курсе происходящего.
Женщина лукаво улыбается, когда я подхожу с запиской.
– Я предполагала, что это вы, – подмигивает она. Со звоном поставив чашку, достает из-под стола две коробки, завернутые в блестящую белую бумагу, перевязанную черными атласными лентами. Одна идеально квадратной формы, а другая – прямоугольная коробка для одежды.
– Немного чересчур, – говорит Генри.
– Он действительно любит перегибать палку, – соглашается женщина.
– Вы хорошо знаете Николаса? – спрашиваю я.
Она улыбается.
– Меня зовут Рут.
– Виктория, – отвечаю.
– Я знаю.
– Николас действительно тот, за кого себя выдает? – Я не вижу смысла хитрить. Хозяйка магазина явно что-то знает, даже если не догадывается, что он вампир.
Она подталкивает коробки ко мне.
– Открой их. Я так люблю подарки!
Может, Николас загипнотизировал ее, чтобы она не могла выдать его секрет? Это не самый главный признак в моем списке потенциальных черт вампира, но все может быть. Я пристально смотрю на Рут, и она подмигивает. Определенно не по принуждению – ей это нравится.
Гладкая атласная лента проскальзывает сквозь пальцы, как сон, когда я разворачиваю подарки. Открываю квадратную коробку и достаю нежно-голубую камеру «Полароид». Я еще даже не думала о том, как буду делать фотографии, но, очевидно, Николас продумал все за меня. Не могу не задаться вопросом, как он спланировал все это за одну ночь, но отбрасываю мысль в сторону, открываю вторую коробку и нахожу черные шорты и черную майку.
– Ого! – удивляется Генри, возвращая мне записку, которую я дала прочитать. – По крайней мере, он досконально все продумал.
– Это точно, – подхватывает Рут и указывает узловатым пальцем в заднюю часть книжного магазина. – Там есть санузел, где можно переодеться. – Она хлопает в ладоши. – Это так волнующе!
Облачившись в черные джинсовые шорты и новую черную майку, великоватую мне в подмышках, я вхожу в знаменитое кафе «Café Du Monde» вместе с Генри, чья походка кажется более упругой, чем обычно.
Я цинично смотрю на него.
– Что не так? Мы в Новом Орлеане уже сорок восемь часов и наконец-то получим хоть какие-то впечатления. Можно даже немного повеселиться.
– Мы здесь не для того, чтобы веселиться, – напоминаю я больше себе, чем Генри. Прошлой ночью я испытала кое-что. Возможно, это было не совсем весело, но я потеряла контроль и забыла о цели своей поездки. Я готова вновь погрузиться в чувство вины за то, что позволила себе один блаженный момент, но вовремя останавливаюсь. В конце концов, я на шаг ближе к тому, чтобы получить желаемое.
– Но, – вскидывает палец Генри, – тебе дали задание веселиться. – Его лицо мрачнеет. – Хотя мне не нравится, что этот тип нами командует.
– Вообще-то, он командует только мной. Откуда ему знать о тебе?
Генри пожимает плечами, почесывая затылок.
– Не знаю. Думаю, я не такая уж важная персона.
– Ты важен для меня. – Слова звучат дешево, хотя я говорю искренне.
– Точно. – Генри пристально разглядывает навес кафе, зеленый в белую полоску. Под ним расставлены столики, за которыми сидят счастливые, улыбающиеся люди, а впереди вьется очередь.
– Давай сделаем это. – Я направляюсь в ее конец.
– Так держать!
Я игнорирую его сарказм. Могу притвориться счастливой на мгновение, если это обеспечит мне вечное счастье с папой. Я буду улыбаться, пока не лопнут щеки, если это даст мне то, чего я хочу.
Спустя полчаса ожидания мы сидим на открытом патио, где кроме нас находятся еще пятьдесят человек. В воздухе витает аромат сахара. Каждый вдох сладок на вкус. Люди смеются и болтают, и здесь нет места ни для чего, кроме чистой радости.
Сердце в груди сжимается, но я сосредотачиваюсь на безмятежном лице Генри и на том, как его глаза бегают, разглядывая все вокруг. Он делает глубокий вдох, и улыбка становится шире. Я копирую выражение его лица, когда появляется официант и ставит передо мной три квадратных пирожных, каждое из которых покрыто горкой – нет, горой – сахарной пудры.
Генри потирает руки. Я помню, как он сделал точно такое же движение, когда мы были детьми и кто-то принес пончики на урок по изучению Библии.
– Возможно, я вовсе не ненавижу этого парня, – сообщает Генри.
Его волнение смягчает меня. Я немного избавилась от затянувшегося напряжения.
– Ты первый, – предлагаю я.
– Давай вместе. – Генри берет одно пирожное и прикусывает нижнюю губу, будто удерживая себя от того, чтобы нырнуть прямо в него.
– Ладно. – Делать что-то веселое вместе ничуть не легче. Возможно, это даже усложняет задачу, потому что вызывает желание вновь стать тем беззаботным ребенком, каким я была раньше. Тем не менее, я беру одно из своих бенье, стараясь не уронить с него гору сахара.
– Раз, два, три, – говорит Генри и закидывает пирожное в рот. Его глаза расширяются, пока он жует, и Генри жестом предлагает мне откусить. Когда он отнимает бенье ото рта, я вижу, что к его верхней губе прилипла пудра.
Я фыркаю, тем самым отправляя свою сахарную пудру в полет, засыпая ею стол и шорты.
В ответ Генри смеется. Брызги восхитительной белой пыли взлетают с его пирожного и попадают мне в лицо. Вдохнув, я кашляю, и Генри смеется еще громче.
– Не смешно, – выдыхаю я, но он лишь громче хохочет, и довольно скоро мой кашель превращается в сильный, искренний смех, который обжигает мышцы живота. В конце концов я делаю глубокий вдох, слизываю сахар с губ и отряхиваю черную одежду, теперь покрытую белой посыпкой.
– Так тебе и надо, – говорит Генри.
– Эй, ты не говорил делать это на счет три!
– Попробуй. – Он машет своим лишенным сахарной пудры бенье перед моим лишенным сахарной пудры бенье. По крайней мере, без такого количества сахара пирожное будет легче съесть. Я откусываю кусочек. Бенье толще пончика и немного более прожаренный. Само тесто несладкое и прекрасно дополняет приторную посыпку. Я не могу отрицать – это великолепно. Мы попадаем в область приятной тишины. Молчать так легко… слишком легко.
Генри доедает свое лакомство первым, а затем, скрестив руки на столе, наблюдает, как жую я.
– Помнишь тот раз, когда мама купила нам пакетик покрытых сахарной пудрой пончиков, и ты съела их все, пока я ушел на кухню за молоком? – спрашивает он.
– Не было такого. Это грубое преувеличение.
– Ты тогда перепачкалась, прямо как сейчас. – Его длинная рука легко тянется через стол и напрасно пытается смахнуть немного пудры с моих плеч.
Мой полностью черный наряд выглядит так, как будто я проиграла битву с пакетом тех покрытых пудрой пончиков. Момент портит небольшая боль в сердце, но я не закрываюсь от себя. Такая договоренность с
