Интересно, что герой саркастически называет вампиров «мои любимые знакомые», и с таким же сарказмом он описывает тех, кто поместил его в гербарий: «Ко мне гурьбою движутся / Мои собраться прежние — / Двуногие, разумные, — / Два пишут — три в уме».
А желание прогнать нечистую силу повторится в стихотворении «Две просьбы» (1980): «Ведь я ж их мог прогнать давно / Выходкою смелою. <…> Нате, пейте кровь мою, / Кровососы гнусные» = «Мне снятся крысы, хоботы и черти. Я / Гоню их прочь, стеная и браня».
***
В начале 1971 года Высоцкий пишет одну из своих самых загадочных песен — «Отпустите мне грехи мои тяжкие…», которая была исполнена всего один раз на дому у Валентина Савича (май 1971).
Перед тем, как сопоставить ее с «Моими похоронами», выявим параллели с другими произведениями — в первую очередь, с песней «Не заманишь меня на эстрадный концерт…» (декабрь 1970), где лирический герой оказывался в таком же пограничном состоянии: «Закопайте меня в центральном кругу» — «Мародерами меня раскопаете»; «Глубже чем на полметра не ройте» = «Вам потом покорно тащить из ямы их»; «Все равно я сегодня возьму да помру» = «Мы — покойники».
1970-м годом датируется и набросок «Я ей Виктора простил…», в котором лирический герой обращается к любимой женщине с той же просьбой, что и к друзьям в песне «Отпустите мне грехи…»: «Об одном ее просил: / “Отпустиудавку?”» /2; 602/ = «Отпустите мою глотку, друзья мои!».
В этой песне лирический герой сетует на свою нищету: «Не имел смолы и махры / Даже накомарника», — так же как в другой песне 1971 года: «.Лезу я, словно нищие в сумы, / За полтиной и за рутиной» («Как всё, как это было…»), — и в более ранних произведениях: «У меня в кармане — ни гроша» («Я любил и женщин, и проказы», 1964), «У меня на окне — ни хера» («Несостоявшийся роман», 1968).
Кроме того, он говорит: «Хоть родился у реки и в рубашке я», — что находит аналогию в целом ряде произведений:
1) мотив рождения в рубашке: «Родился я в рубашке из нейлона» («Реальней сновидения и бреда…»), «Меня мама родила в сахарной рубашке»[2076] («Ах, откуда у меня грубые замашки?!»). В последнем стихотворении лирический герой также задается вопросом: «От каких таких причин белые вихры?». А ответ на него дан в черновиках «Пожаров»: «И ветер злой со щек мне сдул румянец / И обесцветил волосы мои» /5; 519/. Кстати, белые вихры уже упоминались в песне «Отпустите мне грехи…»: «Отпустите ж вы вихры мои прелые…». А в черновиках «Памятника» читаем: «На пробор мне вихры расчесали, / Перестригли меня впереди» (АР-6-41).
2) мотив рождения (или действия) у реки: «Жил на выпасе возле озерка» («Песенка про Козла отпущения»), «У моря, у порта / Живет одна девчонка» («Песня Саньки»), «Рядом с морем — с этим не шути — / Встретил я одну из очень многих» («Я любил и женщин, и проказы…»), «И вдруг — это море около» («Песня мыши»).
Последняя песня содержит и другие параллели с «Отпустите мне грехи…»: «Жалко, что промерзнете вы» = «Мне жаль ваших льдышек-ладошек, / А вы мне еще намекаете / Про грубых собак и кошек» (АР-1-129).
При этом и сам герой (героиня) предстает замерзшим и умирающим: «Вот поэтому и сдох…» = «Но силы покинут — и я утону»; «Горло смерзло…» = «Замерзла, как собака» (АР-1-128) (здесь героиня сравнивает себя с собакой, а в предыдущей песне герой сравнивал себя с кабаном: «Вы, как псы кабана, / Загоняете»).
В песне «Отпустите мне грехи…» герой упоминает «вьюгу зимы, / Очень шибко лютую», а в «Песне мыши» героиня сетует на разлившееся море. И в обоих случаях они хотят отомстить врагам: «Только на рассвете кабаны — / Очень шибко лютые» = «Когда б превратились мы в китомышей, / Котов и терьеров прогнали б взашей!».
