это вкладывался негативный – как символ тотального отрыва от «естественной», живой жизни, которой жили предки. А мне, напротив, видится здесь нечто позитивное: не лучше ли нефтяная пища, чем постоянные убийства живых существ?
* * * * *
Всё детство я промучился с зубами. Сначала думал, что хуже этого – зубной боли – быть ничего не может. Зубная оболочка была у меня такой же тонкой, как и все другие покровы – и тела, и души: чуть что, образовывалась дырка.
Только однажды мне удалось спастись, не прибегая к помощи врачей: я прилег на щеку, на стороне которой тупой болью ныл зуб, – и отключился. Проснувшись, я с удивлением обнаружил, что боль прошла. При этом я вздрогнул от испуга, что от одной только этой мысли – от мысли о зубной боли и о том, что она может вернуться, – зубная боль, словно по мановению волшебной палочки злокозненного волшебника, действительно вернется. Я вздрогнул, испугался – всё мое естество переместилось на мгновение в тот зуб, который недавно болел, сконцентрировалось там. Я прислушивался – но боль, слава богу, не появлялась. И я отгонял от себя дурные мысли.
Но это был, пожалуй, единственный счастливый случай. Всё остальное время – тоскливое и тревожное просиживание в очередях в поликлиниках, куда то и дело водил меня папа: можно сказать, я был там постоянным клиентом. Женщин-стоматологов я не любил и боялся. И всякий раз, когда они просили меня открыть рот и начинали исследовать мои несчастные зубки, я почему-то пристально следил за их губами – и замечал у них во рту зубы отвратительно серые, кривые. И это меня поражало – почему у самих стоматологов всегда такие плохие зубы?
Некоторые женщины были мягкие, добрые. Однажды я расплакался прямо в стоматологическом кресле – я был тогда совсем маленький; и врачиха, пытаясь меня успокоить, подружиться со мной, дала мне 50 рублей – со словами, чтобы я потом купил себе мороженое. При этом каким-то боковым зрением я видел, как стоявший позади моего кресла папа, смущенный, незаметно протягивает женщине те самые 50 рублей – чтобы я не сомневался, что это именно она мне дала, а не папа. Как же это было трогательно! Я всё это заметил, но смысл ситуации понял гораздо позже. При этом войти со мной в контакт той женщине так и не удалось: я был слишком несговорчивый, капризный, плаксивый…
Но большинство стоматологов – женщины, конечно, чрезвычайно строгие. А как еще вести себя с такими трусами, как я? Однажды мне необходимо было вырвать целых два зуба, и не молочных – уже коренных. Я готов был упасть в обморок. С грехом пополам от одного «лишнего» зуба меня всё же избавили. Я ревел в коридоре – через какое-то время должны были расправиться и со вторым. Помню, врачиха выглянула из кабинета и сказала мне примерно следующее: «Ну, давай, иди сюда – покончим твои мучения!» Мне оставалось потерпеть совсем немного – однако я бился в припадках. Отец меня пожалел, дал слабину – и мы ушли. Стоматологу он сказал, что тот второй зуб, который надо было еще удалить, ибо он мешал нормальному росту других зубов, я буду время от времени «подталкивать» черенком зубной щетки – чтобы придать ему нужное направление. Ну да, конечно. Ничего этого я не делал – или, по крайней мере, не помогло. В результате у меня началось искривление…
А я-то думал, повторюсь, что хуже зубной боли быть ничего не может. Но в итоге, только когда я вылечил все зубы и когда пришлось заняться их выпрямлением, я понял, какой может быть настоящая мука. Пластинки, скобы, потом – брекеты, на нижних и верхних зубах одновременно; господи, как же я от всего этого настрадался – и физически, и психологически! Железяки стягивали зубы, царапали мне губы, в них постоянно застревали куски еды; и, когда я говорил с кем-то посторонним – на улице ли, в школе, – я часто просто шевелил губами, боясь их разомкнуть, открыть рот, ибо стеснялся этого своего уродства.
«Пшикалки» с неприятным холодным воздухом, уколы для замораживания десен, стальные «ковырялки», устройства для сверления, «цемент» для установки пломб, временных и постоянных, – весь этот стоматологический инструментарий составлял кошмар моих детских лет. Навсегда запомнилось: я в детском садике, всех нас, детей, зовут на обед, но есть я не могу, ибо страдаю от тоненькой, назойливой зубной боли. Часто, когда зубы болели на одной стороне, я приноравливался жевать исключительно на другой, но в тот раз – о ужас! – болело на обеих сторонах, так что, по сути, я не мог жевать вообще. А на обед, как назло, давали гречку – с этими бесчисленными маленькими крупинками невозможно было справиться, все они как будто норовили попасть мне на больные места. Оставалось глотать так – особо не жуя. Вечером я жаловался папе: мы ужинали втроем на кухне, но есть я по-прежнему не мог – на этот раз на гарнир были макароны. Усталый после работы, сидя в своей любимой позе – выставив вперед и обхватив правое колено, папа потребовал, чтобы я не раскисал, и показал мне, как можно жевать… передними зубами. Но ведь это – резцы и клыки, для жевания они не предназначены! Всё это казалось мне форменным издевательством…
На следующий день мы пошли в поликлинику. И вот так я всё время маялся.
* * * * *
В верхней части улицы – детская библиотека (несмотря на повсеместное распространение интернета, она, к счастью, существует до сих пор). Ее окна разрисованы персонажами отечественных мультфильмов. Я был ее частым гостем, и одно из посещений навеки отпечаталось в моей памяти…
Лето: безмятежная пора. Надо ли говорить, что именно это время года, отмеченное самыми длительными каникулами, любил я больше всего. Как и, наверное, все дети, я с нетерпением ждал окончания занятий в школе, но – в отличие от остальных – мечтал не об увлекательных поездках, не о деревенском раздолье и не об оголтелых приключениях, которые сорванцы умудрялись находить даже в городе, никуда не уезжая. Мне просто нравилось находиться наедине со своими мыслями, быть предоставленным самому себе – вне каких-либо обязательств, ограничений; быть не обремененным расписанием уроков, домашними заданиями, контрольными… И это восхитительное ощущение тоже никогда больше не повторится: я иду из библиотеки домой, предвкушая знакомство с очаровательной книгой, которую я буду читать на балконе; вся улица, весь мой маленький и в то же время нескончаемый мир вокруг зеленеет и искрится на солнце. Впереди виднеется дом, сплошь родные места, в которых я без труда сориентируюсь, даже если окажусь с завязанными глазами. Я в полной
