Польши, а впоследствии – к переустройству Центральной Европы и Балкан, то есть – к полной трансформации европейского порядка»[427]. Подобный подход едва ли мог сочетаться с эффективным взаимодействием с Москвой.
Система «тыловых союзов» во французской стратегии по-прежнему оставалась скорее ношей, чем активом. Сотрудничество с Польшей, которое армейское командование считало более перспективным, чем сближение с Советским Союзом, сталкивалось с нежеланием Варшавы превращаться в младшего партнера Парижа. Соглашения между Францией, Чехословакией, Румынией и Югославией вообще не имели военной составляющей. В январе 1934 г. Гамелен отмечал, что в случае войны с Германией Франция должна рассчитывать, прежде всего, на свои силы, не полагаясь на поддержку «тыловых союзников». В январе 1935 г. это же мнение прозвучало на заседании Высокого военного комитета[428].
Прорыва на внешнеполитическом фронте, способного вывести французскую стратегию из тупика, не намечалось. «Французская армия не могла самостоятельно противостоять германской. Генштаб осознавал эту опасность, а также необходимость для Франции заручиться помощью союзников. Но генерал Гамелен, впавший в противоречия и колебавшийся, не находил поддержки со стороны многочисленных правительств, которые также испытывали колебания, и главное – сталкивался с проблемами, порождаемыми самой эволюцией международных отношений. Они приводили к тому, что Франция, за исключением очень непродолжительных периодов, не имела на руках всех своих козырей»[429], – отмечают Ж. Дуаз и М. Вайс. На поверхности оставалось лишь одно, наиболее очевидное решение – всеми возможными путями укреплять вооруженные силы в надежде поддержать хотя бы условный паритет с германской мощью.
Гамелен исходил из того, что их развитию следовало придать новый импульс. Уже в своих первых выступлениях на Высшем военном совете в новом качестве в марте 1935 г. он обозначил приоритеты военного строительства на краткосрочную перспективу: «Возобновление полевых маневров, прерванных в 1933 г., создание семи дивизий мотопехоты, завершение переформирования двух кавалерийских дивизий в легкие механизированные дивизии, увеличение наших запасов топлива, наращивание производства вооружений, усиление войск прикрытия границы, наконец, необходимость увеличения срока воинской службы ввиду наступивших “тощих лет”»[430]. Несмотря на то, что проблема сроков службы по призыву значилась среди ключевых задач, Гамелен считал, что акценты необходимо перенести на наращивание военно-технической мощи. В этом вопросе он шел вслед за Вейганом, но при этом не сомневался, что намеченные темпы перевооружения, в частности, механизации, были недостаточны[431]. За счет конструктивного взаимодействия с гражданской властью он собирался изыскать те ресурсы, которыми не обладал его предшественник. Однако именно здесь ему пришлось столкнуться с первыми серьезными трудностями.
К началу 1935 г. проблемы военного строительства, бросавшееся в глаза несоответствие французских вооруженных сил тем вызовам, которые возникали перед страной, стали столь очевидны, что оказались предметом острой общественно-политической дискуссии, развернувшейся после публикации в 1934 г. книги «Профессиональная армия»[432]малоизвестного тогда подполковника де Голля, сотрудника аппарата Высшего совета национальной обороны. Автор работы точно описал основное противоречие французской оборонной политики: «По тысяче оснований, как практических, так и альтруистических Франция в настоящее время стала Пенелопой международного дела. А отсюда – целая сеть договоров, протоколов и генеральных актов, которыми она пытается оплести мир. Отсюда, по отношению к другим и, в особенности, по отношению к самым беспокойным, предвзятая предупредительность, которую мы называем “европейским духом”. Между тем время идет, а мы не видим, чтобы все эти усилия прибавили что-нибудь существенное в смысле безопасности Франции. мы не в состоянии противопоставить насилию ничего законного и эффективного. За исключением абстрактных обещаний и утверждений жгучие вопросы остаются неразрешенными. В то самое время, когда мы заявляем о необходимости объявить войну вне закона и собираемся похоронить меч, другие приветствуют силу» [433].
Франция, по мнению де Голля, должна была сделать ставку на укрепление национальных вооруженных сил. Однако многое здесь уже было упущено. Во французской обороне зияли бреши. Де Голль указывал на очевидную уязвимость страны на северо-восточном направлении и недостаточность тех укреплений, которые возводились на франко-германской границе. «Прикрыть Францию можно только путем маневрирования»[434], – писал он и далее констатировал, что армия не в состоянии решить эту задачу. Маневренная война должна вестись с помощью современной техники, обслуживание которой усложнилось настолько, что солдат-призывник, проведший в казарме меньше года, не в состоянии ее освоить. У проблемы имелось лишь одно решение – создание полностью профессиональной армии постоянной готовности, ее моторизация и массовое оснащение бронетанковой техникой с формированием самостоятельных мобильных соединений[435].
«По сути, – отмечают Ж. Дуаз и М. Вайс, – профессиональная армия представлялась одновременно как средство против болезней “вооруженной нации”, погрузившейся в рутину и всеобъемлющий пацифизм, и как чудесное решение, позволявшее возродить французскую силу и боевой дух» [436]. Имея такую армию, Франция получала бы возможность проецировать силу на центрально-европейском ТВД и поддерживать своих восточноевропейских союзников. Ее можно было использовать и в качестве интернациональных войск Лиги Наций. Иными словами, мобильной профессиональной армии отводилась та же роль, которую десятилетием раньше играл Рейнский авангард, но лишь до тех пор, пока Рейнская область оставалась демилитаризованной. Самое главное – профессиональные моторизованные войска позволяли компенсировать численное превосходство потенциального противника. 100 000 человек, организованных в 7 моторизованных и механизированных дивизий, прослуживших несколько лет – эта сила, полагал де Голль, могла, по крайней мере, вернуть Франции то стратегическое положение, которое она занимала в середине 1920-х гг.
Предложения де Голля поддержал член Палаты депутатов П. Рейно. Бывший министр, остававшийся не у дел с 1932 г., но желавший вернуться во власть, он «с готовностью ухватился за идеи де Голля, поняв, что они касаются темы, которая привлекает внимание широкой общественности и может способствовать возрождению его политической карьеры»[437]. Автор наиболее полной биографии Рейно французский историк Т. Теллье не случайно назвал его «независимым в политике» (indépendant en politique).[438] Формально примыкая к правоцентристам, он предпочитал выступать самостоятельно и позиционировал себя как надпартийный политик, выбрав в качестве образца для подражания Клемансо. Рейно впервые заявил о себе как о государственном деятеле в 1918 г. Тогда по поручению генерального совета департамента Нижние Альпы он подготовил доклад об административной реформе, который вылился в масштабный проект перестройки институтов Третьей республики, предполагавший усиление исполнительной власти и ее освобождение от плотного контроля парламентских партий[439]. Рейно высказался по чрезвычайно актуальному вопросу: его текст был опубликован и распространен среди местных чиновников. Однако подобная позиция сулила ему непростое будущее в мире французской партийной политики.
Близкий соратник и экономический советник Рейно А. Сови писал о нем: «Он обладал достаточно спорной репутацией. Мало заботясь о своей популярности, даже формально он никогда не избегал неприятной правды. Никогда не идя на уступки, он постепенно заслужил незавидную славу
