– Что-то случилось? – насторожился я.
– Ничего.
Мне показалось, что у него усталый вид.
– Давно ждете?
– Да.
– Извините, – на всякий случай сказал я.
– Ничего, мне не было скучно. Здесь какая-то девушка…
Я резко обернулся.
– Наверное, твоя, – определил Мартынов. – Мы поболтали с ней часик. Потом она ушла. – Он встал и потянулся. – А напрасно. Потому что ты пришел быстрее, чем можно было предполагать.
Я представил, как он смотрел на Марину цепким, оценивающим взглядом, и вдруг почувствовал прилив горячей ревности.
Вошли в квартиру. Мартынов прошелся, заглядывая во все углы с любопытством пса, попавшего в новую для него обстановку.
– Ничего квартирка, – оценил он. – Служебная?
– Для работы с агентурой, – пояснил я. – Выделили на время, пока я занимался Самсоновым.
Мартынов понимающе кивнул и поджал губы.
– Чаю хотите? Или кофе?
– Воды, – сказал он. – Холодной. Кипяченой.
Он пил воду большими жадными глотками. И снова почему-то напомнил мне пса. Осушил стакан, поставил его на стол.
– С Загорским пока ничего, – сказал он. – Если тебя это интересует.
Конечно, интересует.
– Не дает показаний?
– Дает, да еще как, – усмехнулся Мартынов. – Едва записывать успеваем. Но все не то.
Он говорил это ровным голосом, но я видел, как он раздосадован.
– Мы с ним беседовали почти сутки без перерыва. И – ничего.
– Может, он и не виноват? – попытался я выгородить несчастного Загорского.
– А может, виноват, – парировал Мартынов. – Просто нет у нас пока на него ничего.
– А экспертиза? – подсказал я. – Следы, отпечатки и все такое прочее?
– Какие следы? Там все затоптано, будто Мамай прошел. – Мартынов вздохнул.
– И что дальше? – спросил я.
– Ищем, – отрапортовал Мартынов.
– Пока только Загорского подозреваете?
– Мы всех подозреваем, Евгений. Просто Загорский – единственный, до которого мы смогли добраться без проблем. Не крикни он тогда Самсонову «Убью!», сейчас ходил бы на воле вместе с вами.
Мартынову, конечно, хотелось, чтобы «Убью!» мы накануне убийства крикнули хором. Тогда он имел бы законное основание упрятать всю группу в кутузку, где разговаривать с нами было бы намного легче.
– Загорский, кстати, ссылается на тебя, – неожиданно сказал Мартынов. – Говорит, что ты давно был в курсе его планов.
– Каких планов?
– Поездка в Германию, – пояснил Мартынов. – Он говорит, что собирался вылететь туда задолго до случившегося с Самсоновым, и ты можешь это подтвердить.
– Могу, – с чистым сердцем подтвердил я.
Мне было по-своему жаль Альфреда. К тому же я не был уверен до конца, что убил именно он. Но на Мартынова сказанное мной не произвело ни малейшего впечатления.
– А, это все чепуха, – махнул он рукой. – Парниша зарабатывал себе алиби.
– А если нет? Он действительно собирался в Германию, а Самсонов его не отпускал.
– Почему? Было много работы?
– Дело не в этом. Просто они недолюбливали друг друга, как мне кажется.
– И поэтому Самсонов проявлял неуступчивость?
– Да.
Мартынов пожал плечами. Было видно, что сказанное мной он не рассматривает как алиби.
– Ну хорошо. Оставим это. Лучше расскажи, как похороны прошли.
Вот зачем он пришел! Узнать, что новенького мне довелось раскопать. Хвастаться особенно было нечем. Я коротко рассказал о событиях дня. Мартынов меланхолично кивал. Ничего нового я к его знаниям, похоже, не добавил.
– Как там вдова? – осведомился он.
– Ей тяжело, – не принял я его отстраненного тона.
Тут он вспомнил, наверное, что между мной и Светланой что-то было, и ради приличия сочувственно вздохнул.
– Да, – сказал, придав голосу скорби. – Ей сейчас не позавидуешь.
Посмотрел на меня испытующе.
– Плакала?
Я кивнул.
– На гроб падала? Рассудок теряла?
В его интонации мне послышалось что-то не очень хорошее. Я посмотрел Мартынову в глаза и вдруг понял, что он спрашивает – естественно ли вела себя Светлана, не было ли ее горе притворным. Я задохнулся от гнева и бешено завращал глазами.
– Ну-ну, – примирительно сказал Мартынов. – Я тебя понял. – Придвинул мне стакан. – Принеси мне еще водички, пожалуйста.
Чертов психолог! Хочет, чтобы я поостыл, пока хожу туда-сюда. И я действительно немного успокоился.
– Я тебя о том дне хотел спросить, – сказал Мартынов и выразительно посмотрел на меня.
