел на него глазами, полными нарочитого сочувствия.
Груздев скрючился, выражение его лица стало почти дебильным, а из уголка рта тонкой струйкой потекла слюна.
— Не убивайте меня, пожалуйста, не убивайте, я отработаю, — заныл он.
— Чем, задницей? — взревел Румянцев, который взбесился от того, что этот сопляк подумал, будто он станет пачкать о него руки. — Стану я тебя убивать, и без меня найдутся желающие. Твой барыга, например. Зачем ему оставлять свидетеля в живых, тем более такую гниду. Ты же раскололся с ходу!
— Что же мне делать?
— Что-что, признаваться дальше, давать чистосердечные показания. Тебя посадят в камеру, и там ты, по крайней мере, до суда будешь в безопасности.
— В камеру? — ужаснулся Груздев. — Я не хочу в камеру.
— А тебе куда хочется — в сауну с девочками? — поинтересовался Румянцев и тут же сам себя поправил. — Впрочем, девочки, это, кажется, не твой профиль. Чем только, любопытно, купил ты Илонину мамочку, она прямо без ума от тебя!
— Ей много не нужно, как всем стареющим дамочкам, — поведал мальчишка без тени смущения. — Она всегда довольствовалась комплиментами и сыновними объятиями, дальше мы не заходили…
— Зато оплачивала эту квартиру, — продолжил за него Румянцев, — не правда ли? Платила, не подозревая, чем в ней занимается ее сладкий мальчик. Что же она, ни разу здесь не застала какого-нибудь из твоих бой-фрэндов?
В принципе, грязное белье Валентины Костецкой Румянцева совсем не волновало, так что он мог бы и не спрашивать Груздева о подробностях патологической страсти дряхлеющей матроны.
— Она никогда не приходила без предупреждения, — буркнул Груздев. — И вообще, тут я не виноват, она сама себе вбила в голову, что должна обо мне заботиться, у нее на этот счет какой-то пунктик, по-моему. Выдумала себе что-то, а я просто попался ей под руку. Всегда плела чушь… Но если вы подозреваете, что я ее любовник, то это смешно.
— Допустим, — согласился Румянцев, — ты не был ее любовником, ты просто пользовался дарами, ниспосланными тебе. Зачем отказываться от чьей-то благотворительности?
Мальчишка молчал, понуро уставившись в пол. Румянцев тоже молчал, сосредоточенно обдумывая ситуацию. Сидящий перед ним сопляк, безусловно, был таким гаденьким во всех смыслах, что одним своим видом вызывал желание вымыть руки с мылом. И сейчас он не раскаивался, просто в очередной раз руководствовался инстинктом самосохранения, как и прежде, когда, задолжав, запросто исковеркал жизнь дочери содержавшей его благодетельницы. Логика у него убийственно простая: а что я мог сделать, не погибать же самому, уж лучше подставить ближнего. Чего только этот змееныш не сотворит, чтобы спасти собственную драгоценную шкуру! Постой, постой, но если…
— А Катю Чернову ты случайно не знаешь? — вкрадчиво осведомился Румянцев.
— Какую еще Катю? — достаточно натурально удивился Груздев, но глазки у него забегали, и это не ускользнуло от внимания Румянцева.
— Была такая подружка у Илоны, — уточнил Румянцев и тут же безо всякого перехода прикрикнул: — Ты звонил ее матери?
Пацану больше ничего и не требовалось, он сразу застучал зубами и выдавил из себя:
— Да это все Илона… Она мне сказала, что девчонка пропала — я-то ее, эту Катю, никогда и в глаза не видел. И что у ее матери есть деньги, слухом не слыхивал… Ее мать какое-то там кольцо продала. Все, что я сделал, пару раз позвонил из автомата… Больше и звонить не собирался, понял, что если еще раз позвоню, заметут…
— Да, дорогой, — протянул устало Румянцев, — догадывался я, что ты дерьмо, но ты не просто дерьмо, ты супердерьмо, здоровая куча вонючих отбросов… Сколько тебе лет?
— Двадцать два…
— Долго тебе еще придется отравлять воздух, если, конечно, никто тебя прежде не прихлопнет. — Румянцев не стеснялся в подборе выражений, ибо не был облачен полномочиями, хотя, возможно, и брал лишку, отождествляя собственную персону с правосудием.
Груздев заерзал худым задом по мокрому полу:
— И что мне теперь делать?
Надо же, нашел советчика, ну и щенок!
— Одевайся и не вздумай выкинуть какой-нибудь фортель. Со мной тебе не справиться, кишка тонка, — твердо сказал Румянцев.
Груздев сглотнул слюну, встал и, пошатываясь, отправился в комнату. Румянцев последовал за ним — мало ли что на уме у этих нынешних субчиков! — и с брезгливостью понаблюдал, как мальчишка, сбросив халат, стал трясущимися руками напяливать джинсы и свитер. Потом, усевшись на диван и шмыгая носом с методичностью автомата, надел носки на посиневшие, как у бройлерного цыпленка, ноги.
— Побыстрей шевелись! — прикрикнул на него Румянцев, хотя торопиться, собственно, было некуда; определенного плана дальнейших действий он еще не наметил: то ли сразу тащить этого придурка к Огородникову, то ли продолжить дело самому.
Груздев задергался и промазал ногой мимо носка. Втянул голову в плечи и попытался повторить попытку, но она ему опять не удалась, потому что испуганной птицей заверещал звонок.
— Кто? — мгновенно сориентировался Румянцев.
— Я же говорил, что ко мне должен прийти один друг.
— Иди открой, но только после моей команды, — приказал Румянцев.
Груздев послушно, как был в одном носке, поплелся в прихожую, обреченно приговаривая:
— Сейчас, сейчас…
Румянцев занял выгодную позицию с тем, чтобы оказаться за дверью, когда она отворится, и шепнул Груздеву:
