ГРУЗ
Уэверли улыбалась, наполовину закрытая вазой с фруктами, положив подбородок на руки. Это была смешная поза, и она чувствовала себя совершенно нелепо, но именно этого хотела Аманда.
— Это прекрасно, милая. Картина будет чудесной, — сказала Аманда, набрасывая композицию на холсте толстым куском угля. Она была слаба, как и все взрослые, и могла выстоять у мольберта всего несколько минут зараз, поэтому дело шло медленно. — Ты такая естественная!
— Спасибо, — поблагодарила Уэверли, пытаясь не шевелиться.
— Итак, Уэверли… — строго сказала Аманда. — Скажи мне, ты хочешь когда-нибудь стать матерью?
— Я не знаю. — Уэверли скосила глаза на женщину, которая внимательно вглядывалась в холст. — Почему вы спрашиваете?
— О, наверное, потому, что я завидую.
— Завидуете? Почему?
Аманда долго не отвечала; она только водила углем по холсту.
— Я мечтала быть одной из первых матерей на Новой Земле. Я думала, что это мое предназначение.
Уэверли ничего не ответила.
— Но это предстоит сделать тебе. Ты будешь прародительницей тысяч, возможно, миллионов колонистов Новой Земли. Тебя будет почитать и помнить целая планета, полная людей. Как Еву из Эдемского сада. Ну, тебя и остальных девочек.
— Я никогда об этом так не думала, — сказала Уэверли. По спине ее пробежал холодок.
— Если подумать, то это твоя обязанность, если ты понимаешь, что я имею в виду. Быть матерью.
Уэверли смотрела, как Аманда рисует, нервными и быстрыми движениями нанося линии на холст.
— А чтобы сохранить здоровье, ты должна пользоваться своим возрастом. Заводи детей как можно раньше, если это возможно. С возрастом женщины все менее способны к рождению детей. И ты это знаешь.
— Я не готова стать матерью, — сказала Уэверли. В горле у нее застрял комок, и она с трудом сглотнула его. Что замышляют все эти люди?!
— О, я не имею в виду, что ты в твоем возрасте должна растить детей. Боже, нет! — засмеялась Аманда.
Уэверли заставила себя улыбнуться, но чувствовала она себя неловко. Женщина ходила вокруг чего-то, чего она пока не понимала.
— Я так рада, что ты пришла навестить нас, — сказала Аманда, радостно улыбаясь.
— Нет проблем, — ответила Уэверли.
Если честно, это было приятное разнообразие после скучных дней в спальне. С последнего семейного дня прошло уже пять дней, и больше никто не говорил ни слова о том, чтобы переселить девочек в семьи. Вместо этого их просто оставили умирать от скуки в общей спальне, где они проводили целые дни, пытаясь как-то себя развлечь. Их кормили самой простой едой, которой едва хватало, чтобы утолить голод. Они чувствовали себя некомфортно, легко раздражались, и между ними часто вспыхивали ссоры. Уэверли подозревала, что таким образом Мэтер подготавливала их к разлуке. Если их спальня станет для них скучным, неприятным местом, девочки сами станут мечтать вырваться оттуда.
Уэверли тысячу раз думала о том, чтобы рассказать Саманте и Саре о женщине, которая оставила ей записку в туалете, но что-то ее останавливало. Это тайну было нелегко держать при себе, но единственный ее шанс освободить выживших с «Эмпиреи» был в том, чтобы застать Мэтер и ее команду врасплох. Они ни в коем случае не должны заподозрить, что она знает о присутствии команды «Эмпиреи» на борту — по крайней мере, до тех пор, пока она не будет готова освободить их и сбежать. А на это нужно немало времени.
Поэтому, когда Аманда пришла за Уэверли и попросила ее прийти к ней попозировать, Уэверли ухватилась за этот шанс. Она надеялась ускользнуть от охраны на достаточно долгое время, чтобы проникнуть в грузовые отсеки. Там могла быть ее мама, и она должна была узнать, все ли с ней в порядке.
Сейчас она не могла об этом думать, иначе бы она расплакалась.
Взгляд Уэверли упал на фотографию на стене за спиной Аманды. На фотографии были золотые покатые холмы под полосой синего неба, и Уэверли сконцентрировала свои мысли на ней, стараясь забыть о переживаниях.
— Что это? — спросила она.
— Что, эта картинка? — Аманда сняла ее со стены и положила на стол перед Уэверли. — Это Калифорния.
— Калифорния?
— Это часть Северной Америки, откуда я родом. Я думала, что ты тоже из Северной Америки.
— Моя семья родом из Британской Колумбии.
— С гор или с побережья?
— С гор. — Уэверли взяла фотографию, рассматривая мягкую красноватую землю, волнистую, словно море. — Это горы?
— Это дюны. — Аманда рассмеялась при виде озадаченного лица Уэверли и присела на деревянный стул возле нее. — Как на рыбном заводе. Ты видела песок, которым покрыто дно водоемов?
— Да.
— Ну, вот из него и сделаны эти дюны, просто его очень и очень много. И, точно так же, как вода двигает песок на дне водоемов, на Земле ветер двигает песочные дюны, и они образуют такие формы.
— Значит, это как волны на земле?
— Да. А если ветер достаточно сильный, то песок летит тебе в лицо и колется. И лезет в глаза.
— А откуда берется ветер? — Ей это уже объясняли, но Уэверли все равно всегда об этом спрашивала, потому что все люди отвечали по-разному.
— Дело в солнце, я думаю. Когда на рассвете оно встает, воздух нагревается.
Уэверли попыталась представить, как она стоит на вершине песчаной дюны и ветер дует ей в лицо. Это было очень трудно — представить, что ветер дует без всяких видимых причин. Она представила, как стоит где-то, где не видно ни стен, ни потолка — ничего, кроме неба над головой. Ничего, что бы окружало тебя и защищало. Эта мысль ее напугала.
— Я скучаю по простору. — Аманда откинулась на спинку стула, положив руки на колени и мечтательно глядя на фотографию. — Мы с моим отцом часто подолгу гуляли вдоль сезонного потока, который тек по высохшему руслу возле нашего ранчо. Он держал меня за руку и показывал речных раков, которые ползали по берегу, и я пыталась их поймать, пока один из них меня не укусил.
Уэверли не знала, кто такие речные раки, но она уже научилась не прерывать истории о Земле, иначе взрослые могли совсем перестать рассказывать.
— Жаль, что я не могу описать, каково это — чувствовать солнце на лице. Я пыталась воспроизвести это. Однажды я даже засунула голову в духовку, пока не осознала, что я делаю. — Аманда засмеялась, качая головой. Уэверли смущенно поежилась. — Ничто не сравнится с этим нежным светом на коже. И пока существует живопись… — Она усмехнулась, глядя на флуоресцентную лампу на потолке. — Я пыталась миллион раз, но я не могу поймать в картинах то, как выглядит естественный свет. Я уверена, что это именно то, чего не хватает моим работам. Что бы я ни делала, цвета кажутся темными.
— А ваши родители до сих пор на «Новом горизонте»?
— Моего отца не стало несколько лет назад. А мама умерла еще на Земле, когда я была ребенком. Она чувствовала себя не очень хорошо после моего рождения, и долго она не прожила. Папа так боролся за участие в этой миссии. Он три раза проходил тест на пригодность.
— Я думала, это можно делать только один раз.
— У нас были деньги, — стыдливо сказала Аманда. — Он подкупил администратора.
— А-а-а… — Уэверли задумалась о том, все ли участники миссии из состоятельных семей. Неужели множество одаренных людей без денег не взяли просто потому, что они не могли заплатить комитету по отбору участников?
Аманда забрала у Уэверли фотографию и повесила ее на место.
— Я знаю, что это нечестно, — сказала она наконец. — Но так уж все было устроено на Земле. Каждый год климат становился все более жарким, все больше фермерских земель высыхало, и все меньше оставалось мест, куда можно было уйти. Поэтому с каждым годом люди все больше отчаивались. В таких условиях люди показывают себя не с лучшей стороны.
Лицо Аманды потемнело, и она принялась подтирать холст кончиком пальца. Уэверли с любопытством наблюдала за ней. Очень немногие взрослые так честно говорили о коррупции, предшествовавшей миссии. Было здорово встретить кого-то, кто настолько открыто говорил об этом.
«Она может рассказать мне, что на самом деле произошло на Земле», — подумала Уэверли.
— Я хотела задать тебе вопрос, — неуверенно сказала Аманда.
— Какой?
— Ну, мы пытаемся создать лучшие условия для вас, девочек. Мы хотим поселить вас с семьями. До тех пор пока мы не найдем ваших родителей, конечно.
— Конечно, — сказал Уэверли, мрачно раздумывая, знает ли Аманда о пленниках в грузовом отсеке. Если она и знала, то виду не подавала. Она, казалось, просто очень рада, что Уэверли сейчас с ней. По этому случаю она испекла свежий хлеб, и рядом с Уэверли стояла вазочка с овсяным печеньем. После той пресной пищи, которой их кормили последние несколько дней, их запах казался просто восхитительным, но она не поддавалась искушению. Ей не хотелось быть обязанной тем, кто похитил ее.
