безопасности, и ныне почти забытое чувство счастья (сейчас я не могу рассчитывать и на его крупицу) переполняет меня до самых краев.
* * * * *
Не хочется думать о плохом и неизбежном, но эти проклятые мысли преследуют меня повсеместно – в самых темных лестничных закутках, в лифтах, на всех этажах моего сознания, по которому я блуждаю.
Как отвратителен мир и как примитивны мы, люди, его мнимые властелины! Все мы карабкаемся по скользкой и грязной карьерной лестнице, отталкивая локтями конкурентов; в свободное от этого непременного, обязательного процесса время – едим, испражняемся, занимаемся любовью, нянчим детей… Неужели только этим и исчерпывается жизнь – однообразная, никчемная, бессмысленная?
Что впереди? Всё больше морщин и седых волос, неуклонное ухудшение зрения, ослабление внутренних органов, тотальное старение организма… Собственные похороны, которые я не увижу, плач родных, который не услышу, страдания близких, которые не почувствую. Только смерть, разложение, сырая земля…
Но, может быть, самое страшное, что может случиться, – это если этот мир окончательно меня доконает, и во мне не останется ничего светлого, чистого, что было во мне прежде – или что еще по-прежнему остается.
Это отвратительное бытие исковеркало мое сознание. И теперь мое сознание, искалеченное бытием, требует реванша – жаждет деформировать бытие.
Да, я конечен. Я смертен. И смерть моя близка. В сущности, я уже мертв. Меня нет сейчас. А в масштабах этой огромной, бесконечной Вселенной меня и вовсе не было никогда. А раз так, то о каком будущем можно говорить? Будущего нет. Завтра не сулит мне ничего хорошего.
Завтра может быть только смерть.
И я уже даже толком не помню, как и когда пришел я к осознанию этого ужасного, не оставляющего никакой надежды парадокса жизни. Наверное, это случилось именно в мегаполисе. Перед глазами – толпы людей в метро. С усталостью, остервенением и злобой врываются они в вагоны поездов… С утра спешат на работу, вечером – тем же путем – возвращаются с работы домой. И так день за днем. Так они обеспечивают себе выживание, а некоторые даже накапливают деньжонок, чтобы раз в году слетать в Таиланд.
И вот однажды мне стало смешно и противно оттого, что люди так стремятся дожить до завтра! Они делают всё возможное и невозможное, идут на любые ухищрения, подлость, обман… Совершают зло, грызут и убивают друг друга. И всё ради того, чтобы для них наступило такое желанное, а на самом деле бессмысленнейшее завтра.
Да, конечно, люди, как и все животные, наделены инстинктом самосохранения. Поэтому мы так радуемся, когда на столе у нас много еды, когда испытываем мы это сладостное чувство набитого живота, насыщения. Значит, мы как минимум доживем до завтра! Люди тратят столько сил, чтобы спастись от врагов, чтобы не умереть от голода и холода сегодня, – но лишь, получается, для того, чтобы это произошло с ними завтра…
Разве я не прав? Разве я не схватил самую суть, разве я извратил что-то?..
В детстве я был бессмертным – потому что о смерти не думал. Теперь, увы, мне не вернуть то благостное состояние легкости, ибо я навек отравлен ядом того, что величают жизнью… Правда, и в те благословенные времена меня терзали проблемы, которые казались мне значительными, серьезными. С какой же радостью я взял бы их взамен тех трудностей, которые есть у меня сейчас! Конечно, мне скажут, что и нынешние мои проблемы, в сущности, ерунда по сравнению с тем, что могло бы быть и с чем имеют дело другие. С этим я абсолютно согласен: худшее еще впереди. Но разве кому-то лучше от осознания этой горькой истины? Существовать становится всё более тяжко.
ЭТАЖ ПЯТЫЙ
Я не сразу привык ко всем этим многочисленным подленьким эвфемизмам мира взрослых. Например, когда говорят про «хорошую работу», имеют в виду хорошую зарплату. Как добываются «приличные» деньги – не столь важно. Это уже, знаете, лирика, дело несущественное. Сама по себе работа никого не интересует – ни завистников, ни тех, кто эту «хорошую работу» имеет. Недаром великие умы, философы и писатели прошлого называли физический труд проклятием человечества. Да и почему только физический? Правильнее сказать – любой труд. Работа в офисе вроде бы и непыльная, серьезные физические усилия прикладываешь только при отстукивании на клавиатуре – а всё равно ведь устаешь, проклинаешь всё вокруг. К работе подавляющее большинство относится негативно, с разной степенью отторжения – от простого недолюбливания до порой лютой ненависти. И как только человек заикается о том, что он, дескать, «любит свою работу», – он, как правило, комплексует, как бы извиняется, стелет себе в глазах окружающих соломку. Значит, работа-то у него не совсем «хорошая», то есть не высокооплачиваемая. А еще в таких случаях говорят: «Я работаю по специальности!» Говорят с болезненной гордостью и плохо скрываемым вызовом. А беда в том, что денежек мало…
Интересно, что думали и думают обо мне друзья? Я понимаю, что глобально им, конечно, наплевать, но всё же: как реагируют они внутренне на мое странное поведение, мое затворничество? Какие чувства я в них рождаю – недоумение, осуждение, отторжение, неприязнь? Признать это они не захотят, ибо это станет моей великой привилегией, но всё дело в том, что я не такой, как все, и поэтому я изгой – непонятый, неоцененный, нелюбимый. Какое-то время назад я еще пытался уверить других и себя (это было нелепым самообманом), что я вместе со всеми: детский сад, школа, университет – львиную долю моей жизни вокруг меня были шум и суета, и мне казалось (или я делал вид), что я участвую во всеобщем процессе. Но иллюзии эти давно отброшены: нет, я был не вместе, а просто где-то рядом, и я всегда был один.
Вообще-то я люблю одиночество – мне нужно много времени, чтобы заниматься творчеством, предаваться мечтаниям. Помню, какое блаженство испытал я, когда в начальной школе (в каком же классе я учился – втором, первом?!) у нас как-то отменили уроки, а я еще и приболел… Или нет, не так: я приболел, и потому родители разрешили мне не ходить сегодня в школу – мне нужно было только заглянуть туда, чтобы отдать учительнице какую-то работу. Признаюсь: у меня были силы, чтобы остаться, но… очень уж я стремился домой – хотел воспользоваться возможностью побыть одному. И я вот я в своей комнате и могу никуда не спешить, делать, что хочу, просто отдыхать. Боже, какой я был маленький и как же мне было хорошо!
Но всего должно быть в меру – а моего одиночества давно уже чересчур много. И так хочется разделить с кем-то думы, горести и радости…
29 августа, четверг
С
