тоже хочу быть такой, но иногда веду себя эгоистичнее, чем он. Ему определенно есть чему меня научить.
Вновь толкая дверь книжного магазина, я полна решимости сделать все, что Николас наметил для меня, даже если для этого потребуется изобразить радость или волнение. Ощущать эти эмоции по-настоящему – слишком… слишком рискованно, когда папа еще болен. Если все пойдет не так и я проведу последние дни его жизни, посасывая сахар и смеясь до боли, одно только чувство вины прикончит меня.
Пусть Николас решает, какие задания давать, только я решаю, что мне чувствовать. Больше никаких промахов.
Когда мы входим, Рут ест из миски что-то острое и вкусное, пахнущее пряностями.
Генри останавливается и делает драматический вдох.
– Пахнет потрясающе. Что это такое?
У меня тоже слюнки текут, но я пробираюсь в раздел поэзии, нахожу свою книгу и снимаю с полки, пока они болтают у входа.
Снимок исчез, его заменила другая записка рядом с отмеченным стихотворением. Я фотографирую его на телефон.
«Раз к Смерти я не шла – она…»
Раз к Смерти я не шла – она
Ко мне явилась в дом.
В ее коляску сели мы
С Бессмертием втроем.
Мы тихо ехали – Ей путь
Не к спеху был, а я
Равно свой труд и свой досуг
Ей в жертву принесла.
Мы миновали школьный двор,
Играющих ребят,
На нас глядевшие поля.
Проехали закат.
Или, вернее, солнца шар
В пути оставил нас.
Как зябко сделалось мне вдруг
Одетой в легкий газ!
И к дому подкатили мы,
Подобию холма.
Вес его был зарыт в земле,
Крыша едва видна.
С тех пор столетия прошли,
Но этот миг длинней,
Открывший, что в века глядит
Упряжка лошадей[5].
Эмили Дикинсон
Прежде я уже читала это стихотворение на уроках английского. Мне следовало быть более внимательной. С другой стороны, возможно, интерпретация очевидна. Николас – смерть в обличье джентльмена – явится ко мне и поведет меня к вечности. На мгновение я закрываю глаза и цепляюсь за это обещание. Независимо от того, какие трудности влекут за собой его испытания или насколько сложно выполнить их так, как Николас хочет, все это стоит моей конечной цели.
Прочитав записку, я хватаю Генри и прощаюсь с Рут.
– Что нас ждет на этот раз? – спрашивает Генри. – Танцы под уличную музыку?
– Кхм, не совсем.
– Что тогда?
– Тебе это не понравится.
Глава 9
Ты же знаешь, что это плохая примета – переступать через порог без приглашения.
Выживут только любовники
Мы с Генри едем по трамвайной линии Сент-Чарльз. Это самая старая трамвайная линия в Северной Америке. Вагон выкрашен в тошнотно-зеленый цвет, на фоне которого ярко выделяются красные окна и двери, но при этом трамвай каким-то образом умудряется выглядеть причудливым и очаровательным. Мы сидим вместе на маленькой деревянной скамейке, которая не совсем удобна для двоих, у открытого окна, так что ветерок время от времени стирает пот с наших лиц. Само собой, на самой старой трамвайной линии нет кондиционера. Некоторые деревья, растущие вдоль линии, нуждаются в обрезке и время от времени царапают бок трамвая, заставляя меня отпрыгивать назад, сильнее прижимаясь к Генри.
Одна из веток буквально врывается в вагон и впивается в мое предплечье.
– Ой! – Я несколько демонстративно потираю кожу. – Кто отвечает за обрезку этих штук?
– Давай я поменяюсь с тобой местами, – уже в третий раз предлагает Генри.
– Не надо. Мне нравится сидеть у окна. – И это правда. Ради открывающегося вида можно и потерпеть царапающиеся деревья. Эта улица полна огромных особняков с величественными колоннами, гигантскими верандами и балконами. Каждый из них по-своему уникальный и особенный. Один особняк – чисто-белый с изящными викторианскими деталями оформления, другой – громадина с колоннами размером со стволы древних деревьев, а третий состоит сплошь из неровных камней и изогнутых арок.
Я разворачиваю записку, уже влажную от моих потных ладоней, чтобы прочитать ее еще раз.
В записке указан адрес на Сент-Чарльз-авеню и приложены инструкции к действию.
«Вломись в этот дом. Укради распятие и зубчик чеснока».
Я признаю, что последняя часть довольно забавна. Взлом и проникновение – совсем наоборот.
Я нервно сглатываю, когда мы проезжаем мимо небольшого дома, который не отстает от прочих особняков, напоминая сказочный дворец такими причудливыми деталями, как окна со ставнями, выкрашенные в бирюзовый цвет, или двойная лестница, ведущая на крыльцо.
Ни один из этих домов не похож на то место, куда можно беспрепятственно вломиться. Если кто-то смог позволить себе такой особняк, он, вероятно, смог позволить себе и охранную систему или, на худой конец, большую собаку.
Генри в девяносто седьмой раз проводит рукой по волосам, при этом толкая меня локтем. У меня на руке будет синяк, если мы не прибудем на место в ближайшее время.
– По крайней мере, это не монастырь. – Фальшивое веселье в моем голосе придает ситуации напряжения и неловкости.
Я жду, что Генри рассмеется, но он молчит. Ну, хотя бы не нужно изображать радость во время прохождения этого испытания. Правда, я бы хотела, чтобы Генри как-нибудь отреагировал.
– Ты не обязан это делать, – говорю я.
– Ты тоже.
– Хотела бы я, чтобы все так и было.
– Виктория. – Генри поворачивается и пытается заставить меня взглянуть ему в лицо, но по тому, как он произносит мое имя, я уже понимаю, что не хочу встречаться с ним взглядом. Вместо этого смотрю в окно. – Виктория, – пытается он снова, но я не клюю на наживку. Генри вздыхает, но решает продолжить, несмотря на то что я игнорирую его. – Когда мы ели бенье, то было безобидное развлечение. Мне не нравилось, что этот тип тобой командует, но поступок ничем нам не грозил. Сейчас – совсем другое дело. Это… неправильно. Кто знает, как далеко он собирается тебя завести и ради чего? Ты ничего о нем не знаешь.
Я поворачиваюсь к Генри и понижаю голос:
– Я знаю, что он пьет кровь.
– Ты думаешь, что знаешь это. Было темно. Фальшивую кровь легко изготовить.
– Я чувствовала ее запах.
Как можно подделать такой запах? Мой желудок переворачивается от одного воспоминания о нем.
– Тебе могло показаться. Ты так сильно хочешь обнаружить вампиров… – Генри пытается дотянуться до моей руки, но
