– Я показала вашу фотографию синьоре Каллиуоли, – снова шепотом сказала Елизавета, которая очень нервничала из-за парнишки за стойкой, чье внимание она уже привлекла. Она сложила ладони рупором перед ртом: – Я сказала: «Это тот американец, что прожил у вас несколько дней. Вы должны сообщить в полицию». А она ответила, что не уверена, но я-то знаю – она не сомневалась, просто не хотела, чтобы полиция знала о постояльце в ее доме. – Елизавета неожиданно захихикала и зажала рот рукой. – Из-за подоходного налога.
Рей улыбнулся:
– Это и к лучшему. Я не хотел, чтобы обо мне сообщали.
Сегодня от девушки пахло гораздо лучше, чем в тот вечер, когда он приглашал ее на ужин, хотя запах не изменился. Она казалась совершенно очаровательной, ее персиковая кожа была свежа, как всегда, светлые волосы сияли.
– Почему вы прятались? – Она подалась к нему над маленьким столиком, страстно желая услышать ответ. – Почему вы сейчас не хотите сказать мне правду?
Рей положил бумажный пакет на стол, что позволило и ему наклониться к ней.
– Я вам уже говорил правду, – сказал он. – Меня пытался убить мой тесть. Мне пришлось прятаться, как видите.
Это была не вся история, но, подумал он, хотя бы не противоречивая: он прятался, чтобы защитить себя, и не хотел, чтобы синьора Каллиуоли или сама Елизавета сообщили о его местонахождении в полицию, а значит, и его тестю.
– К тому же, – продолжил Рей, – мне было грустно, и я испытывал чувство вины. Моя жена и в самом деле покончила с собой.
Он говорил на простом итальянском, и даже эти его слова были, вероятно, не совсем точны, но он видел, что Елизавета поняла и поверила ему.
– Почему она это сделала?
– Я не знаю. Я правда не знаю.
Она вперилась в него взглядом:
– И теперь?..
– Завтра я пойду в полицию, – прошептал Рей. Он удовлетворенно отметил: парень за стойкой перестал пялиться на них (может, из вежливости), поняв, что они хотят поговорить без свидетелей. – Я скажу им, что со мной ничего не случилось, но…
– Но?
– Но я не стану им говорить о покушении на меня моего тестя.
– Почему?
– В этом нет нужды. Не думаю, что он попытается еще раз. Понимаете, он ведь тоже сошел с ума от горя.
Елизавета ничего не сказала, но Рей видел: она его поняла.
– Я так рад вас видеть, – сказал Рей.
Ее губы чуть растянулись в неуверенной улыбке. Сегодня она накрасила их коричневато-лиловой помадой.
– И где вы были в последние дни?
– На Джудекке.
– Борода вам идет.
– Спасибо. Возьмите это, пожалуйста. Чтобы я не забыл.
Елизавета взяла пакет, улыбаясь, как ребенок:
– Что это? – Она вытащила из пакета сумочку и открыла рот от удивления. – Ой, какая красивая! Squis-s-sito![55]
Рей был доволен.
– Вам понравилось, и я рад. Это в благодарность за то, что вы для меня сделали.
– Но я ничего не сделала.
– Нет, сделали. И немало. Кроме вас, у меня не было друзей в городе. – Он посмотрел на часы. – Я всегда вынужден спешить из-за вас.
Он расплатился, и они вышли из кофейни. На улице они взялись за руки, потом – под руки, переплели пальцы.
– Наш путь так короток, мне жаль, – сказал Рей.
Елизавета счастливо рассмеялась.
– Вы позволите поцеловать вас?
Она сразу же огляделась – не потому, что колебалась, просто искала место для уединения. Они остановились перед какой-то дверью. Девушка обняла его за шею и поцеловала долгим поцелуем. Он тесно прижал ее тело к своему, почувствовал, как в нем рождается непреодолимое желание, словно он знал ее прежде, знал долго. И тут ему вспомнились строки стихотворения. Они поцеловались еще раз, почти таким же долгим поцелуем, как первый.
Потом она отстранилась и сказала:
– Мне правда пора.
Они двинулись дальше.
– Вы знаете такие стихи? – начал он. – Они, конечно, по-английски, а итальянского перевода я не знаю. Вот они:
Могилы – недурной приют,Но там обняться не дают[56].
Их написал Эндрю Марвелл.
Она ничего не знала про Марвелла, и он пересказал ей строки, переживая, что приходится использовать его никудышный итальянский.
– Я обманул могилу, – сказал он. – Не многим это удается.
Это она поняла и рассмеялась.
– Я тебя увижу еще? – спросила она, стоя у своей двери.
– Не знаю. Понимаешь, я, может быть, уеду завтра утром, переговорив с полицией. – Он снова перешел на шепот, опасаясь, как бы их не услышали члены ее семьи в доме. – Но если я останусь, то постараюсь встретиться с тобой еще.
Вдруг ему стало ясно, что он ничего не может обещать. Впрочем, это не имело значения. Их встреча прошла в некотором роде идеально, и только это было важно.
– Надеюсь. Доброй ночи, Филипо… или как уж там тебя зовут. И тысяча благодарностей за сумочку.
