— Нет!
— А в меня?
— Что значит — верить? Верить — это значит во всем соглашаться. Я же с тобой не согласился!
— Верно! — он опять остановился и снова посмотрел мне в глаза. Я только сейчас заметил, что глаза у него были совершенно белые.
— Послушай! — в его голосе зазвучали неуверенные нотки. — Но человек должен во что-то верить? Пусть не в Бога, ни в, — он закашлялся, — ни в Черта. Но хотя бы — в будущее, в прогресс, разум и тому подобное! Во что ты веришь?
— Я предпочитаю знать!
— Ох! Человек, человек! — он тяжело вздохнул, — да знаешь ли ты, какой тебе путь уготован?
— Что ж, я готов его пройти!
— Червячок! Тебе придется ползти вокруг «земного шара».
— Буду ползти, пока не вырастут «ноги», потом пойду!
— Ну, допустим, вырастут «ноги», но не потеряешь ли ты от этого счастье?
— Нет, если сохраню чувства,
— Что такое чувства?
— Не знаю! А ты знаешь? — поинтересовался я.
— В том-то и дело, что нет!
Он помолчал потом бросил с некоторой досадой:
— Хотелось бы понять, что это такое!
У меня мелькнула озорная мысль:
— Давай попробуем?
Он удивленно уставился на меня:
— Шутишь?
— Нисколько! Надо иметь линейку с делениями…
В его руках появилась метровая линейка. Он повертел ею и протянул мне:
— Такая?
— Подойдет.
— И что дальше?
— Вон тот валун видишь? — Я показал ему на большой гранитный камень неправильной формы.
— Ну?
— Возьми и при помощи линейки определи его вес! Он рассердился. Бросил линейку в воду. Линейка вспыхнула голубым, ослепительным пламенем и исчезла.
— Ты что? Издеваешься?
Он утратил образ Бориса Ивановича и явился мне в своем первозданном виде. Я невольно залюбовался его красивым, мускулистым, стройным телом.
— Нисколько! Ты подумай!
— А!!! Понятно! Ты, хочешь сказать, что чувства имеют другую логику, чем разум. Если они вообще имеют логику в нашем понимании, то есть в понимании разума. Понятно.
— Эта еще не все!
— Что же еще?
— А ты подумай!
Он на мгновение задумался и вдруг улыбнулся. Улыбка у него получилась совсем добрая.
— Постой, постой! При помощи линейки я могу, допустим, в принципе, определить объем, этого камня. Так?
Я кивнул.
— Зная удельный вес, я тем самым определю и общий вес камня. Понятно. Следовательно, необходимы какие-то сопряженные величины, понятия! И тогда разум может познавать чувства, а чувства — разум.
Мы пришли на старое место. Мохнатая простыня лежала там же, где ее оставил мой спутник. Исчезли только кучки камешков.
— Послушай, парень! Знаешь, чем ты мне нравишься? Ты не трус. Ты не хочешь попросить чего-нибудь у меня? Я могу!
— Нет!
— Почему?
Мне показалось, что он обиделся.
— Просить у тебя, значит, поверить в тебя!
— А ты не хочешь?
— Нет!
— Тогда спроси о чем-нибудь. Ведь я знаю, что ты хочешь знать!
— Спросить — это то же самое, что просить. Иная информация более ценна, чем материальные блага!
— Ладно! Будем считать, что ты и здесь прав. Но ведь ты знаешь кто я?
— Скорее всего — плод моего больного воображения, сна!
— Ну, ты нахал! — протянул он. — Ты хоть пощупай! — он протянул мне руку.
Я дотронулся до его плеча. Кожа была упругой и прохладной. Под нею перекатывались мышцы.
— Убедился?
— Нет! Свидание во сне не является убедительным доказательством материальной сущности!
— Тебе что, дать и другие доказательства? — он изучающе посмотрел на меня, но, видимо, передумал.
— Ладно! Живи как знаешь
— Постараюсь! Прощай! Мне было о тобой интересно!
— До свидания — он по-сатанински захохотал, — мы еще увидимся, дорогой.
Чайки взмыли вверх и подхватили его крик:
— Дорогой! Дорогой! Дорогой…
— Дорогой! Очнись, дорогой!
Я открыл глаза. Надо мною склонилась Катюша. Я лежал в своей постели. Еще не понимая, где я и что со мною, я обвел глазами комнату. Катюша по-своему поняла мой взгляд и вспыхнула румянцем досады.