– Сегодня читал протокол твоего допроса и обратил внимание на то место, где ты рассказываешь об эпизоде с Кожемякиным.
– А что там с Кожемякиным? – насторожился я.
– Ты вышел из дома и стоял у входа.
– Да. Между Самсоновым и Светланой вспыхнула ссора, и я просто-напросто сбежал, чтобы ничего этого не видеть.
– И тут появился Кожемякин. Это произошло сразу?
– Сразу – это как?
– Ты вышел из дома – и увидел Кожемякина?
– Нет. Прошло некоторое время.
– Точнее, – требовательно сказал Мартынов.
– Пять или десять минут.
Точнее я сказать не мог.
– И он шел со стороны гаража, – подсказал Мартынов.
– Нет. Он появился из-за угла.
– Но за углом ведь гараж, – напомнил Мартынов.
Я обомлел. Потому что эта мысль не приходила мне в голову прежде. Кожемякин действительно шел оттуда. И там же очень скоро был найден труп. Сам же Кожемякин его и нашел. Случайно открыл багажник машины и сделал круглые глаза. А может, он знал? Еще до того, как открыть багажник.
– Ну, не знаю, – пробормотал я. – А что он сам по этому поводу говорит?
– Кто? – уточнил Мартынов. – Кожемякин?
– Да.
– А ничего. На допросе он даже не упомянул о том, что выходил из дома.
– Но почему он об этом умолчал?
– А потому, – ответил Мартынов и заглянул мне в глаза.
И только сейчас я понял, из-за кого он приехал ко мне и с таким терпением меня дожидался. Кожемякин. Это была его, Мартынова, новая версия.
Глава 35
Я хотел сказать Мартынову, что мне не очень верится в виновность Кожемякина, потому что видел, как тот накинулся на Загорского, когда заподозрил его в причастности к убийству. Да и вообще, как мне казалось, Кожемякин относился к Самсонову с неподдельным уважением. Но Мартынов меня опередил.
– Он ведь отбывал срок, – сказал Мартынов. – По очень серьезной статье. И к тому же шел со стороны гаража.
Два этих факта являлись для Мартынова определяющими.
– Мне трудно судить, – честно признался я. – Кожемякину с Самсоновым, кажется, делить нечего.
– Он ведь был пьян, – подсказал Мартынов.
– Кто?
– Кожемякин.
Я помолчал, вспоминая.
– Да.
– Вот видишь, – сказал Мартынов. – Это такая публика, которая едва примет на грудь, тут же бросается выяснять отношения. Из-за невпопад сказанного слова, иногда даже из-за взгляда. Не так посмотрели на него – и уже появляется нож.
Я покачал головой, показывая, что не согласен. Мартынов не стал меня с горячностью убеждать, сидел и смотрел на меня, ожидая пояснений. Он затем и пришел, чтобы получить информацию от человека, ежедневно общавшегося с Кожемякиным.
– Нет, – сказал я. – Это невозможно.
– Почему?
По выражению глаз Мартынова я видел, что он действительно хочет понять.
– У них с Самсоновым были какие-то особенные отношения. Не знаю, применимо ли здесь это слово, но Кожемякин Самсонова боготворил. Самсонов, любимец миллионов, почти что небожитель, к тому же просто богатый человек, вдруг взял и приблизил к себе вчерашнего зека, которому, если бы не этот выпавший счастливый билет, была бы одна дорога – в тюрьму. Он фактически спас Кожемякина, и тот это понимал.
– А спас-то зачем?
– У Самсонова об этом уже не спросишь. Но можно попробовать объяснить. Все дело в его интересе к разнообразию человеческих типов. Приблизит к себе, введет в круг избранных – и следит за человеком. Это у него в крови было – наблюдать. Помните, программа была такая – «Канал иллюзий»? Ведущий взял бомжа и на один день устроил ему райскую жизнь. Баня, салон парикмахера, магазины дорогой одежды, вечер в ресторане. Человек с самого дна, которому ничего этого в жизни не увидеть, вдруг попал в новые условия всего на день. И весь этот день за ним следил глазок видеокамеры. Так вот здесь было то же самое. Кожемякин – человек из другого мира. Невежественный, грубый. И вдруг для него начинается «Канал иллюзии».
Мартынов задумчиво смотрел на меня.
– Кожемякину жилось очень даже неплохо. И при всей своей ограниченности он не мог не понимать, что всем обязан Самсонову. Вот откуда в нем этот пиетет. Кто-то из нашей группы с гибелью Самсонова, возможно, что-либо и приобретал. Но Кожемякин только терял. Это однозначно.
– Ты уверен?
– Конечно! – убежденно сказал я. – Его недолюбливают.
– Кто?
– Все.
– За что?
– Я же объяснял – человек из другой жизни. Инородное тело. Он держался в коллективе исключительно благодаря покровительству Самсонова.