Она исчезла в доме.
После этого Рей бродил около часа, словно в тумане, забыв о своих проблемах. И если мысли его были смутными, то Венеция, напротив, ясно представала перед ним во всей своей чеканной красоте. Вечер стоял морозный и ясный, и свет каждого фонаря отчетливо выделялся в темноте, яркий, как звезда. И городские виды радовали Рея так, словно он оказался здесь впервые, как это происходит, когда человек влюбляется, хотя Рей знал, что не влюблен в Елизавету. Его умилил вид детишек у церкви, стоящей здесь со времен Марко Поло, – им уже пора было спать, а они играли; порадовали его глаз и три шелудивых кота, жавшихся в переулке, что через сотню ярдов заканчивался тупиком. Рей поел в ресторане, в котором не бывал прежде, почитал книжицу, лежавшую у него в кармане.
Выйдя из ресторана в половине одиннадцатого, он понял, что не знает, в каком районе находится, – видимо, где-то неподалеку от Риальто. Он пойдет пешком, пока не окажется в каком-нибудь знакомом месте или не увидит стрелочку, указующую на вапоретто. И вот, когда он решил оставить некую подозрительную улочку и повернул назад, в тридцати футах от себя он увидел Коулмана. Коулман смотрел на него, и Рей не сомневался: он уже некоторое время следит за ним. На мгновение Рея охватил порыв подойти к Коулману и сказать, что он собирается завтра идти в полицию. Но как и прежде, в этот миг неуверенности Коулман развернулся.
Рей в раздражении тоже повернул обратно и пошел по той же улочке. Все улицы выходили куда-то, а в конечном счете – к воде, а берега Венеции имели широкие fondamenti[57], по ним можно было добраться до ближайшей остановки вапоретто. Минуту спустя Рей оглянулся. Коулман шел следом.
Внезапно Рея охватил страх. Направо и налево были проулки, темные улочки, на которых легко будет оторваться от Коулмана. Рей быстро свернул направо в одну из них. Вокруг находилось немало народа, и Рей надеялся, что Коулман не заметил его маневра, но все же на всякий случай он сделал еще один поворот – налево, прошел под аркой и оказался на узкой набережной перед каналом. Он помедлил, сомневаясь, стоит ли идти дальше, потому что дорожка вдоль канала, похоже, никуда не вела, к тому же здесь было темно. Рей развернулся в обратном направлении, но остановился, увидев приближающегося к нему Коулмана. Рей пустился назад к каналу и пошел налево вдоль берега, прибавив шагу. Потом свернул на следующую улочку налево. На углу ярдах в тридцати под фонарем виднелся правый поворот.
Коулман преследовал его. Рей слышал его быстрые шаги. Он решил, что ему нужно вернуться на прежнюю улицу покрупнее, и повернул направо, но тут же понял: чтобы добраться до той улицы, ему нужно налево. А здесь был тупик. Рей помчался назад.
Коулман появился на тупиковой улочке, прежде чем Рей добежал до угла. Рей сжал кулаки, надеясь по крайней мере отбросить Коулмана в сторону, если тот окажет сопротивление. Он попытался проскользнуть мимо, но тут Коулман стремительно занес вверх правую руку, и что-то страшное обрушилось на голову Рея с левой стороны. Он услышал треск и тяжело опустился на каменную мостовую. Коулман попытался поднять его, ухватив под мышки. Рей изо всех сил сопротивлялся, он боялся потерять сознание, чувствуя, что борется за жизнь. Коулман долго тащил его. Они приближались к каналу. Рей увидел руку Коулмана с камнем, занесенную для очередного удара, и нырнул под ноги противника, вернее, ударил по ним плечом. Рука Коулмана с камнем прошла мимо головы Рея, и тот обхватил Коулмана за щиколотки и дернул их. Коулман упал. Перед глазами Рея мелькнула шляпа Коулмана в полете, потом он услышал, как тот рухнул на спину с глухим стуком, а голова его с треском ударилась о мостовую. Рей ухватил камень, лежащий рядом с Коулманом, с трудом поднялся на ноги и швырнул камень в Коулмана, попав ему то ли в ухо, то ли в шею.
Рей стоял покачиваясь, тяжело дыша, все еще оглушенный. Его дыхание было самым громким звуком вокруг. Наконец он закрыл рот. Почувствовал теплую струйку крови за левым ухом. Потом его ноги начали двигаться сами по себе, нетвердо пронесли его под аркой. «Какой тихий стоит вечер», – подумал Рей. Он повернул налево, услышал журчание воды где-то справа и увидел в свете фонаря уличный фонтанчик и каменную раковину, вделанную в стену дома. Рей подошел, намочил носовой платок, неловко приложил его к ране на голове. Голова у него кружилась и в то же время горела. Губы тоже кровоточили. Пока он склонялся над фонтанчиком, на улице появился человек и быстро прошагал к двери в стене дома на этой же улице. На Рея он кинул лишь взгляд мельком. Рей отжал платок, вытер им как можно больше крови. Он проделал это несколько раз, потом отер и лицо.