— Женя сейчас спит!
И пояснила:
— Ты трое суток не приходил в себя и мы по очереди дежурили у твоей постели.
Я вдруг заметил, что сжимаю ее плечо. Я разжал пальцы, и она, облегченно вздохнув, выпрямилась.
— Ты схватил меня в беспамятстве за руку и сильно сжал. Я боялась тебя потревожить. Потом ты начал метаться.
— Что со мною было?
— Александр Иванович говорит, что шок от нервного перенапряжения. Ты внезапно потерял сознание… Еще там… Тебя привезли на вертолете. Милый ты мой! Я так испугалась, когда тебя вынесли на носилках. Думала, что ты ранен!
Она наклонилась и прижалась губами к моей щеке.
В дверь осторожно поскребли.
— Можно войти!
Дверь отворилась и в комнату заглянула Светка. Увидев меня полусидящего в кровати, она радостно что-то пискнула и мгновенно исчезла.
Минут через десять в комнату вошел Паскевич.
— Ну что я говорил?! — торжествующе обратился он к Кате, — через два-три дня все будет в норме! Как ты себя чувствуешь, дружище?
Он взял меня за кисть, щупая пульс.
— Ну! Совсем хорошо. Сегодня еще не вставать! — строго предупредил он, обращаясь не столько ко мне, сколько к Кате, — бульон и пару сухариков! Можно брусничный сок!
— Позови Алексея! — попросил я.
— Никаких Алексеев! — категорически возразил Паскевич, — смотри за ним, чтобы не вздумал встать!
— Но мне нужно его видеть!
— Все! Разговор окончен!
Я решил отомстить ему:
— А почему ты не в форме?
Фантомас разинул рот и вдруг залился смехом.
— Уже донесли?! Если Одиссей шутит, то дела идут на поправку!
Он вспомнил мою студенческую кличку. Я протянул ему руку:
— Сашка, дорогой мой!
Паскевич снял очки и, часто моргая глазами, стал протирать стекла.
— Откуда у нас курица? — спросил я Евгению, отхлебнув глоток горячего, щедро сдобренного укропом бульона.
— Утром принесла Христинка. Вероника Сергеевна прислала.
— Они что, уже перебрались?
— Я не видела Веронику, но Христина сказала, что еще не все. Но большая часть уже в Грибовичах. Остальные управятся дня за два. Там еще кое-какие дела с оборудованием фермы.
— Им помогли?
— Да! Всем этим занимается теперь Алексей.
— Где он? Мне надо его видеть!
— Он приходил, но Александр Иванович поставил у нашего дома «караул» и никого не велел пускать еще два дня!
— Саша! Что это значит?
— Это значит, что лежи и не рыпайся! Здесь командую я! Хватит того, что ты три дня не приходил в сознание. Пойми, я хирург и в нервных болезнях не разбираюсь. Вначале я подумал, что у тебя инсульт! Но, слава богу, ошибся. Ты просто переутомился. Откровенно, я еще не встречался с подобным. Но в таких случаях самое лучшее лекарство — покой.
— А как там наши раненые?
Сашка помрачнел:
— Ярославу пришлось ампутировать ногу. Остальные скоро поправятся.
— Бориса Ивановича похоронили?
— Вчера!
— Что нам теперь делать? Кто его заменит?
— Ты его в бреду несколько раз звал! — произнесла Евгения.
— Что и говорить! Старик был большой души человек, — вздохнул Александр Иванович, — девчонки ревели на похоронах в три ручья.
Я попробовал приподняться, но почувствовал, что даже это движение дается мне с большим трудом.
— Да! Если бы не он, то наша судьба могла бы сложиться совсем иначе. Может быть, многих из нас уже не было бы в живых!
По-видимому я побледнел, так как Сашка бросил на меня тревожный взгляд и, взяв руку, стал считать пульс.
— Давай-ка, постарайся заснуть!
Он направился к выходу, бросив взгляд на Евгению, которая вышла за ним, но вскоре вернулась, видимо по-лучив от Паскевича инструкции.
Глава XIX
МЕЖДУ ДВУХ ОГНЕЙ
На следующий день ко мне, наконец, пропустили Алексея. Сашка не снял караул, но позволил посещения с его, Паскевича, разрешения.
— Ну, рассказывай! — встретил я Алексея.