Кстати, сравнение лирическим героем себя с загнанным кабаном в том же 1971 году встретится в стихотворении «Ядовит и зол, ну, словно кобра, я…»: «Загнан я, как кабаны, как гончей лось». А еще раньше оно разрабатывалось в «Охоте на волков» (1968): «Я на номер иду, как кабан» /2; 422/. И здесь же говорилось о загонщиках: «Кричат загонщики, и лают псы до рвоты».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Также же сравнение себя с загнанным зверем присутствует в «Путешествии в прошлое» (1967), в «Балладе о брошенном корабле» (1970) и в «Побеге на рывок» (1977): «Я, как раненый зверь, / Напоследок чудил», «Я уверовал в это, / Как загнанный зверь», «Зверь бежал на ловца».
Очевидно, что во всех этих случаях речь идет о травле со стороны властей. Однако в песне «Отпустите мне грехи…» лирический герой обращается к своим друзьям, которые фактически превратились в недругов, поскольку тянут из него жилы[2077] [2078] [2079]. Поэтому обращение к ним: «Отпустите мою глотку, друзья мои», — находит аналогию в черновиках песни «Ошибка вышла» и «Моих похорон»: «Эй, друг, покажь, чего строчишь / В секретный протокол!» /5; 384/, «Мои любимые знакомые» (АР-3-40)424 А восходит этот прием к песне «Счетчик щелкает»: «И хочешь, друг, не хочешь, друг, / Плати по счету, друг, плати по счету!»425.
В свете сказанного становится понятным обращение к этим «друзьям»: «Отпустите мою глотку, / друзья мои! / Ей еще и выпить водку, / песни спеть свои», — которое повторится в «Песне о Судьбе» (1976), где судьба также схватит лирического героя за горло: «Не надо за шею, — / Я петь не смогу!». Поэтому он говорит: «А горлом немею», — так же как и в предыдущем случае: «Горло смерзло».
А просьба «Не давите вы мне горло» предвосхищает написанную чуть позже «Песню микрофона»: «Он сдавил мое горло рукой».
Кроме того, целый ряд мотивов из «Отпустите мне грехи…» уже встречался в песне «Было так — у любил и страд ал…» (1968), посвященной, казалось бы, совсем другой теме — обману со стороны любимой женщины: «Болит душа и леденеет кровь / От страха жить и от предчувствия кончины» (АР-10-89) = «Горло смерзло, горло сперло, / Мы — покойники» (ср. еще в «Приговоренных к жизни»: «Душа застыла, тело затекло»); «Вам вечным холодом и льдом сковало кровь» = «Жалко, что промерзнете вы»; «Ну а теперь — хоть саван ей готовь» = «В саван вас укутаю»; «Понял я — больше песен не петь» = «Отпустите мою глотку, / друзья мои! / Ей еще и выпить водку, / и песни спеть свои».
Что же касается самой первой строки разбираемой песни: «Отпустите мне грехи мои тяжкие», — то здесь друзья фактически приравниваются к инквизиции, которая обладала правом отпускать грехи, а в целом ряде произведений Высоцкого с инквизицией отождествляется советская власть: «Очень бойко продавала индульгенции, / Очень шибко жгла ученых на кострах» /2; 64/, «Но ясновидцев — впрочем, как и очевидцев, — / Во все века сжигали люди на кострах» /2; 19/. Поэтому и в стихотворении 1968 года лирический герой обращается с просьбой: «Я сказал врачу: “Я за всё плачу
- / За грехи свои, за распущенность[2080] [2081] [2082]. / Уколи меня, — я сказал врачу, — / Утоли за все, что пропущено”» (АР-10-48). Но вместо этого ему «колят два месяца кряду», как в песне «Ошибка вышла»: «Колите, сукины сыны, / Но дайте протокол!». А в «Отпустите мне грехи…» герой «сдох, весь изжаленный», что, в свою очередь, напоминает «Мои похорона», где вампиры «высунули жалы» (то есть те же иглы).
Соответственно, «друзья» лирического героя и вампиры («мои любимые знакомые») ведут себя одинаково по отношению к нему: «Отпустите мою глотку» = «Еще один на шею косится». Да и сам герой оказывается в одинаковом положении: «Горло смерзло» = «Я от холода дрожу»; «…горло сперло — / Мы покойники» = «Мои похорона» (такая же ситуация описывается еще в двух произведениях 1971 года — «Песне конченого человека» и «Песне микрофона»: «Отвернули меня, умертвили»).
