Десять прошедших лет отпечатались на лице его жены, погасив блеск глаз и уничтожив следы былого счастья, но она все еще была очень красива.
Она машинально помешивала кофе ложечкой, поглощенная созерцанием воображаемого горизонта.
Что задумали эти люди? Что хотят сделать с женщиной, которую он так любил? К чему вся эта психологическая пытка?
— Мерзавцы, вы не имеете права! Она тут ни при чем! Она ничего не знала!
Его крики эхом отозвались в пустоте квартиры.
Через несколько минут сцена завершилась. И началась сызнова. Плеер был запрограммирован на повтор.
Даниель
Они пристегнули меня наручником к батарее в темной комнате под домом.
Какой-то человек с любопытством смотрит на меня. Я выдерживаю его взгляд.
— Опусти глаза, кялб!
Я не подчиняюсь. Что останется от моего достоинства, если я покорюсь?
Он подходит и бьет меня кулаком под дых.
Я падаю.
Он склоняется надо мной, приставляет палец ко лбу.
— Сегодня вечером, — произносит он, изобразив выстрел.
Все эти недели я думал о смерти с полным спокойствием, но умереть я должен был после шейха. А теперь потеряю жизнь ни за что.
* * *
Часа через три до меня донеслись какие-то глухие звуки.
Мой охранник встревожился, встал, подошел к двери, осторожно приоткрыл ее и тут же отлетел назад. Он попытался выхватить оружие, но два человека накинулись на него и скрутили.
— Он здесь!
Один из спасителей пристально смотрит на меня через прорези маски. Кто они такие? События снова опережают меня, собственная история выходит из-под контроля. Я больше ничем не управляю. И ничего не понимаю.
— Черт, он здесь, ребята! — возбужденно повторяет он.
Другой тип в маске изо всех сил бьет по голове охранника.
— Пошевеливайся! — приказывает первый, хватая меня за руку.
Я упираюсь, не зная, на что решиться. Хочу понять.
— Давай, пошли! Не торчать же нам тут до скончания века. Пока что все идет как надо, но скоро станет жарко!
— Но кто?..
Тут он наконец понимает, в чем дело, останавливается, делает знак товарищу, и оба снимают маски.
Соломон и Витто.
Я застываю — не ожидал увидеть знакомые лица в этом аду.
— Да, хорошо они его отделали. Грязные ублюдки! — бурчит Витто, помогая мне подняться. Потом лучезарно улыбается и спрашивает:
— Ну что, Даниель, рад встрече со старыми корешами?
Соломон обыскивает карманы охранника, находит ключи и расстегивает наручники.
— Поторопись, братишка. Мы в таких делах не спецы, и я не уверен, что сумеем долго изображать крутых. Идем, я потом все тебе объясню. И главное — никаких имен.
У меня заходится сердце. Я как будто брежу. Что они здесь делают? Как узнали?
Они поднимают меня и выводят из комнаты, подталкивая в спину.
— А ты растолстел, Даниель, — бормочет Витто.
На первом этаже вижу двух лежащих на полу охранников.
— Бартоло и Набиль поработали, — шепчет мне на ухо Соломон, кивая на остальных моих спасителей.
— Валим отсюда! — кричит нам Бартоло. — Делаем ноги, ребята.
Шейх сидит за столом со связанными руками. К его затылку приставлен пистолет. Оружие держит широкоплечий здоровяк Рем и.
Я не понимаю, как они здесь оказались, но мою душу переполняет восторг. Мне хочется схватить их всех в охапку и выкрикивать слова благодарности и любви, но сейчас у нас есть дела поважнее: нужно уйти, не оставив следов.
Шейх утратил невозмутимость. В его глазах плещется паника.
— Вперед! — командует Соломон.
— Что будем делать с этим? — спрашивает Реми, кивнув на пленника.
Соломон смотрит на меня.
— Берем его с собой.
Я чувствую, что он колеблется.
— Послушай, я тебя понимаю, но все еще может хорошо закончиться, если остановимся сейчас.
— Берем его с собой!
— Черт, так я и знал. Ладно, пакуйте его. Все готовы?
— Нет, кузен исчез, — отвечает Набиль.
— Куда его снова понесло? — Соломон злится.
В этот момент появляется Витто с перекинутым за спину мешком.
— Вы же не думали уйти с пустыми руками? — интересуется он. — Я тут прихватил кое-что — золотишко, мелкие купюры, фотоаппарат, видеокамеру… Окупим дорожные расходы.
— Подгони грузовичок к крыльцу, — приказывает Соломон Реми. — Никто не должен видеть, как мы выходим.
Солнце садится. Мы загружаемся в машину. Витто толкает в спину притихшего шейха, заставляет лечь на пол и завязывает ему глаза. Бартоло и Набиль снимают маски и забираются назад.
Мы с Соломоном и Витто устраиваемся на переднем сиденье, Реми садится за руль.
