рукой в сторону лабиринта из живых растений. Хёст заложил руки за спину, задумался, потом, как бы рассуждая вслух, произнес:
– Как бы парадоксально это ни звучало, но это действительно самая сексуальная паранджа, которую я когда-либо видел. Хотя я, конечно, догадываюсь, что дело далеко не только в портных. Вы очень тонко уловили, что нужно дать тому, у кого все есть. Это, несомненно, большой талант!
Хёст неторопливо двинулся в сторону лабиринта и насмешливо покачал головой.
– Приталенная паранджа, ну надо же! Насколько я понял, сегодня говорить буду только я?
Лиза, конечно, ничего не ответила. Она хотела посмотреть, как он справится с пустотой.
– Меня это устроит. Честно говоря, меня бы устроило все, что вам угодно. Какой странный парадокс, не находите? Думая о восточной культуре, мы предполагаем бесправность женщин. Наверное, так и есть, но… – Хёст задумался. – Забавно. Если у вас нет прав, то права есть у меня, потому что я мужчина, а значит, и все обязанности у меня. В тот момент, когда вы лишили себя права войти в мой дом, вы возложили на меня обязанность разобраться с этой проблемой. Это прекрасно! Есть о чем задуматься. Кстати, думаю, никто из собравшихся не мог бы заставить меня спуститься по этой лестнице. Знаете, на пару минут я действительно помолодел! Более того, я чувствовал себя каким-то Людовиком Четырнадцатым.
Он замолчал, будто бы переживая, переосмысливая недавний всплеск эмоций. И Лиза поняла, что он с ним справляется с трудом. Но уверенно выбирает направление в лабиринте.
– Вам, наверное, интересно, зачем я вас пригласил, – задумчиво протянул Хёст и посмотрел на нее.
Лиза еще раз встретилась с ним глазами. Ей удалось одним взглядом изобразить человека, которому интересно все, что скажет собеседник, но вместе с тем плевать на то, о чем именно пойдет речь. Хёст снова засмеялся. Он убегает в смех, отметила Лиза. Вся эта несдержанная многословность тоже признак смущения и волнения. Неужели и такого человека можно выбить из колеи?
– А вы, видимо, играете до конца и не намерены выходить из роли. – Хёст хотел сказать что-то еще, даже поднял руку, чтобы подчеркнуть свои слова жестом, но вдруг резко сменил тему. – Что, если я скажу вам, что никакого Сархана не существует?
Лиза непроизвольно посмотрела на его лицо. Он успел считать это движение глаз и улыбнулся в усы, в очередной раз выбрав какой-то неочевидный поворот в лабиринте.
– Что, если я скажу, что это просто большая мистификация, призванная набить цену не самой интересной фотографии? Шоу! Спектакль, цирк и карнавал!
Лизе показалось, что слово «карнавал» он использует не для обозначения костюмированной вечеринки. Хёст произнес его с уважением. Но, к счастью, она могла ничего не отвечать и не иметь никакого мнения по поводу его предположений.
– Что, если я предложу вам долю? От продажи картины?
Лиза еще раз посмотрела на него, усмехаясь одними глазами. Как бы не веря в такую милость, но с благодарностью принимая любые его слова независимо от смысла. Она просто свела ценность его слов до звука, до музыки, которая может ничего не значить и при этом радовать слух.
– Этих денег хватит на то, чтобы больше никогда не работать, – заметил Хёст. – Вы сможете заниматься только тем, что вам интересно. Разве это не прекрасно?
Лизу едва не выбило из состояния, которое она так усердно поддерживала. Окружающий мир навалился на нее своей реальностью. Может, это ее шанс? Она с трудом подавила эти мысли. Хёст внимательно следил за ее реакцией. К счастью, он мог видеть только ее глаза.
– Все, что от вас потребуется, – подыграть в этом шоу. А конкретно – исчезнуть. Вы сможете выбрать любую страну, любое имя. Как вам, например, северное побережье Испании? Вы видели, какие прекрасные там закаты? А прибрежные скалы? Это ведь просто… – Хёст хмыкнул. – Произведение искусства.
Лиза по-прежнему смотрела в пол. Ей все тяжелее давалась способность воспринимать его голос как звук.
– Если это вам неинтересно, то… Я думаю, у меня хватит влияния, чтобы какой-нибудь человек досрочно вышел из тюрьмы. У вас есть на примете кто-нибудь, для кого это было бы важно?
Лиза не подняла глаза, голову прострелила боль. Она едва не потянулась к таблеткам. Сердце рвануло вскачь. Что происходит? Ей почему-то вспомнился Парсли накануне своего самоубийства. Его странный монолог, борьба с собственной гордыней… Что, если ему тоже предложили какую-нибудь сделку? Потом Лиза допустила еще одну мысль: а было ли самоубийство вообще?
– Мне кажется, я знаю, о чем вы подумали, – покачал головой Хёст. – Да, я предлагал Парсли исчезнуть так же, как и вам. Но он отказался.
И предпочел застрелиться? Лиза удивилась. Что его так напугало в этой сделке?
– Вы, наверное, хотите узнать, почему я предлагаю это именно вам. Знаете, есть некоторая проблема с… творческими людьми. По долгу службы вынужденные иногда погружаться в безумие… Тут, заметьте, я говорю не о безумии как… ну вот как бы вы себе представили безумного человека? Речь не о помешательстве, а об отсутствии ума. Так вот, это безумие приводит к тому, что они… живут в каком-то своем странном мире, где бушуют никому не понятные страсти. И это почему-то мешает таким людям заключить со мной сделку, понимаете? И Парсли – это неприятное подтверждение моих слов. Если говорить коротко, то их грезы им дороже денег. К счастью, вы не такая. Вы деловой человек и умеете договариваться.
Лизе показалось, что перед ней какой-то змий-искуситель. Он предлагает ей сделку, а она даже не знает, какую цену ей предстоит заплатить, чтобы получить желаемое. А еще ей почему-то стало немного обидно. Хёст считает, что она самое слабое звено во всей семерке?
– Я не призываю вас решать прямо сейчас, – сказал Хёст. – Но обдумайте мое предложение. Мы можем обсудить детали в любой момент. Я попрошу кого-нибудь из слуг дать вам мой номер телефона. Личный.
Лиза вдруг поняла, что уже ни следа не осталось от той болтливой восторженности, которой фонтанировал хозяин особняка пять минут назад. А была ли она вообще?
– Прошу сюда. – Хёст указал рукой направление. – Скоро начнется аукцион. Я хочу, чтобы вы на нем присутствовали.
Лиза вдруг подумала, что устала. Куда бы она ни шла, что бы ни делала – везде звучит это проклятое имя «Сархан». Как будто весь ее мир ужался до одного слова. Она вдруг ясно осознала, что не понимает вообще ничего. Нет такой вещи за последнюю неделю, которую она могла бы однозначно понять. Ни одной фразы, ни одного поступка. Такое ощущение, что
