– Были периоды. Были времена у нашего народа, и нет их больше. Ушло наше сияние. Ушла наша слава. А почему? И я говорю вам: из-за негодяев, которые дорвались до власти. Выйдите и поглядите, до чего они довели нашу страну! И я говорю: пусть сапожник правит свои колодки, и оставит власть тем, кто рожден править страной.
Шульце был одним из глав тайного, но упрямого и последовательного бунта против директора школы доктора Гейзе, бунта, который бессловесно выражался в сердитых лицах учительского состава. Доктор Гейзе пришел в школу как представитель республиканцев. «Сердце у него слева», – дискутировали между собой педагоги, – «он либерал». Доктор был уроженцем Берлина, любил анекдоты, песни и вино, и никакого воображения у него не будила компания, висящая вдоль стен. Проходя по экседре, он в насмешку подмигивал глазами «великим», пучившим глаза в пространство, не в пример учителям, строго относящимся к себе и с кислым выражением – к другим, сам же все принимал со смехом, острил направо и налево, касаясь морали, разума и знаний, изрекаемых коллегами и демонстрирующих аристократичность. Когда они покачивали головами в знак отрицания, он покачивал рыжей своей головой в знак подтверждения. Удивительно, каким образом не тускнели его голубые глаза от прохождения в течение многих лет сквозь строй подавляющих в себе ненависть взглядов и шепотков тайного бунта, а сохраняли в себе искры иронии и лукавства. Даже когда в его кабинет являлась провинившаяся в чем-то ученица на его высший суд, веселые искорки не исчезали из его глаз. Стояла она в угрюмом директорском кабинете, опустив голову и с трудом дыша. Доктор, держа руки в карманах, опирался спиной о карту Германии, занимающую всю стену. Даже на фоне этой огромной карты, округлая фигура директора не несла в себя даже каплю «аристократичности» генерала. И слова изрекались им даже с каким-то удовольствием:
– Ну, м-м-м, дочь моя, каковы твои преступления, в чем ты согрешила?
Девушка оправдывается, мямлит, доктор слушает и не слышит, делает два шага в сторону провинившейся и опирается на бюст Руссо. Бюст этот был тоже новшеством, который колол глаза многим в этом уважаемом учреждении, ибо появился там с приходом доктора Гейзе. Тряпка Рихарда Шульце не касалась физиономии этого француза. Теперь доктор с приязнью потрепал щеку Руссо и обратился к волнующейся девушке:
– Детка моя, если смотреть на вещи в их простоте, мы найдем, что ты просто не хочешь учиться, и все знания в твоих глазах ничего не стоят. Дорогая, ничего не знать вовсе не преступление, но не хотеть ничего не знать это стыд и срам. Или ты считаешь, что достаточно держаться за знатное родословное дерево? Что толку в знатности рода, юная госпожа, если душа пребывает в унизительном незнании. Может быть, какой-нибудь неизвестный фон-барон возьмет тебя замуж и без аттестата зрелости, но разве тебя не прельщает быть человеком, а не только женой какого-нибудь неизвестного фон-барона? Ну, все это останется между нами. Что же касается обсуждаемой темы, дорогая, то нет у меня выхода: придется написать предупреждающее письмо твоим родителям.
Ученице кажется, что во время этой строгой нравоучительной беседы директор шутливо подмигивает неподвижному лицу Руссо, но голос доктора Гейзе серьезен и строг.
После того, как провинившаяся девушка покидает директорский кабинет, доктор меряет комнату тяжелыми шагами, и сам себе выносит выговор: «Я обязан был излить на нее всю свою желчь. А, в общем-то, зачем? Отцы ели кислый виноград, а у сыновей на зубах оскомина. Отцы заключают союз с темными хулиганами, бунтующими против света, и видят в положительном свете своих сыновей и дочерей, получающим образование в организациях этих бандитов. Да, да, – доктор поглаживает бронзовые кудри Руссо, – мой просвещенный друг, боюсь, что мы снова отдаем страну в заклад, и недалек тот день, когда снова сменятся сидящие в тени дуба. Во главу угла проталкиваются рыцари преступного мира, а республика потеряла молодежь, и сердца молодых тянутся к этим новым “рыцарям”».
Доктор еще раз треплет щеку Руссо, как бы прощаясь с ним, и возвращается к своим делам.