— Трогай! Поехали!
* * *
Фургон едет по направлению к лондонским предместьям. Мы молчим, стараясь отдышаться, успокоиться и привести чувства в порядок.
Витто смотрит на меня с веселой усмешкой, спрашивает:
— Ну что, дружок, рад встрече?
Я изо всех сил сдавливаю ему плечо. Как выразить словами обуревающие меня мысли и чувства?
Мы все возбуждены, как бывало в молодости после удачного ограбления.
— Как вы узнали? — наконец спрашиваю я.
— Когда ты попросил достать тебе оборудование, я сразу все понял, — объясняет Соломон. — Я бы поступил так же. Я знал, что помощь ты не примешь, и проследил за тобой. Думаешь, я бы позволил тебе разбираться одному? Мы всегда все делали вместе, Даниель. Один на один с этими профи ты был заведомо обречен на провал. Однажды я увидел, как они зашли в гостиницу, где ты жил, и о чем-то говорили с официантом. Я вызвал ребят, и мы стали ходить за тобой по пятам. И правильно сделали. Целую неделю не выпускали тебя из поля зрения ни на минуту.
— Ну да, неделю играли в шпионов, жрали хрен знает что, ютились в каком-то клоповнике под Лондоном, — добавляет Реми. — На такое только ради друга и пойдешь.
— Мы видели, как вы заявились в этот дом, ты и этот плейбой, а потом он вышел один, и поняли, что дело плохо, — продолжает Соломон. — Место мы давно разведали, вот и рискнули. Они думали, ты один, так что у нас было преимущество — фактор неожиданности. Они, ясное дело, могли быть вооружены, но мы налетели впятером и справились.
— Куда мы едем? — со вздохом облегчения спрашиваю я.
— Мы сняли домик в пригороде.
* * *
Старая каменная постройка в центре широкого поля плывет в тумане. До ближайшей деревни не меньше километра.
Мы входим, стараясь не шуметь. Бартоло и Набиль несут шейха в отдельную комнату, привязывают к кровати и возвращаются в столовую. Мы стоим и улыбаемся. Все мы слишком возбуждены и не находят слов. Потом Витто издает победный клич, высвобождая накопившееся напряжение, мы вторим ему и хохочем в голос. Обнимаемся, они по очереди тискают меня, говорят, как рады снова быть вместе.
Бартоло достает пиво. Мои друзья чокаются и пьют за свое невероятное приключение, радуются, что сами остались живы, что спасли меня. Каждый излагает свою версию событий, объясняет, что чувствовал, чего опасался…
Я почти забыл о своей боли в этой нереальной атмосфере всеобщего возбуждения и счастья, в кругу этой второй семьи, которую почти забыл.
Мы садимся за стол, пьем пиво с бутербродами.
Витто и Бартоло говорят не закрывая рта, рассказывают, как жили в те годы, что мы не виделись. Каждый хочет похвастаться достижениями.
Кузены сообщают, что женаты на сестрах, и при этом скалятся во весь рот, как счастливые новобрачные. Они называют по именам детей, явно гордясь тем, что стали основателями клана.
— Не могу видеть, как мои сыновья вяжутся со всякой мелкой шушерой, — на полном серьезе сообщает Бартоло.
— Согласен, у нынешней шпаны нет чувства чести.
Витто говорит, что отсидел срок за ограбление. Соломон вспоминает, что этот злосчастный эпизод стал для него поворотным моментом, он взял судьбу в свои руки, получил профессию и теперь один растит трех дочерей и восстанавливает старые дома. Иногда работает на английские семьи, пожелавшие обустроить жилище на французский манер. Благодаря одному такому семейству он и снял этот коттедж.
Набиль держит гараж, ремонтирует машины и обеспечивает жене и двум отпрыскам безбедное существование.
— Видел бы ты моих сына и дочь! Маленькие французы. Не ругаются, говорят без ошибок. Я ими очень горжусь.
А вот Реми не расстался с прежней жизнью.
— У меня сезонная работенка, — смеется он. — Как только появляются деньжата, отправляюсь путешествовать, покупаю тачку, спускаю всё и снова берусь за дело. У меня двое ребятишек от двух баб, но мы не общаемся. Я не образцовый гражданин, но мне это нравится.
Время от времени они собираются, празднуют дни рождения и Рождество. Я выпал из их жизни и чувствую себя дураком. Они были моими братьями по оружию. Моими братьями по крови. Они не держат на меня зла за то, что я ушел, раз всё бросили и поспешили на помощь. Чувства вины и благодарности смешиваются в моей душе воедино, но я не осмеливаюсь облечь их в слова. Мне хочется сказать, как я сожалею о нашей разлуке, попросить прощения, поблагодарить, но ни они, ни я не забудем, что не общались целых десять лет, и никакие извинения не залечат нанесенного дружбе урона.