Железные створки широких ворот раскрыты настежь. Орел со скипетром власти в когтях – символ Пруссии – украшает ворота. А поверх ворот – надпись, внушающая уверенность и безопасность – «С нами Бог!» Цветная лента голов, светловолосых и темноволосых, извивается бегом и подпрыгиванием, смехом и болтовней, через ворота, и несется в двери школы. То тут, то там, как пятно чернил на светлой ленте, темная фигура учителя, На экседре возвышается доктор Гейзе и смехом встречает своих воспитанниц после долгих летних каникул. Рядом с ним посажен Шульце, подобно осеннему облаку, темнящему горячий глаз, силящийся взойти летним светом. Воспитанницы кланяются и расходятся по своим классам. Последней проходит, дыша тяжело от бега, Иоанна, лицо ее пылает. Доктор Гейзе сердечно ей улыбается. Он частый гость господина Леви. Любит посещать этот дом. Иоанна – четвертая дочь дома Леви, переданная на воспитание доктору Гейзе. Смешная девочка. Он любит поймать ее за черные косы и раскачивать их со стороны в сторону. Когда, устыдившись, девочка убегает, он смотрит ей вслед и думает с приязнью: «Такие потомки есть только у евреев. Какое соединение западной культуры с далеко идущим восточным воображением».
Звенит школьный звонок. Звук его мрачный и пронизывающий. Железные ворота закрываются. Доктор Гейзе исчезает в своем кабинете. По пустым коридорам гулко слышны шаги служки Шульце, проверяющего закрыты ли все двери, все ли, что под его началом, в порядке и на своем месте.
Достаточно первых часов учебы, чтоб стерлись все эмоции свободы, к которым девочки привыкли в течение долгих каникул. Вернулись они за парты, сидят, как в дремоте, вернув на лица выражение большого внимания. Тридцать учениц в классе Иоанны. Все они рослые. Иоанна среди них как малый зверек. Они старше ее на два или чуть более года, но им уже есть о чем рассказывать. Шепотки тайн слышны все время по всему классу. Напрягающая ткань кофточек юность демонстрирует себя в самом начале расцвета. Только Иоанна не участвует в тайнах этих перешептываний. Ее успехи в учебе ничего не значат для товарок по сравнению с ее малым ростом, худобой и отсутствием даже намека на грудь. И она чувствует себя стоящей перед запертым садом, куда лишь ей одной заказан вход.
Пятый урок. В класс входит учитель географии доктор Шиллер. Физиономия его идет цветными пятнами и в то же время совсем блеклая, но в честь столь знаменитой своей фамилии – Шиллер – он считает своим душевным долгом походить на великого поэта. Речь его поэтична и почти в рифму. Входя в класс, он широким от души жестом дает понять, что не надо его приветствовать стоя, проходит к окну и в раздумье смотрит в него, следя за тем, как осенний ветер ворошит остатками листьев на земле.
– Эти ветры! – начинает он с большим подъемом, замолкает на миг, затем еще больше повышает голос. – Это… Штурмовые отряды осени. Рвутся вперед как по приказу.
В классе безмолвие. Господин Шиллер продолжает смотреть в окно, и взгляд его тяжелеет от дум.
Под прикрытием крышки парты Иоанна открывает свою любимую книгу «Преисподняя девственниц». Девицы провожают глазами взгляд учителя и внезапно с радостью обнаруживают парня, прислонившегося к стволу дуба и с удовольствием жующего булку. Это Джульетта. Он пришел организовать дела Движения, и терпеливо дожидается окончания занятий. Девочки улыбаются, толкают друг друга локтями, шепотки перебегают от парты к парте: «Около дуба стоит парень, заглядывает к нам, хочет с нами познакомиться». И сдавленный смех гуляет по классу.
Тем временем доктор Шиллер сидит за кафедрой, и, с большой серьезностью относясь к предмету, рассказывает о Японии, ее границах, городах и долинах, о ее жителях, пока внезапно не замечает, что никто его не слушает. Теперь он провожает глазами взгляды учениц, таким образом, опять возвращаясь к дубу и замечая парня с явно хулиганским видом, жующего булку с большим аппетитом.
«Ага, – доктору Шиллеру становится ясно, в чем дело, – не зря газета полна каждый день сообщениями об ужасных преступлениях – убийствах, изнасилованиях, – о молодых парнях, массами шатающихся в эти дни по улицам города, скопищах молодежи, лишенной всякой специальности, из-за которой выходят эти преступники! Вот, один из них».
Тут возникает у доктора Шиллера мысль, и он нажимает на электрический звонок, как будто в классе, по крайней мере, вспыхнул пожар, и в мгновение ока возникает Шульце. В гневе доктор Шиллер обращает внимание Шульце на дуб и Джульетту, который, очевидно, успел утолить голод, и сейчас от большой скуки топчется вокруг дуба. Три коротких и решительных кивка, вызывающих мгновенное взаимопонимание, и Шульце пересекает класс – выполнить требование высокоуважаемого им педагога доктора Шиллера. Теперь глаза учениц прикованы повышенным вниманием к дубу.
